Она выжидала, прислушиваясь к пульсации лет в телефонной линии.
— Я не встречал людей, которые любили бы друг друга, как вы с Сильвией. — Уильям откашлялся. — Я думал, что просто не приучен к такому, но дело не в этом. Я никогда не видел таких отношений, как у тебя с сестрой.
В душе Джулии что-то крошилось, напоминая о жутких телесюжетах, в которых громадные пласты айсберга, откалываясь, падают в ледяной океан. Сильвия умирает. Сестра, которую она знала как саму себя и с которой двадцать с лишним лет не общалась. Джулия кашлянула, и кашель этот смешался со странным всхлипом, похожим на плач без слез. Внутри все переворачивалось.
— Пожалуйста, приезжай, — сказал Уильям.
Джулия уже давно научилась владеть своим голосом. Она легко манипулировала мужчинами в конференц-залах и на свиданиях, умела добиться поставленной цели.
— Извини, Уильям, я не смогу. — Джулия порадовалась, что голос ее звучит уверенно и четко.
Она повесила трубку, руки ее дрожали. «Ничего страшного, с этим я справлюсь». Джулия встала, приказав себе спокойно пройти через офис, по пути она даже улыбнулась двум-трем сотрудникам. В туалете холодной водой ополоснула лицо и сказала себе: «Не отклоняйся от графика, Падавано. Что там у тебя дальше? Не думай ни о чем другом». Болезнь Сильвии ее не касалась. Звонок ничего не изменил в ее жизни. Сестра уже не была частью ее мира.
Вернувшись из туалета, Джулия подошла к одному из самых толковых сотрудников — недавнему выпускнику Массачусетского технологического института, который, как она знала, не считал ее своей начальницей, и стала обсуждать с ним находившийся в разработке проект, но никак не могла сосредоточиться. Внимание пульсировало, словно состязаясь с сердечным ритмом. Сославшись на важный телефонный звонок, Джулия ушла в свой кабинет. Лишь сев в кресло, она поняла, что ходила босая — туфли на высоком каблуке стояли под столом. Видимо, она их скинула во время разговора с Уильямом, но этого не помнила. Заметил ли тот сотрудник, в каком виде она разгуливает по офису? Джулия нарушила собственное правило — никогда не разуваться на работе, даже если задержалась допоздна.
Она поочередно выдвинула и задвинула ящики стола, пытаясь этим бессмысленным действием привести себя в чувство. Подал голос мобильник, Джулия взглянула на экран и замерла — Алиса. Неужели почувствовала, что только что состоялся разговор с ее отцом? Звонок Уильяма и следом звонок Алисы — такое просто невозможно. Уильям мертв, Чикаго мертв, Сильвия… Джулия не закончила эту мысль.
— Привет, милая, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал нормально.
— Сегодня мы встречаемся? — спросила Алиса. — Смотри, как скажешь. У меня новый проект, я могу поработать.
Раз в неделю они вместе смотрели какой-нибудь фильм или телешоу. После работы Алиса приходила к матери, они заказывали доставку еды и потом усаживались по-турецки на кушетку, как бывало в Алисином детстве. Обеим было уютно, хоть Джулию и грыз противный червячок: дочь должна жить полной жизнью, а не сидеть рядом с ней, как десятилетняя девочка.
— У меня полно дел, давай в другой раз, — сказала Джулия.
Сегодня весь ее график разбился вдребезги, точно тарелка, упавшая со стола. Она так и сидела босая, обуваться почему-то не хотелось. В своем обычном состоянии, в каком была до звонка Уильяма, она бы продолжила разговор с дочерью, и потому Джулия спросила:
— А что за новый проект?
— Редактирую роман. Навин знает, что я предпочитаю научпоп, но говорит, мол, беллетристика пойдет мне на пользу.
— О чем книга?
— Современный вариант «Маленьких женщин». В детстве ты ее читала?
— «Маленьких женщин»?! — У Джулии возникло ощущение, будто вся она в мокром колючем песке, однако ей удалось издать утвердительное междометие. Вспомнилось, как в темноте они с Сильвией лежали в их маленькой комнате на Восемнадцатой улице. Сколько раз она засыпала под голос сестры, читавшей эту книгу. Они беспрестанно спорили, кто из них больше похож на Джо Марч. «Я такая же смелая и решительная», — говорила Джулия. «А я тоже хочу стать писателем, — возражала Сильвия. — Это я расскажу о нашей жизни».
— Джо возглавляет феминистское издательство в Нью-Йорке, — сказала Алиса. — Мег замужем по любви, Эми — баламутка, и все они влюблены в женщину по имени Лори.
— Бет все-таки умирает?
— Да, как ни печально.
Две девочки с Восемнадцатой улицы смолкли. Маленькая Джулия смотрела в темноту, сознавая, что Джо досталась ей лишь потому, что Сильвия была Бет.
СильвияОктябрь 2008
Сильвия подержала в руках книгу и отложила в сторону. В трех тележках лежали детские книги, которые предстояло расставить по полкам, в одной — новые издания, их яркие обложки всегда вызывали грусть. Автор и издатель надеялись, что их детище произведет фурор, но этого почти никогда не случалось. В библиотеке Сильвия работала с тринадцати лет, перед ее глазами прошли сотни тысяч книг.
Наверное, именно эта бесконечная книжная круговерть и удерживала ее от публикации собственного сочинения. Оно было слишком ценным, чтобы выставлять его на продажу. Кроме того, всякое произведение должно иметь концовку, а в ее записках не было финала. Сильвия продолжала писать и после того, как подарила Иззи переплетенную рукопись. Интересно, что события, произошедшие в то или иное время, требовали разного подхода в их описании. Рассказывать о беременностях сестер и гневе Розы было все равно что пробираться сквозь смерч. А вот детские воспоминания были подобны пушистым облачкам, разбросанным по голубому небу. Они не стыковались друг с другом: то отец Коул выговаривает Сильвии за чтение романа во время мессы; то Цецилия выгоняет всех из дома, чтоб не мешали закончить картину; то арендованная машина ломается посреди дороги, и Роза, коротая время, разучивает с дочками песню из своего детства. События в отрочестве наслаивались одно на другое. Лишь описывая их, Сильвия осознала, что ее любимица Иззи пришла в этот мир одновременно с уходом из него Чарли, что Алиса родилась в тот день, когда Роза навсегда покинула Чикаго.
Сильвия невольно гадала, будет ли ее собственная смерть таким сдвоенным потрясением. Однако среди родных кандидатов на роль матери не было — сестрам рожать поздно, а Иззи даже не задумывалась о материнстве, хотя встречалась с хорошим парнем, который наблюдал за ее шахматными партиями и вел бухгалтерию ее частных уроков. Цецилия поддразнивала дочь, говоря, что он скорее помощник, нежели бойфренд. Иззи пожимала плечами: «Меня это устраивает, и он хорош в постели». «Может, беременна Алиса?» — думала Сильвия и тотчас отгоняла эту мысль, ругая себя. Она ничего не знала о своей племяннице, не имевшей никакого отношения к ее жизни и смерти.
После врачебного приговора Сильвия стала перечитывать «Листья травы». Ей хотелось впитать оптимистический подход Уитмена к смерти, перенять его вдумчивое отношение к загробной жизни. Когда накатывал страх, Сильвия мысленно повторяла строчку «Умереть — это вовсе не то, что ты думал, но лучше»[29]. Она слышала голос Чарли, читавшего эти стихи, и переносилась в тот вечер на задней веранде бакалеи. Тогда к смерти был близок отец, теперь настала ее очередь. Чарли поделился своей непоколебимой верой, что в жизни все прекрасно, хотя его жизнь огорчала Розу и близилась к завершению. И он был прав, воистину прав. Узнав свой диагноз, Сильвия стала видеть красоту повсюду: в идеальном прядке книг на полках, в улыбке Эмелин, адресованной малышу на ее руках, в родном лице Уильяма и даже в полосках света на библиотечном полу.
Она не думала о болезни, пока необычная головная боль не заставила ее пойти к врачу. Сильвия продолжала рисовать концентрические круги этой боли, словно вела дневник. Боль была настолько личной и уникальной, что хотелось ее запечатлеть. Сильвия могла бы показать свои рисунки Уильяму и рассказать ему, что внутри боли слышна приглушенная музыка, но это было бы жестоко. Она должна поддерживать мужа, а не увеличивать его страдания. Каждый день Сильвия ломала голову над тем, как удостовериться, что после ее ухода Уильям будет и, главное, захочет жить.
Встретившись с Кентом в кафе (уже не помнилось, в каком именно), она показала ему свою медицинскую карту, снимок МРТ и сказала:
— Когда меня не будет, тебе так или иначе опять придется спасать Уильяма. Прости, что так вышло.
Кент, после развода отяжелевший во всех смыслах слова, ответил:
— Не беспокойся. Я справлюсь.
К сожалению, Уильям давно забросил свою рукопись, которая, возможно, помогла бы ему уцепиться за жизнь. Но он перестал делать записи через полгода после начала отношений с Сильвией. «Мне это больше не нужно», — сказал он, и Сильвия его поняла. Он уже работал в университетской команде, принимал лекарства, и на смену его внутреннему безмолвию пришли любовь, дружба и стук мяча о баскетбольную площадку. И потом, эти записи никогда не замышлялись книгой, но были борьбой с самим собой. Каждая фраза о любимой игре уподоблялась спичке, зажженной в его внутреннем мраке. Рядом с Сильвией в этом уже не было надобности.
Из раздумья Сильвию вывел оклик коллеги — в библиотеку пришел Уильям. Он улыбался, но улыбка его была столь же вымученной, как в их давнюю первую встречу, словно для ее появления требовались рычаги и шкивы. Сильвия угадывала его мысли: «Заставь ее поверить, что с тобой все хорошо, беспокоиться не о чем».
Но сейчас ей было не до того. Уильям зашел за ней, чтобы вместе отправиться к двойняшкам и оповестить их о диагнозе. Сильвия говорила, что ему необязательно идти с ней, но он настоял на совместном визите. Уильям стал тверже с тех пор как две недели назад узнал об ее болезни. Что-то в нем изменилось, и он следил за тем, чтобы его слова и поступки не отклонялись от избранного им маршрута. Сильвия знала, что маршрут этот связан с ней, только не понимала, куда он ведет. В последнее время она себя чувствовала этаким краном, из которого по капле истекают ее силы, и уже не пыталась все понять. Пусть будет как будет. Может, умирание в том и состоит, чтобы не вмешиваться в череду событий?