Воспользовавшись заминкой, отскочил и, выставив руку с кольцом:
— «Иктус фулминис».
К моему разочарованию, гад успел прийти в себя, отпрыгнув влево со смертельной траектории. Тогда я ударил новым заклинанием, правда, оно получилось так себе.
— «Катена фулгунис». Вылетевшая более крупная молния ударила в него, а после ударила в меня. И мы оба разлетелись друг от друга. Я лишь в последний миг успел закрыться рукой. Лёжа на траве, я смотрел на летающих надо мной жёлтых пузатых птичек, красивые такие.
М-да. Женя, ты идиот. Цепная молния — это вам не шутки, а тупой маг-недоучка не подумал, что молнии плевать, в кого бить, и после того, как ударит во врага, то, не найдя цели, вернётся. Вообще у этого заклинания на первом уровне максимальное поражение до четырёх целей. Об этом мне надо было вспомнить прежде, чем бить, а не сейчас.
Лесной дух пристально наблюдал за нами.
Он видел, как синие искры моей магии танцуют между деревьями. Как тень оборотня становится всё больше и страшнее. Как папоротники, ещё не оправившиеся от сбора росы, прижимаются к земле, стараясь стать незаметными.
Когда же моя последняя молния ударила рикошетом, лес вздохнул.
Тихий, протяжный звук пронёсся от дерева к дереву. Ветви сосен закачались в такт, будто покачивая головами. Где-то высоко в кронах проснулась сова и ухнула — то ли предостерегающе, то ли одобрительно.
А потом наступила тишина.
Та самая, что бывает только в самых глухих уголках Чёрного Бора — густая, плотная, наполненная ожиданием.
Лес замер, прислушиваясь к нашему с оборотнем тяжёлому дыханию.
И ждал.
Ждал, чем закончится этот поединок.
Ждал, кто из нас останется стоять.
Ждал...
Содрогаясь от боли, я поднялся на дрожащие ноги. Предплечье пылало адским огнём — кожа вздулась кровавыми волдырями, источая сладковато-горький запах поджаренной плоти. В горле стоял ком — хотелось завыть от боли, разрыдаться, как настоящему ребёнку, чтобы весь лес услышал мои страдания. Но судьба не дала мне этой слабости.
Словно в насмешку, в тот же миг зашевелился и мой противник. Его состояние радовало куда больше моего — в боку зияла дыра размером с дыню, через которую просвечивали обугленные рёбра.
"Ну как, блохастый, вкусные чужие пирожки?" — прошипел я, голос сорвался на визгливый писк. Уже собирался добавить что-то более язвительное, но слова застряли в горле — рана на теле оборотня начала затягиваться с пугающей скоростью.
«Какого чёрта?!» — от увиденного мои глаза, попрощавшись, начали собирать вещи, дабы покинуть своё обиталище.
Я застыл, наблюдая, как плоть буквально плетётся сама собой, восстанавливаясь за считанные мгновения. Едва зажив, чудовище с рыком бросилось вперёд, распахнув пасть с рядами желтоватых кинжалов-зубов.
Барьер я активировал в последний момент — когда смертоносные клыки уже блистали в сантиметрах от моего лица.
Последовал странный хруст — голова отделилась от тела и всей тяжестью врезалась мне в грудь. Воздух вышибло с такой силой, что я превратился в выброшенную на берег рыбу — беззвучно хлопал ртом, пытаясь вдохнуть. Лишь через мучительную минуту лёгкие наконец наполнились живительным кислородом.
«Хорошо, что сдох быстро», — мелькнула бледная мысль. Будь он упрямей — успел бы сомкнуть челюсти на моей глотке.
Очнувшись от шока, я поднялся — и обомлел. Башка оборотня осталась прежней, а вот могучее тело начало сжиматься, трансформируясь... в человеческое. Передо мной лежал голый мужчина с бледной кожей и впалой грудью.
Первый солнечный луч пробился сквозь хвойный полог, и вместе с ним из мёртвого тела вырвался знакомый шарик энергии — точь-в-точь как из Файриса. Он медленно поплыл ко мне. Я замер, бежать или сопротивляться не стоит. Это не будет больно, — уговаривал я себя, пока шабримая молния приближалась.
Шар вонзился в грудь — и мир взорвался яркой вспышкой. Источник внутри расширился, наполнив каждую клетку тела жгучей энергией. «Силён был зверь... А мне просто повезло», — констатировал я про себя, ощутив прилив энергии.
Собрав фонарик, я поднял нож и, схватившись за отвисшее ухо, заковылял к дому. Сюда я больше ни ногой. Пока не стану сильным и здоровым, как Арни, и ловким, как Джеки Чан.
Когда деревья расступились, открыв опушку, силы окончательно покинули меня. Последнее, что я увидел — перекошенное от ужаса лицо Флоки. Даже улыбнуться не успел — тьма накрыла с головой.
***
Пробуждение и последствия.
Сознание вернулось ко мне постепенно, как прилив на песчаный берег. Первым пришло обоняние — воздух был пропитан божественным ароматом свежей выпечки, в котором угадывались нотки ванили, корицы и чего-то ещё, неуловимо домашнего. Я, подобно мультяшной мышке, ведомой запахом сыра, поднялся с постели и, не утруждая себя умыванием, поплыл по коридорам за этим гастрономическим сиреным пением.
В кухне царила напряжённая атмосфера. Торгус, восседая за массивным дубовым столом, изливал свой гнев на Флоки, который стоял, смиренно склонив голову. Его могучие плечи были напряжены, а пальцы судорожно сжимали край кожаного фартука. Розетта у печи в этот момент как раз извлекала из духовки противень с золотистыми слоёными пирожками — моим рецептом, к слову. Жизнь в одиночестве научила меня многим кулинарным премудростям, когда надоедали бесконечные дошираки и пельмени.
— Твоя удача, что он выжил, — голос Торгуса гремел, как далёкий гром перед бурей. — Будь иначе, я бы тебя собственноручно закопал рядом с тем волколюдом.
— Учитель, — я шагнул вперёд, вставая рядом с конюхом, — вина полностью на мне. Чай закончился, а рецепт... — я кивнул в сторону толстой поваренной книги, — был записан здесь. Вот я и отправился в лес за ингредиентами.
— Да? — брови мага молнии поползли вверх. — А ты в курсе, что это не поваренная книга? Это вообще мемуары старого алхимика. Он просто её забыл у нас, когда в последний раз гостил.
Услышав это, я захлопал глазами. Хрена я…
— М-м-м.
— Гром с этой книгой. Откуда в зале висит голова волколюда?
— Этот негодяй, — я, уловив в его интонации отсутствие смертельного гнева, развалился на стуле, — сожрал все пирожки, предназначенные лесному духу, а потом поджидал меня на обратном пути. Мы сошлись в бою, и... — я горделиво выпрямил спину, — навалял ему. Кстати, лес был на моей стороне.
— Ты понимаешь, что этот зверь был уровня магистра? — Торгус ударил кулаком по столу, отчего ложки весело подпрыгнули. — Ты хоть представляешь, почему я столько времени не мог его изловить?
— Я... — слова застряли у меня в горле.
— Учитель, готов принять наказание, — снова поднялся, вставая слева от Флоки.
— Как говорится, победителей не судят, — маг провёл рукой по бороде. — Но наказание вам всё же будет. Флоки — корми Генриетту. Ты, сорванец, — его палец указал на меня, — отмываешь башню снаружи. — Затем он повернулся к Розетте. — А ты... не виновата, но... — его палец замер в воздухе, — приготовь сегодня ту пиццу с колбасками. Две. Большие.
— Всё, разобрались, — он махнул рукой. — А теперь давай есть и слушать твой рассказ. Как тебе удалось одолеть эту тварь.
— Я не только его укокошил, — с гордостью сообщил я, отправляя в рот ложку овсянки вместе с вишнёвой слойкой, — я ещё в Омуте Тихих Мыслей утопленнице руку барьером поотрывал.
Торгус закашлялся так, что посуда на столе затанцевала чечётку.
— Ты нырял в Омут?! — его глаза округлились до размеров пирожков.
— Ну да, — я удивлённо пожал плечами. — А как бы я иначе достал лист мудроцвета?
Маг молнии несколько раз открывал и закрывал рот, словно рыба на берегу, затем махнул рукой и сдавленно принялся за еду.
Поймав благодарный взгляд Флоки, я подмигнул ему в ответ.
— Иди уже, приведи в порядок моего коня, — буркнул Торгус. — И не забудь про Генриетту. Твоя Алисия отомщена. Можешь продолжать жить.
Конюх повернулся ко мне и склонился в глубоком поклоне:
— Благодарю, молодой господин. Век не забуду этого долга. — Когда он выпрямился, в его глазах стояли слёзы.
А я так и застыл с ложкой на полпути ко рту, когда до меня дошёл смысл его слов.
***
Десять лет. Целое десятилетие, прошедшее с того дня, когда я, дрожащий мальчишка, одолел волколюда в Чёрном Бору. Время, измеренное не сменами сезонов, а сотнями выпитых зелий, тысячами часов медитации и миллионами повторённых заклинаний.
Моя жизнь превратилась в строгий ритуал самосовершенствования. Зелье роста — трижды в неделю, его горьковатый вкус стал мне роднее мёда. Утро начиналось с железного пота — турник, на котором я теперь мог подтянуться пятьдесят раз без одышки, гантели причудливой формы (вызывавшие недоумённые вопросы, на которые я лишь отшучивался: «Библиотека, друзья мои, волшебная вещь»).
Теперь мне тринадцать. Мой рост — метр семьдесят девять[1], и я с гордостью замечал, как приходится слегка наклоняться, встречаясь взглядом с Торгусом. Плечи ещё уступали его богатырской стати, но мышцы уже обрели ту самую «магическую» плотность, когда сила скрыта не в буграх, а в стальных жгутах под кожей.
Учитель сначала с пренебрежением косился на мои новшества, пока однажды не присоединился — и через неделю признал, что дышится легче, а прежняя тяжесть в теле сменилась лёгкостью. Его некогда солидное брюшко начало таять, чему немало поспособствовали наши ежедневные дуэли — магические фехтования стали для нас чем-то вроде утреннего чаепития. Мы не только сражались на мечах, но при этом применяли магию, проверяя, чей барьер круче. Как однажды признался учитель, все эти изменения коснулись его источника куда лучше, чем последнее посещение ничейных земель.
Флоки и Сигрид не отставали — это я про животики. Теперь же, спустя полтора года после того, как они присоединились к нам (по приказу Торгуса), их тела вернули себе былую форму, напоминая скульптуры древних воинов. Вообще в этом мире даже простой человек живёт под полторы сотни лет. Так что для меня они выглядели не старше сорока пяти. Магам, впрочем, проще — лишний жир сгорал в пламени магических упражнений быстрее, чем Розетта успевала его «накормить» своими кулинарными шедеврами. Этим двум пришлось куда сложнее, точнее, Флоки. Сигрид-то — маг земли, хоть и не сильный, всего на уровне адепта, но ему для работы кузнецом более и не надо.