— Могли бы просто сказать «нет», — вставая и отряхиваясь, добавил: — Прав коротышка, жадный вы.
— Охренел. Ты только что сожрал то, что я мог бы продать тысяч за пять. Это больше сотни телег, набитых едой.
Глаза гоблина расширились, превратившись в два жёлтых блюдца, видимо, проникся количеством еды.
— Вижу, что понял. Так что обойдёшься. И так теперь самый крутой гоблин на свете, — сдобрил я его. — И вообще, хватит коверкать моё имя. Я не Кайлоса, а Кайлос. Можешь просто звать Кай.
— Жадн… ой, добрый господин Кай, дай медовухи, а то моя кончилась.
Я помотал головой, доставая очередную бутыль.
— Ты не только наркоман, но ещё и алкаш. Закодировать тебя надобно.
Когда я объяснил, что такое «закодировать». Он долго и старательно умолял не делать этого, иначе жизнь поблёкнет и потеряет всякий смысл. А ведь он только-только почувствовал её вкус. В общем, я пообещал подумать, если он будет вести себя хорошо и не коверкать имя.
***
На следующее утро мы наконец-то достигли стен родного замка. Грохотун не мог уснуть, а потому объявил, что готов править хоть всю ночь, вот так мы и приехали на день раньше.
Когда увидел стены замка Разрушенных Небес, то чуть не расплакался от радости. Шучу конечно, но эмоции захлёстывали. Меня не было всего ничего, а ощущения, будто годами скитался.
Нас встретила у ворот целая толпа — взгляды, полные вопросов. Где мы? Что мы? Как мы? Я отмахнулся от них, подняв руку в успокаивающем жесте. Иначе так и останусь тут до самого вечера.
— Всё объясню позже, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, но без раздражения. — А сейчас — соберитесь в большом зале. И главное накормите нас. Мы словно волки после долгой охоты.
— Ой, прости, Вейла, не хотел тебя обидеть, — она только понимающе улыбнулась.
Затем я отступил в сторону, пропуская вперёд своего нового «друга».
— И, кстати… прошу любить и жаловать. Грохотун Большой Пуф, — из толпы раздался детский смех. Понятно, кто смеётся, Скадис.
Отлично, что он здесь, а то боялся, что его вернут домой родители, когда узнают, что с ним приключилось.
— О его подвигах расскажу позже. Поверьте, они впечатляют.
Он крякнул, нервно озираясь, будто ожидал, что кто-нибудь да скажет какую-нибудь гадость. Когда же до него дошло, что злобы или какой-то ненависти в лицах окружающих он не видит, гоблин расслабился.
А ещё я заранее, когда мы только подъезжали к замку, предупредил: если ляпнет лишнего — закодирую так, что даже родная мать не узнает. Не в курсе, понял ли он угрозу в полной мере, но, будь он знаком с крестным знамением, осенил бы себя раз пятьсот подряд. Хе-хе.
Давить сильнее не стал. Всё-таки мы вроде как друзья, — потому пообещал бочонок доброго пива за хорошее поведение и молчание. Его морщинистое лицо тут же расплылось в улыбке, и он затянул какую-то немыслимую песню, фальшивя на каждой ноте. Смысл, впрочем, был ясен: «Какой же Кайлос славный господин, какой же он великодушный друг!»
— Замолчи или скормлю Генриетте. Вон она из воды выглядывает, — буркнул я, и он тут же притих, будто язык проглотил. Заметив, как нас из воды смотрит некто с острыми зубами, коих куда больше, чем у него. Он вообще накрылся мешком, когда мы проезжали по опущенному мосту. Хе-хе.
***
В большом зале собрались все.
Абсолютно все.
Я лично попросил об этом Торгуса — и стоило ему взглянуть на моё лицо, как в его глазах мелькнуло понимание. Он даже замер на мгновение, будто не веря собственным догадкам, но без лишних слов кивнул и отправился созывать народ. Когда последние крошки исчезли с тарелок, я поднялся и прошагал туда, где сидел малой.
Тишина воцарилась сама собой.
Шаги гулко отдавались в каменном зале, пока я подходил к Скадису.
— Скадис Ворхельм, встань, — объявил я со всей торжественностью.
Он сидел, сгорбившись, будто стараясь стать меньше под тяжестью всеобщего внимания. Но, видя моё прекрасное расположение духа, он понемногу вернул себе хорошее настроение.
— Ты ценой своего источника спас меня от смерти. — Я сделал паузу, давая словам проникнуть глубже. — И я дал тебе обещание: во что бы то ни стало вернуть тебе магию.
Его пальцы сжались в бессильных кулаках, но он молчал.
Как ни старался он казаться неунывающим — как ни отшучивался, ни прятал глаза, — уже в семь лет Скадис понял всю горечь своей потери. Понял, что значит просыпаться и не чувствовать в жилах привычного жара магии, не слышать её шёпота под кожей. Понял, что мир стал тусклее, тише... меньше.
При этом он никогда не сожалел о сделанном. Кайлос — его друг, и, представься ему шанс, он поступил бы точно так же.
И теперь, когда все смотрели на него, он только стиснул зубы — дабы не дрогнули губы, не выдали то, что месяцами копилось внутри: ярость, отчаяние... и крохотную, почти угасшую надежду. И вот сейчас…
Я сунул руку в карман и вынул «Зерно Возрождения» — ту самую легендарную, можно сказать, сказочную или, скорее, мифическую жемчужину, что досталась нам от Смарагдового Пастыря.
Оно лежало на ладони, переливаясь глубинным, почти живым светом.
— Пришло время исполнить обещанное.
Никто, кроме Торгуса, не понимал, что я держу в руке, ну, может, ещё Милена. Все остальные просто видели некий шарик, что светиться. Вот и всё, что они видят. А вот Громовержец не выдержал и вскочил.
— Это правда оно?
— Да, учитель. Я добыл там… Вообще, позже вам всё расскажу.
— Давай, малыш, ешь. Пора вернуть тебя в наши ряды.
Скадис дрожащей маленькой ручкой взял зерно и проглотил её. В тот же миг его тело окутало лёгким сиянием. Малой потерял сознание и начал заваливаться, но мы быстро его поймали. Это продлилось всего каких-то секунд пять, но над малышом уже столпились все, кто был за столом. Он открыл сначала один глаз, затем второй, а после медленно проговорил:
— Чувствую. Я её чувствую.
Мы подняли его на ноги и усадили на стул, а он, оглядев нас, вытянул руку и усилием воли зажёг маленький, совсем крохотный вихрь из молний.
Я думал, сейчас на нас потолок замка обрушится, и уже был готов активировать барьер. Столь громогласный ор издал магистр молний Торгус Ворхельм.
Маг поднял внука и закружил, а после, поставив его на ноги, подошёл и обнял меня, да так крепко, что мой магический скелет едва выдержал.
— Отпустите, мне дышать нечем, — едва выговорил я.
Дальше народ гулял два дня. Мы пили и ели, а я рассказывал о наших приключениях. Раз десять, наверное, или больше. Когда гуляния закончились, я провёл полдня в кабинете Торгуса, где рассказал более подробно, но также без некоторых деталей. Когда же с рассказом было покончено, я приступил к тому, к чему очень долго боялся приступить.
— Учитель, прежде чем Торвальд передаст мне земли и начнёт строить замок с башней, я хочу выкупить у вас Чёрный бор.
— Зачем он тебе?
— Простите, пока не могу рассказать. Со временем вы всё узнаете.
— Ты же понимаешь, смысла его продавать мне нет. От золота у меня подвалы ломятся. Зачем оно мне надо?
— Вы же сами говорили, что земли, которые вам дали гномы, слишком обширны. Плюс те, что подарил император. А вам одному за всем этим следить не с руки.
— Мало ли чего я говорил. Всё, хорош юлить. Говори, что хочешь предложить взамен.
— Эх-х. Может, всё-таки лучше золотом? — но, увидев, как он нахмурился, я сдался. Почти.
— Могу предложить горошины, дающие силу.
— Нет, мне магия привычна, а силу я и эликсирами могу получить.
— А вдруг она…
— Кай, хватит. Нет, значит, нет.
— Как скажете. Тогда что вы думаете о том, чтобы стать архимагом?
— Так и знал, что у тебя есть ещё одно зерно. Давай, показывай.
Достал его и протянул ему. Боялся ли, что он меня обманет? Да, наверное. Но скорее нет, чем да.
— Кстати, сколько вам до архимага?
— В том-то и дело, что немного, и если проглочу её сейчас, стану им сразу, а вот если…
— Думаете, он сможет вас с архимага на архимагистра дотянуть?
— Без понятия, ученик. Это же только легенды, — он вернул мне его. — В общем, я согласен. Но только при одном условии: ты не можешь его продать, передать или подарить. В случае угасания твоего рода он вернётся в мой.
— Тогда вы подпишете, что никогда не вступите в сговор с теми, кто объявит войну мне.
— Разумно, — мы пожали друг другу руки.
— Всё, иди отдыхай, мне надо о многом подумать.
***
Отдохнуть я не удосужился — вместо этого направился прямиком на кухню. В голове горела идея, и её срочно нужно было воплотить в жизнь.
Я давно хотел приготовить одно татарское лакомство, но вечно не находилось времени. И вот вчерашнее озарение: а что, если соединить традиционный чак-чак с горошиной счастья? Гениально, Женя! Настоящая золотая жила для моей таверны. Если получится.
Представьте: приходит студент, раздавленный провалом на экзаменах, откусывает кусочек — и вот уже мир вновь играет яркими красками. Никаких искусственных усилителей вкуса — только чистая магия. Патентовать? Да зачем, если никто, кроме меня, не в силах раздобыть эти самые горошины Гулдумов — или, если угодно, Виссариев. Пусть себе копируют обычный чак-чак, без волшебной начинки он жалкая пародия на моё творение.
Выпроводив всех с кухни, я закатал рукава и приступил к делу. Творожные шарики, обжаренные до золотистой хрусткости, аккуратно уложил в глиняную миску. Затем вытащил из сумки обычный синий шарик, без той энергии и вскрыл его — тут началось волшебство.
Казалось бы, небольшой шарик, но, когда я надрезал его оболочку, из него вытекло добрых сто пятьдесят граммов густой, переливающейся синевой субстанции. Она тянулась, как свежий мёд, искрясь и переливаясь всеми оттенками морской глубины.
Этого с лихвой хватило на полтора килограмма чак-чака. В моём мире татары — народ, знающий толк в мучных сладостях. Их традиционное блюдо золотистого цвета, а моё же творение сияло, как волны под тропическим солнцем. Шарики, сохраняя нежную мягкость, обрели форму кристаллов, будто выточенных из сапфира. Кулинары бы отдали души дьяволу, чтоб уметь готовить такое. Хе-хе.