— Не глупи, они твои родители, — проговорила она сдавленным голосом, под стать ее вымученной улыбке.
— Знаешь, я понимаю, было бы странно не позвать родителей на свадьбу, но, по-моему, не стоит их приглашать. — Он посмотрел на Джулию и добавил: — Я говорю честно. Хоть все это необычно.
— Позвони им прямо сегодня, — предложила Джулия. — Мы вместе поговорим с ними. Я обаятельная, они меня полюбят.
Прикрыв глаза, Уильям молчал, словно мыслями был где-то далеко. Потом взглянул на Джулию, как на проблему, требующую решения.
— Ты же меня любишь, — сказала она.
— Да, — ответил он, и слово это как будто перевесило чашу весов. — Ладно, будь по-твоему.
Часом позже они втиснулись в старомодную телефонную будку в вестибюле общежития и, усевшись вдвоем на жесткий деревянный табурет, позвонили в Бостон. Ответила мать Уильяма, он поздоровался. Похоже, на том конце провода звонку удивились, хотя говорили вежливо. Потом трубку взяла Джулия; она слышала собственное громкое эхо, словно вещала через мегафон, а вот собеседница ее звучала как с другого края земли. Мило, что вы женитесь, сказала мать Уильяма, только, знаете, мне надо бежать, у меня там кое-что в духовке.
Весь разговор не занял и десяти минут.
Джулия повесила трубку, однако не сразу отдышалась от попыток пробиться к далекому абоненту и, лишь придя в себя, сказала:
— Ты был прав. Ей неинтересно.
— Извини. Я знаю, как ты расстроена. Тебе виделась свадьба со всеми родственниками.
Они сидели на узком табурете, прижавшись друг к другу. В будке было душно и жарко. Пережитое огорчение только усилило сочувствие Джулии к этому парню, который заслуживал таких же родителей, как у нее — всегда готовых поцеловать своего ребенка. Они с Уильямом условились, что до свадьбы у них не будет секса, хотя раз или два чуть не нарушили эту договоренность. Но вот далекая женщина в телефоне так легко отдала своего сына, будто они уже принесли супружеские клятвы. Теперь она, Джулия, будет заботиться о нем, любить его каждой клеточкой тела. И сделать это нужно прямо сейчас. Джулию кинуло в жар, она поправила юбку, перекрутившуюся вокруг талии из-за неудобного табурета, — она должна стать как можно ближе к нему, и тогда все будет в порядке.
— Ты ведь сейчас один в комнате? — спросила Джулия.
Уильям недоуменно кивнул — сосед его уехал на каникулы.
Джулия взяла его за руку, отвела к нему в комнату и заперла дверь.
СильвияАвгуст 1981 — июнь 1982
Библиотека имени Лозано стояла на Т-образном перекрестке в центре Пльзеня. Сильвия любила каждый уголок этого просторного здания с окнами от пола до потолка, из которых открывался вид на город, солнечный или пасмурный. Ей нравилась приветливость персонала, вдумчиво отвечавшего на всякий вопрос читателя, даже мудреный или глупый. В библиотеке она работала с тринадцати лет, начав с книгохранилища, и к двадцати годам доросла до младшего библиотекаря.
Сильвия расставляла на полке экземпляры «Какого цвета ваш парашют?»[10], когда в проходе меж стеллажами возник улыбающийся Эрни, ее одногодок с ямочкой на подбородке. Они вместе учились в школе, и порой Эрни заглядывал в библиотеку после своих утренних занятий в электротехникуме. Удостоверившись, что поблизости никого, Сильвия позволила себя обнять. Поцелуй длился около полутора минут, в течение которых пара исполнила два медленных пируэта, а рука Эрни съехала на ягодицы партнерши. Затем Сильвия похлопала его по плечу, и он сгинул.
Сильвия не лукавила, говоря сестре, что целуется с парнями для практики в ожидании большой любви. И потом, это было так здорово. Все школьные годы она выискивала среди одноклассников своего Гилберта Блайта, персонажа «Энн из Зеленых Крыш»[11]. Пока что он так и не появился, но ей нравилось волнение, охватывавшее ее в мужских объятьях. По природе застенчивая книгочейка, Сильвия вспыхивала под прямым взглядом того же Эрни. «От поцелуев я делаюсь лучше, — сказала она как-то раз Джулии перед сном. — Это, безусловно, приобретаемый навык». Сестра покачала головой: «О тебе уже идут разговоры. Если мама узнает…» Договаривать было не нужно, обе знали, что мать взбеленится. Попытайся Сильвия объяснить ей, мол, она просто готовится к любви всей своей жизни, ошарашенная мама навеки заточит ее в комнате. Роза никогда не произносила слово «любовь», но выражала это чувство неистовой заботой о дочерях, знавших, что она точно так же, не тратя слов, любит мужа. Потому-то мать, разочарованная своим супружеством, страстно желала, чтобы девочки ее, сильные и образованные, прочно стояли на ногах и были неуязвимы для чего-то столь каверзного и ненадежного, как любовь.
Джулия тоже отвергала это чувство, но вот влюбилась же в Уильяма Уотерса. Сильвии было забавно видеть, как сестра, которую она знала лучше, чем кто-либо другой, отдается нежной страсти. Теперь всегда улыбчивая Джулия больше не раздражалась из-за того, что отец прикладывается уже ко второму или третьему стакану, Цецилия вечно опаздывает к столу, а Эмелин, забыв о своем возрасте, играет с соседской малышней. Сестра стала веселее и мягче, хотя, в отличие от Сильвии, считала любовь не смыслом существования, но составляющей хорошо налаженной жизни.
Джулия верила в череду правильных шагов: образование — это ступень к удачному замужеству, которое обеспечит разумным числом детей, финансовым благополучием и собственным домом. Поведение Сильвии ее огорчало, ибо поцелуи с разными парнями и позволенье лапать себя за грудь, невзирая на то что в двух шагах восседает заведующая библиотекой Элейн (не признававшая иного обращения), выглядели нечистоплотной распущенностью. «Встречайся с кем-нибудь одним, как нормальная девушка», — увещевала Джулия, пытаясь направить сестру на путь благоразумия. «Меня это не интересует, — отвечала Сильвия. — Для свиданий надо расфуфыриться, а потом притворяться милой и мечтающей лишь о замужестве и детях. Но я об этом не думаю, мне противно из себя что-то изображать. — Она приподнималась на локте, стараясь разглядеть Джулию в полумраке. — Знаешь, сегодня, расставляя книги на полке, я придумала такой образ: пока что я просто дом, но после встречи с большой любовью стану целым миром. Любовь откроет мне столько всего, чего сама я не увижу». — «Глупости», — говорила Джулия, однако в темноте улыбалась, ибо, разнеженная собственной влюбленностью, желала счастья этой взбалмошной мечтательнице.
Не сказать что Сильвия была совершенно непрактична. Она собиралась защитить диплом по английской литературе, чтобы лучше понять тайну, прелесть и гармонию своих любимых романов и получить должную квалификацию для преподавания или работы в издательстве. Сэкономленные деньги она будет отдавать матери, чтобы облегчить ей жизнь. Правда, они не особо ладили, между ними то и дело вспыхивали мелкие свары. Сильвию бесило, что мать повсюду оставляет грязные тарелки и стаканы, и близняшки делали то же самое, но им это прощалось ввиду их малолетства. Роза, в свою очередь, жаловалась, что дочь не помогает ей в огороде. Так оно и было, поскольку Сильвия заявила, что ее хозяйственные обязанности ограничиваются домом, и на заднем дворе появлялась лишь затем, чтобы развесить выстиранное белье на многоярусных веревках. Застав ее за чтением, мать корчила гримасу и шумно вздыхала. Этого Сильвия не понимала — чего же кривиться, если сама хотела, чтобы все ее дочери получили образование? Вдвоем с Джулией мать сидела в мирном молчании, но стоило ей оказаться наедине с Сильвией, как воздух в кухне будто потрескивал от электрических разрядов.
Роза причесывала близняшек и пестовала их, как маленьких, что девочки охотно принимали. Они занимались прополкой огорода, помогали складывать высушенное белье. Похоже, двойняшки нуждались только в обществе друг друга и часто выглядели приятно удивленными проявлением любви со стороны родителей и старших сестер. Особенно Эмелин казалась опешившей, если кто-нибудь из семейства вторгался в ее разговор с Цецилией, — она будто забывала, что в доме есть еще какие-то люди. Девочки изобрели свой собственный язык, на котором общались до конца начальной школы, да и сейчас прибегали к его вокабулам, оставшись вдвоем.
Замерев с книгой в руке, Сильвия прикрыла глаза, вспоминая поцелуй Эрни. Недоумки те, кто считает ее доступной потаскухой. Никому — ни Эрни, ни Майлзу, ни бровастому парню в костюме-тройке — не дозволялось больше, чем поцелуй и тисканье. Кавалеры, похоже, были этим довольны, а временной лимит в полторы минуты гарантировал, что ничего серьезнее не произойдет, и Сильвию это вполне устраивало. Если принять, что существует лишь два пути — постоянный партнер либо неразборчивость в связях, то она отыскала третий путь. И мысль о том, что в будущем найдутся и другие пути, воодушевляла. Родственная душа, соответствующая всем высоким требованиям, станет ей не просто другом и мужем, но будет взирать на нее как бы сквозь прозрачное стекло, не желая ничего в ней менять. Сильвия видела ежедневные попытки матери переделать отца, а теперь еще наблюдала, как Джулия нежно заталкивает Уильяма в ипостась идеального мужа. Нет уж, ее любовь будет иной. Она воспримет любимого таким, какой он есть, станет познавать его непохожесть и с головой погрузится в беспримесно чистую любовь.
«Сердце мое открыто», — сказала себе Сильвия и задумалась, откуда эта фраза. Может, стихотворная строка, произнесенная отцом? Она разделяла его любовь к Уитмену. Когда отец декламировал стихи, Сильвия представляла себе бородатого поэта на площадке последнего вагона, и к глазам ее подступали слезы от слов о красоте мира.
Расставив книги на стеллаже, Сильвия откатила пустую тележку в зал, где увидела Джулию с Уильямом, сидевших за своим любимым столом. Частично скрытый несущей балкой стол создавал иллюзию уединенности, но пара ничего себе не позволяла, только иногда держалась за руки. Сейчас, склонившись над столом, оба не сводили глаз друг с друга. Глубокая сосредоточенность Джулии была понятна — она все поставила на Уильяма Уотерса, который станет ей мужем, несущей балкой ее будущего. Упорная, она мощным локомотивом устремлялась вперед. «Я понимаю, чем он тебе так нравится, — поддразнивала ее Цецилия. — Беспрекословным исполнением твоих приказов».