Кураторам предписывалось ночевать только в общежитии, поэтому Уильям не бывал в ее квартире. Большую часть времени Сильвия обитала в реальном мире, в котором приходилось сносить молчание близняшек и ждать момента, когда узнает Джулия, Уильям же существовал в этаком пузыре. Сильвию это устраивало, она жалела, что у нее самой нет подобного пузыря. К ее радости, Уильям оттаял, выйдя из первоначального ступора. Недели две после признания он то и дело пытался откашляться, словно не доверял своему голосу. Но дни шли, а небо не обрушивалось на них, как он того ожидал. Уильям рассказал врачу, что любит Сильвию, и та, убеждавшая его налаживать связи с людьми, сочла новость в целом позитивной. Кент рассказал Арашу, и тот, как и ожидалось, пришел в восторг. При первой встрече он целые две минуты хлопал Уильяма по спине. Цецилия и Эмелин прекратили навещать Уильяма, но они и раньше появлялись нерегулярно, и без них Уильяму было даже комфортнее.
А вот Сильвия задерживала дыхание, дважды в день встречаясь со взглядом святой Клары, в одиночестве ела яичницу у себя в квартирке. Она обитала в сотворенной ею тишине и чувствовала, что все глубже погружается в нее. Она не жалела о своем выборе, и в обществе Уильяма у нее слегка ныли щеки от не сходящей с лица улыбки. Она спала, прижавшись к его теплому телу, и порой, проснувшись, как от толчка, в четыре утра садилась за воспоминания о детстве.
Однажды августовским днем, спустя три месяца тишины, Сильвия выкатывала тележку с новыми книжными поступлениями и тут увидела Эмелин. Та ничего не сказала, просто обвила сестру руками и положила голову ей на плечо, спутавшись с ней волосами. Сильвия ее обхватила и прижалась щекой к ее макушке. Две сестры стояли так несколько минут, укрытые за стеллажами. Наконец они отпустили друг друга, и это стало новым стартом. С той точки, где они познали ослепление любовью, разбитое сердце и освобождение.
ДжулияОктябрь 1984 — сентябрь 1988
Эмелин приехала к сестре в Нью-Йорк, когда Джулия вместе с полуторагодовалой дочкой обитала там уже год. Переезд дался Джулии непросто. С того момента, как она, одна с ребенком, впервые в жизни села в самолет, всякий день бросал ей неизведанные вызовы. Причем не только неприятные. Новизна была в радость, потому-то Джулия и сбежала из родного города, что нуждалась в переменах. Правда, Манхэттен обеспечил переменами в той степени, какую она никак не ожидала, — оглушительный городской шум, повсюду толпы. Влившись в поток пешеходов, Джулия спешила вместе со всеми, даже не зная, в нужную ли сторону движется.
Она работала у профессора Купера, где все, от сотрудников до задач, было незнакомо, и пыталась обустроить свое временное жилье. «У нас с тобой впереди полгода, — напевала Джулия, убаюкивая дочь, — мы привыкнем». Они жили в пустующей квартире миссис Лейвен, одной из флоридских подруг Розы. Вместо квартплаты Джулии вменялось в обязанность поливать обширную коллекцию растений. Каждый вечер она с лейкой в руках обходила квартиру и лишь потом валилась в постель. Прежде ей не приходилось вести в одиночку столь полную забот жизнь, рядом всегда была помощь в лице сестер, матери, Уильяма. Теперь же с коляской в одной руке и малышкой в другой она взбиралась по лестнице подземки. Было такое ощущение, что она вечно взмокшая от пота и при этом старается выглядеть презентабельно. Всё на ней: чтобы в яслях дочери хватило подгузников, чтобы счета были оплачены, чтобы в доме всегда имелись детское питание, молоко и чистые ползунки. Алиса исправно обеспечивала стиркой. Тем не менее Джулия была глубоко признательна Манхэттену, который забирал все ее внимание и ничем не напоминал о старой жизни.
Она получила короткую передышку, когда Роза пригласила ее вместе с дочкой провести Рождество во Флориде, оплатив им дорогу. Джулия первой из сестер Падавано отправилась в Майами, и мать с заметной гордостью представляла ее и Алису своим подругам. Отказ Джулии побороться за свой брак вызвал ее громогласное разочарование, но теперь она была в полном восторге от новой жизни дочери: «Джулия работает у важного бизнес-консультанта в центре Манхэттена. Муж мой всегда говорил, что у нее есть мозги и кураж. А малышка просто прелесть, верно?» Джулия была изумлена, как мать переписала истории старшей дочери и мужа — первая уже не числилась в неудачницах, а мнение второго весьма ценилось. Однако ее порадовали одобрение матери и подарки для восьмимесячной Алисы, приготовленные под рождественской елкой. Роза и Джулия позвонили в Чикаго и поздравили с праздником остальных Падавано. Иззи что-то очень серьезно лопотала в трубку, вызвав дружный смех женщин на обоих концах провода.
Весной коммуникационный проект профессора Купера продлили, и он спросил, намерена ли Джулия вернуться домой.
— Мне нравится работать с вами, — сказал он. — Я собираюсь привлечь новых клиентов, поэтому здесь еще задержусь. Но в Чикаго у вас семья, и я пойму, если вы решите уехать.
Джулия вздохнула. Новость не была таким уж сюрпризом, она знала, что заказчик очень доволен работой Купера и проект еще не закончен, но с самого начала настроилась на шесть месяцев и порой ужасно скучала по сестрам и городу, в котором могла передвигаться с закрытыми глазами. Вдобавок хотелось, чтобы дочь, согретая любовью тетушек, играла с кузиной.
— Можно подумать до завтра? — спросила Джулия, и профессор, конечно, согласился.
В тот вечер все тридцать кварталов от офиса до яслей она прошла пешком и в конце пути приняла решение. Манхэттен был дорогой к реализации собственного потенциала, здесь она себя чувствовала проницательной и сильной, какой стала после родов. А воспоминание о себе в Чикаго отягощало и тревожило. Там она была женщиной, у которой возникали неприятности с мужем и которая ошибалась в решениях. Кроме того, с трудом представлялась жизнь в одном городе с бывшим супругом. Уильям официально отказался от дочери, фамилия «Уотерс» исчезла из документов Джулии и Алисы. Но вдруг он объявится на детской площадке, решив посмотреть на дочку? А если произойдет нечаянная встреча на улице? Может, он передумал, что тогда?
Джулия пока не знала, что скажет дочери, когда та подрастет. Но время еще было, и она старалась об этом не думать. Да и какие имелись варианты? Теоретически у тебя есть отец, но он нас бросил? Твой отец не хочет, чтобы ты была в его жизни? Он так болен, что не может быть родителем? Все осложнялось тем, что Джулия сама не понимала мотивов Уильяма, хоть и была признательна за его решение. Алиса, ясноглазая, улыбчивая, пухленькая малышка, превращала встречных прохожих в клоунов — они корчили рожицы и показывали язык, стараясь ее рассмешить. Джулия знала, что ее дочь — самый прекрасный ребенок на свете, на втором месте Иззи. Как можно не желать, чтобы такое чудо было в твоей жизни? Необъяснимость этого, как и поступок мужа, напомнили Джулии, в какое болото в конце концов превратился ее брак. Последней каплей в принятом решении стало то, что ей нравился ее нью-йоркский образ и она хотела его сохранить.
Однако при мысли о сестрах к сладости этого решения примешивалась горечь. Джулии часто казалось, что на стоянке такси или в толпе прохожих она видит Сильвию, а смех женщины из соседней квартиры был точь-в-точь как у Цецилии. В каждом телефонном разговоре Джулия приглашала сестер в гости. «Нет, ты приезжай домой», — отвечала Цецилия, единственная, кто отвергал идею поездки напрочь. Упорство, с каким она не желала покидать Чикаго, казалось удивительным для личности столь независимой во всем прочем. Сильвия вроде бы соглашалась приехать, но не называла конкретного времени. А Эмелин беспокоили всякие мелочи: стоимость поездки, боязнь полета, отсутствие хороших туфель. «Меня засмеют, — говорила она, — там все такие стильные».
Теперь, решив остаться в Нью-Йорке, во всякий день Джулия вступала в радостном возбуждении, а вечерами на кухне затевала танцы, в которых Алиса, старательно вертя попкой, активно участвовала. Из Майами вернулась миссис Лейвен, но она, занимая пост председателя кооператива, помогла Джулии снять прелестную двухкомнатную квартиру в том же доме в Верхнем Ист-Сайде. Джулия была в восторге от своего жилья и нового календаря жизни с открытой датой отъезда. Отведя Алису в ясли, она добиралась автобусом до Сорок второй улицы, входила в офисное здание, в зеркальных окнах которого отражалось великолепие Центрального вокзала, поднималась на последний этаж, откуда открывался вид на город, и шла на совещание у профессора Купера.
Когда Эмелин известила, что преодолела свои страхи и приедет в октябре, Джулия ужасно разволновалась и почти потеряла сон, предвкушая встречу с сестрой. В Нью-Йорке у нее не было времени завести друзей, да она и не умела этого делать. Лучшими друзьями ее всегда были сестры, она не нуждалась ни в ком другом. Они знали всю подноготную друг друга, и Джулия даже не представляла себе доверительных отношений с незнакомцами. Иногда в яслях она замечала какую-нибудь красиво одетую женщину, которая, вероятно, тоже целый день была на работе, и подумывала обратиться к ней. Вот только не знала, как пересечь казавшееся океаном пространство, что разделяло ее с чужим человеком. Можно ли начать дружбу с вопроса «Как вас зовут?». Чтобы по-настоящему узнать друг друга, им бы пришлось жить вместе, а это невозможно практически.
Джулия взяла недельный отпуск, чтобы все время уделять сестре. Они много гуляли, и каждый раз, переходя улицу, Джулия вела Эмелин за руку, поскольку та глазела на небоскребы, забывая про машины. Сестры провели целый день в музее Метрополитен, известном им по фильмам и книгам, и, бродя по залам, воображали себя героинями из фильма. И каждый вечер разговаривали допоздна. В своем одиночестве Джулия изголодалась по такой близости, по легкой глупой болтовне. Говорили о Розе, спесиво восседавшей на своем флоридском насесте, словно она по-прежнему была светилом, вокруг которого вращались планеты-дочери. Эмелин, безусловно, имела подход к детям и, сидя на полу, подолгу играла с племянницей, а Джулия наблюдала за ними из кресла.