До этого дня Сильвия была спокойна и рациональна. Но сейчас впервые осознала, что умирает. Она теряла все, что любит. Всех, кого любит. Сестра была здесь — что само по себе совершенно невозможно, — и все стало окончательно ясно. Сильвия закрыла глаза и услышала мужской голос:
— Прости, ты — Джулия Падавано?
— Да… — По голосу сестры было ясно, что она понятия не имеет, кто к ней обращается.
— Я так и подумал. Я жил через улицу от тебя. Твоя сестра Цецилия поселилась в моей комнате, когда ждала ребенка, а я в то время проходил реабилитацию.
— О, — сказала Джулия.
Сильвия открыла глаза и увидела, как ее сестра пытается припомнить — как Фрэнк Чекконе субботними вечерами мотался по их району в бейсбольной форме, весь такой крутой, как потом Роза надевала эту бейсбольную форму для работы в огороде.
— У тебя всегда был такой вид, будто ты знаешь, что надо делать, — улыбнулся Фрэнк. — Как пчела, которая знает, где добыть нектар. И у тебя был такой высоченный парень.
«О господи! — подумала Сильвия. — Высокий парень». Она понадеялась, что Джулия не развернется и не уйдет. Но, к ее удивлению, Джулия улыбнулась в ответ. Сильвия поняла, что тоже улыбается. Только сейчас она разглядела, что вид у сестры усталый. Под глазами у Джулии залегли темные круги.
— И в чем прикол? — сощурился Фрэнк.
— Ни в чем, абсолютно, — поспешно сказала Сильвия. — Совсем ни в чем. — И, понизив голос, спросила у Джулии: — Мы сможем где-нибудь поговорить?
— В любимом баре папы, — ответила Джулия.
Две женщины молча шли по тротуару. Обеим не верилось, что они идут вместе. Сильвия думала о том, какие чувства пробуждает в душе Джулии город после двадцатилетней разлуки. Она недоумевала, как Уильям смог набраться смелости пойти наперекор ее желанию и решиться на телефонный звонок, не суливший ему ничего хорошего. Они прошли мимо цветочного магазина, витрина которого была так заставлена розами, что старый мистер Луис не смог бы увидеть и уж тем более узнать сестер. Воздух загустел от аромата цветов.
Сильвия, помнившая местоположение всех фресок Цецилии, краем глаза заметила одну из них в боковом переулке. Джулия, явно сильно уставшая, смотрела себе под ноги и, казалось, ничего не замечала вокруг. Фреска изображала святую Клару Ассизскую. Сильвия так часто видела эту роспись — почти каждый день, — что эта женщина стала для нее реальной. Более реальной, чем шагавшая рядом сестра, которая словно соткалась из воздуха, из снов. Святая казалась Сильвии старым другом, ей захотелось указать на Джулию и прошептать: «Смотри, кто здесь!» Но она этого не сделала и продолжала идти, гадая, явь ли то, что сейчас происходит, а гигантская женщина смотрела на сестер, как смотрела со стены гостиной в их детстве.
ДжулияОктябрь 2008
Джулия шла рядом с сестрой, превозмогая странное ощущение, что она — часть всего окружающего. В Нью-Йорке она ходила по тротуарам, а сейчас ее, точно пыль, ветер гонит по асфальту. Скобяная лавка, захудалый супермаркет, цветочный магазин мистера Луиса. Знакомые контуры зданий на фоне неба. Похожие на мать пожилые дамы везут тележки с покупками. Джулия вспоминала себя — девочку, молодую женщину, которой была, когда жила в Пльзене; она так спешила добиться успеха в жизни, для чего, по ее мнению, требовались амбициозный муж и дом, в котором бы она властвовала. Она торопилась стать взрослой, потому что всегда хотела главенствовать. Джулия помнила, с каким удовольствием она выстраивала сестер по росту и приказывала им следовать за собой.
Краем глаза Джулия заметила один из муралов Цецилии. Это был портрет святой Клары Ассизской, Джулия видела его на стене у Алисы в студенческом общежитии. Взгляд гигантской женщины был устремлен прямо на нее, и Джулия прибавила шагу. Она не желала, чтобы кто-то заглядывал ей в душу. Она и сама не понимала, что сейчас в ней творится, она ощущала полное опустошение.
Они вошли в ирландский бар, в котором все было прежним, за исключением бармена — невероятно молодого. Бармены, наливавшие Чарли, либо доживали свой век на пенсии, либо умерли. Уселись в кабинке, Джулия заказала скотч, Сильвия — диетическую колу.
— Нельзя мешать спиртное с моим лекарством, — извиняющимся тоном сказала Сильвия.
Она постарела, но оставалась все той же Сильвией: россыпь веснушек, зеленые крапинки в карих глазах. У Джулии было такое чувство, словно в груди ее ворочаются камни. Смотреть на Сильвию было все равно что глядеть в зеркало, но не на себя. Там была другая ее сторона, та, которую от нее прятали двадцать пять лет.
— Я не собиралась приезжать, — сказала Джулия. — Уильяму сказала, что не смогу.
— Я думала, ты меня ненавидишь, и никогда тебя не побеспокоила бы. Наверное, мне надо извиниться за его звонок.
— Нет, тебе надо извиниться за то, что вышла за него.
На секунду Сильвия застыла.
— Ты права, — сказала она. — Я прошу прощенья. У меня не было выбора.
Джулия сделала большой глоток виски, любимого Чарли. Она пила редко и обычно предпочитала белое вино. Вкус скотча был разноцветный — красный и оранжевый, золотистый и белый. В своей жизни Джулия много раз делала выбор. Она верила в возможность выбора, если вообще во что-то верила. Поставь себе цель и надрывайся, добиваясь ее. Много лет назад Эмелин тоже сказала, что у Сильвии не было выбора, но Джулия это не приняла тогда, не принимала и сейчас. Но она больше и не злилась. Она себя не понимала.
После звонка Уильяма она перестала нормально спать. За ночь удавалось провалиться в сон на час-другой. Дважды она, отправляясь на работу, назвала таксисту неверный адрес. Кроме того, сразу после разговора с Уильямом у нее возникло странное ощущение, что ее тень отделилась от нее, словно собирается сбежать. После недели бессонницы Джулия себя чувствовала картиной Пикассо — глаза разъехались, плечи наперекосяк. Она очень старалась быть собою, но так устала, что уже не помнила, какая она. Забывала, что нужно делать, и на работе сказалась больной. С Алисой общалась одними сообщениями — боялась, что голос ее подведет.
— Утром я решила не ходить на работу, — сказала Джулия. — Села в такси и поехала в аэропорт. У меня с собой только сумочка. В три часа ночи я подумала, что, может, если увижу тебя, как хотел Уильям, то смогу вернуться в норму.
Сильвия понимающе кивнула.
— Лететь всего два часа, — продолжила Джулия, — и не делай, пожалуйста, вид, будто в моих словах есть что-то разумное. Я знаю, что это не так.
— Да ладно тебе! — сказала Сильвия, и на миг Джулия увидела прежнюю сестру, которая не боялась говорить со старшей сестрой, которую не терзало чувство вины. — При чем тут разумность? Я умираю, бога ради.
У Джулии возникла мысль, что ей так скверно именно потому, что скверно Сильвии. Возможно ли, чтобы в Нью-Йорке она распадалась на части из-за того, что в Чикаго умирала ее сестра? Что они связаны незримыми нитями, которые нельзя оборвать, поскольку те невидимы?
— Как ты себя чувствуешь? — Джулия так устала и настолько была выбита из колеи, что как будто адресовала вопрос себе.
Сильвия развела руками.
— Вполне сносно, пока не увидела тебя. Порой болит голова. Иногда спать ложусь в семь вечера. — Она подалась вперед: — Ты вправду здесь? Или у меня галлюцинация из-за лекарств? Я годами представляла, что ты рядом со мной, но никогда картина не была так реалистична.
По бару летал тихий гул — в разгар рабочего дня здесь были только закоренелые выпивохи. Никто не шумел. В основном старики, некоторые, наверное, знали Чарли. Все до единого выглядели утомленными. Жизнь их изнурила. Им было невдомек, что Сильвии, выглядевшей моложе своего возраста, не суждено устать от жизни.
— Я бы предпочла быть галлюцинацией, — сказала Джулия. — В моем пребывании здесь нет никакого смысла.
Сильвия огляделась, словно пытаясь понять, что реально, а что — нет.
— Мне нравится моя галлюцинация. Со мной уже давно не случалось ничего столь чудесного.
Джулия вздохнула.
— Галлюцинация станет реальностью, как только ты расскажешь о нашей встрече Уильяму и двойняшкам.
— Верно. — Сильвия, видимо, и сама о том подумала. — Но обычно я не рассказываю им свои сны. А ты скажешь Алисе, что приезжала сюда?
— Господи, нет!
Сильвия не знает о ее лжи, а Джулия не собиралась объяснять что-либо. Она ведь «прикончила» Уильяма отчасти из-за страха, что Алиса полюбит тетушку больше, чем мать, и уедет жить в Чикаго. Нелепые опасения, поняла сейчас Джулия. Но прежней Джулии, молодой, это казалось вполне возможным, ведь она сама любила Сильвию больше всех на свете. Она и сейчас любила ее — сидящую через деревянный стол. Когда-то она закрыла дверь перед Сильвией, заперла замок на три оборота, и это работало, пока не позвонил Уильям. Сейчас, находясь рядом с сестрой, Джулия осознала, как сильно тосковала по ней.
«Я не галлюцинация, — подумала она, — однако никто на свете не знает, что я в Чикаго». Поездка, не значившаяся в ежедневнике, была чем-то чуждым в ее подлинной жизни. Она здесь и не здесь — квантовая неопределенность.
— Послушай, — заговорила Джулия, — я рада, что ты сожалеешь о случившемся. Но, выходит, ты оказала мне услугу, навещая Уильяма в больнице. Я удивлялась, почему врач позвонила мне лишь однажды, а с ним, оказывается, была ты. Если б ты меня послушалась и оставила его, мне бы самой пришлось им заниматься. Мама заставила бы. Да еще эта возня с бумагами на развод. Но ты вмешалась и дала мне возможность уехать. И я тебе за это признательна.
Сильвия смотрела на сестру, и Джулия видела на ее лице следы многолетней разлуки. Она уже не могла читать мысли Сильвии. Она не знала, о чем сейчас думает сестра. Джулия вспомнила, в каком отчаянии пребывала, когда видела Сильвию в последний раз. Ее бросил муж, который потом пытался покончить с собой, а потом бросил еще раз, и она устроилась на работу вдали от дома и сестер. Те несколько недель выбили почву у нее из-под ног. И Джулия поставила себе цель — никогда больше не терять контроль над обстоятельствами, и до недавнего времени это удавалось.