Сильвия будет вспоминать то время как благодатное. Супердуплекс из двух домов, с его необычной планировкой, отражал необычный облик семьи Падавано — вернее, того, что от нее осталось. Сильвия, ее сестры и Уильям строили свои жизни по собственным, удобным им меркам. В огороде на заднем дворе вперемешку росли овощи и цветы. Цецилия превратила мансарду в доме Эмелин и Джози в дополнительную студию, поскольку ей нравился свет в комнате. Эмелин же в доме Цецилии соорудила сушильный шкаф для трав и цветов из сада. Повсюду стояли детские качели, бутылочки и колыбели. В прачечной Эмелин Уильям хранил свои инструменты, у них с Сильвией были ключи от всех дверей. Кухонная утварь, посуда давно уже перемешались, поскольку все ели вместе и зачастую на лужайке, посуду мыли тоже совместно. В каждом доме у Иззи была своя комната, и она довольно причудливо перемещалась из одной в другую: если засиживалась за увлекательной книгой, то ночевала у Эмелин, потому что там в спальне лампа у кровати была поярче, когда же у матери случался пробел в ухажерах, то спала дома.
С помощью Уильяма девочка установила в одной из своих комнат динамики, позволявшие семействам общаться, не прибегая к телефону. Цецилия и Эмелин сперва сочли затею нелепой, но вскоре стали пользоваться устройством ежедневно: Эмми, куда ты дела мою любимую кисточку? Джози, ты дома? Сделаешь мне сэндвич? Иззи, чем это ты так шумишь?
Закончив ординатуру, Кент вместе с Николь перебрался в Чикаго и получил должность спортивного врача в команде «Быков». Не реже раза в месяц они ужинали с Уильямом и Сильвией в мексиканском кафе, иногда к ним присоединялись Гас и Вашингтон с женами. Круг общения Уильяма и Сильвии этим и ограничивался, не считая, конечно, двойняшек. Потом Кент и Николь сосредоточились на том, чтобы завести ребенка, и совместные ужины почти прекратились. Уильям и Сильвия скучали по друзьям, но были совсем не прочь вечерами оставаться дома. В компаниях им бывало неуютно. Когда новый человек интересовался, как они познакомились, оба отвечали туманно, поскольку правдивый рассказ выглядел неоднозначно. Сильвия где-то прочла, что от частых повторов всякая история теряет достоверность. Люди склонны преувеличивать и потому в своих рассказах опускают все, на их взгляд, скучное, выделяя яркие моменты. За годы детали и время событий меняются, история становится скорее легендой, нежели истиной. Сильвия радовалась, что они с Уильямом редко рассказывают о себе и потому история их любви остается не искаженной.
— Вы так нежны друг к другу, — как-то раз сказала Эмелин, когда они вместе с Сильвией ходили по магазинам. — А я вот вечно оставляю Джози одну с малышом или браню ее за разбросанные носки.
Сильвия улыбнулась:
— У нас нет детей, и мы не живем, как вы, на вокзале.
— Твоя правда, — вздохнула Эмелин, хотя обе прекрасно знали, что она счастлива жить в доме, где привычны детский плач, ребятишки, которых еще не забрали припозднившиеся родители, банки не до конца израсходованной краски и вопрос «Что это?» малыша, нашедшего вибратор.
Однако сестра подметила верно — отношения Сильвии и Уильяма были нежнее, чем у многих пар. Сильвия следила, чтобы он вовремя принимал свои таблетки, а он искал ее взгляд, без сил вернувшись с работы. Бывало, она хотела взять его за руку и тотчас встречала ладонь, потому что в тот же момент у него возникало аналогичное желание. По утрам Уильям готовил ей сэндвичи, которые она брала на работу. Сильвия старалась не расплескать их жизнь, и он стремился к тому же. «Мне так повезло», — шептал Уильям, засыпая, и это было справедливо для них обоих. Сильвия едва не упустила жизнь с этим человеком и теперь ценила каждый ее миг, которых становилось все больше.
АлисаСентябрь 1997 — февраль 2002
Алиса всех ошеломила — к девятому классу ее рост составлял шесть футов один дюйм. В ее частной школе тренеры по волейболу и баскетболу ходили за ней табуном и заманивали в свои команды, невзирая на отговорки — дескать, у нее плохая координация. В картине жизни вновь обозначился персонаж отца. Все, от миссис Лейвен до почтальона и директора школы, роняли, словно сговорившись: «Похоже, твой отец весьма крупный парень, а?»
Теперь Алиса совсем не походила на мать. Прежде их сближало то, что в детстве у нее был вроде как мамин разрез глаз, однако сейчас и он пропал. Разница во вкусах в одежде тоже не способствовала сходству. В рабочие дни Джулия носила жакеты, юбки и шелковые блузки, по выходным — тонкие черные брюки и просторные рубашки. У Алисы же была коллекция кроссовок и разноцветных спортивных штанов. Из-за худобы и роста ей было трудно подобрать одежду и обувь. Кроссовки же были унисекс, и это давало какое-никакое разнообразие. Однажды утром Джулия, окинув дочь недоуменным взглядом, сказала:
— Ты совсем не женственная.
— Мама, сейчас 1997-й! — засмеялась Алиса. — Мне не нужно выглядеть женственно.
Ей нравилось, что она, видимо, похожа на отца. Возникало ощущение полной семьи, даже если один родитель исчез. Казалось, отец рядом — ну или хотя бы его гены, — и это придавало силы. Освоенная в средних классах эффективная тактика сутулости, позволявшая выглядеть «нормальной», теперь уже не годилась. Хоть пополам согнись, миниатюрнее не станешь. С Кэрри они были неразлучны, но та остановилась на пяти футах и лишь подчеркивала рост Алисы, которой, обнимая мать или подругу, приходилось наклоняться, что выглядело неуклюже. Из-за своей длинноногости она постоянно обгоняла спутниц, а в конце дня у нее ныла шея, потому что в разговоре с кем-нибудь надо было наклонять голову. Одноклассники называли ее Жирафой и Зеленым великаном[26]. Учительница математики дала совет, стараясь говорить как можно мягче: «Дорогая, всегда носи обувь без каблуков, чтобы мальчики себя чувствовали увереннее». На улицах встречные мужчины подтягивались и напружинивали грудь, словно рост Алисы бросал вызов их мужественности.
В начале учебного года Алиса решила, что больше не будет переживать из-за своего роста. Стыдись не стыдись, итог один: разговоров и насмешек над ее долговязостью не избежать. Она не сможет слиться с толпой, над которой возвысилась в буквальном смысле слова. Это означало одиночество, но за неимением альтернативы приходилось смириться с реальностью. По школьному коридору она шагала, выпрямившись во весь рост, и заставляла себя усмехаться в ответ на шутку какого-нибудь тщедушного придурка — мол, скоро придется увеличить высоту потолков. Скорее ради самоутверждения, нежели по иной причине на школьный танцевальный вечер Алиса пришла в туфлях на высоком каблуке.
— Ты очень смелая, — прошептала Кэрри, когда они переступили порог актового зала.
— Вовсе нет, на меня в любой обуви будут пялиться, — сказала Алиса.
Она растерялась, когда капитан баскетбольной команды пригласил ее на танец.
Стеснительный заика, он тем не менее, танцуя, смотрел ей прямо в глаза, что радовало и волновало. Алиса вновь пережила потрясение, когда этот же парень позвал ее на свидание в выходные. От изумления даже прояснилось в голове, в которой чей-то голосок (ее внутренний или матери?) шепнул «нет». Она ведь отделилась от сверстников и будет сохранять дистанцию. Так оно спокойнее.
— Спасибо, нет, — сказала Алиса как можно деликатнее и отошла.
На душе стало невероятно легко. Высокий парень предложил то, о чем ей даже не мечталось, и она честно ответила отказом. Надо быть независимой, как мама. О произошедшем Алиса не сказала никому, даже Кэрри, но к концу вечера вся школа почему-то знала, что она отвергла популярного старшеклассника.
Удивительно, однако с тех пор головы других девчонок поворачивались к ней, точно подсолнухи к солнцу. Многие из них были болезненно застенчивы или своего рода изгоями. Они поглядывали на нее из-под челок или из-за учебников. Старались вместе с ней войти в раздевалку, оказаться рядом в коридоре. Они считали ее храброй и сами становились смелее. В ее обществе им удавалось поверить в себя. «Вы заблуждаетесь, я вовсе не храбрая», — хотела сказать Алиса этим девочкам, которых постоянно ранили, обзывая «толстухами», «тупицами» и «уродинами». Но она боялась их расстроить и оттого молча терпела рядом с собой.
— Что за дела? — удивленно спрашивала Кэрри. В средних классах она решительно пресекала насмешки над ростом подруги и сейчас была настроена на продолжение своей миссии. Алиса пожимала плечами. Она знала, что больше себя не стыдится и тем самым подает пример одноклассницам, но не умела выразить это в словах. К счастью, на свидания ее больше не приглашали.
Теперь много времени Алиса проводила вне дома, и, видимо, поэтому ее уже не озадачивали молчание матери об ее прошлой жизни или отсутствие старых фотографий на стенах, а малочисленность их семьи уже не казалась опасной в чрезвычайной ситуации. Они с Джулией по-прежнему вместе готовили ужины, по пятницам, облачившись во что-нибудь пушистое, смотрели фильмы, если Алиса не оставалась ночевать у Кэрри, и смешили друг друга, дурашливыми голосами наперегонки отвечая на вопросы викторины. Однако Алиса испытывала своего рода удовольствие от того, что ее нелепый рост и соломенного цвета волосы служат этаким воплощением прошлого, о котором мать не желала говорить. Алиса так и не знала ничего об ее чикагской жизни, даже в общих чертах, не говоря о деталях, но уже не чувствовала потребности раздобыть эту информацию. Она углублялась в себя и стала вполне взрослой, чтобы понимать: в случае чего ей достанет сил на собственное спасение.
К окончанию школы Алиса уже прикинула, как ей распорядиться своей жизнью. Проходя по школьным коридорам, она почти не чувствовала себя диковинным животным в вольере зоопарка. По выходным она чаще ночевала у Кэрри, и две подруги допоздна цитировали героев любимых фильмов, подпевали пластинкам и болтали обо всем, что придет в голову. Раз в год Алиса ездила во Флориду, но уже одна, потому что отношения матери и бабушки разладились. Теперь она окончательно убедилась, что Джулия отсекла от себя сестер и родной город, почти обрубив связь с собственной матерью, и потому старалась не переходить обозначенные ею границы. Алиса любила мать и даже мысли не допускала о крахе своей семьи, невзирая на имевшийся пример. Однако, входя в комнату или распрямляясь во весь рост, не могла не заметить, как меняется лицо Джулии. Казалось, в такие моменты на щелку приоткрывается дверь в ее прошлую жизнь, и Алиса, хоть доступ туда ей был закрыт, радовалась, что именно она подергала ручку.