24 июня
Когнитивно-бихевиоральная терапия (КБТ) и медикаментозное лечение приведут Лон к некоей стабильной реальности. Это обойдется в несколько тысяч фунтов – вместо тюрьмы и юридических расходов в сорок тысяч фунтов только за этот год. Кто способен понять такого рода логику – или ее отсутствие? Вероятно, если они потратят эту сумму сейчас, то смогут оставить Лон в стране на неопределенно долгий срок.
У Лон при себе паспорт, как положено; срок его действия истекает в марте 2009 года. Ей придется отправиться в Лондон, чтобы продлить его, но я не понимаю, как это осуществить. Она не может выехать, поскольку находится под стражей, и ей не продлят паспорт, поскольку она не в здравом уме. Погодите-ка! Если она не в здравом уме, значит, она НЕ ДОЛЖНА отправляться в тюрьму. Если же она в здравом уме, она может отправиться в тюрьму – но может ли она также продлить срок своего паспорта?
После трех лет, проведенных в Соединенном Королевстве (Лон уже пробыла здесь четыре года), можно подавать заявление на натурализацию, однако есть одна ловушка: нужно быть в здравом уме. Я не верю, что психиатры учитывают это, отказываясь лечить Лон.
Поначалу я думал, что для Лон все кончено. Теперь полагаю, что это, возможно, ее лучший шанс остаться в Соединенном Королевстве. Не вижу, каким образом Министерство внутренних дел может выслать ее обратно в Таиланд и констатировать «отсутствие оснований для жалости», если мы сумеем доказать степень тяжести ее психического заболевания.
9 июля
Только что получил письмо из королевского офиса о том, что они не станут препятствовать предоставлению помощи в связи с ситуацией Лон. Я все же надеюсь, что она выберется из этого бедлама.
На днях рассчитываю встретиться с представителем Независимой адвокатской службы по рассмотрению жалоб (Independent Complaints Advocacy Services – ICAS), чтобы подать официальную жалобу на психиатрическую службу Сток-он-Трента.
Если их признают виновными в халатности, они должны будут сделать как минимум одно из трех:
1. Принести официальные извинения.
2. Продемонстрировать усердие, чтобы показать, что система изменилась к лучшему.
3. Объяснить, что пошло не так.
Это вся дальнейшая документация в случае Лон.
Судья запросил отчеты не позднее чем через шесть недель – это было 29 мая. На подготовку отчетов отводится не более пятидесяти дней, прежде чем их предъявят суду. Следующее слушание и рассмотрение дела назначено на 4 августа. Это мой день рождения, так что я не забуду.
Встречусь с представителем ICAS в среду, чтобы начать составлять жалобу. С нетерпением ожидаю беседы.
11 июля
Вдруг ни с того ни с сего раздался звонок из «Иглстоун Вью», новой больницы Лон. Я смог поговорить с ней – она принимает лекарства.
Персонал показался мне очень позитивным и готовым помочь. Они хотят создать для нее систему дружеской поддержки, а ведущий социальный работник говорит, что любой, с кем захочет поговорить Лон, сможет общаться с ней напрямую.
Лон по-прежнему производит впечатление параноика – и не без основания. Но голос у нее теплый и спокойный. Она, как обычно, хочет, чтобы я забрал ее отсюда, но на время готова удовлетвориться тем, что я привезу принадлежности для вязания. Надеюсь и молюсь, чтобы я мог звонить ей каждый день и она не теряла терпения. Но логика улетучивается, когда я слышу ее голос. Я сказал ей, что люблю ее. Она рассмеялась и ответила: «Я люблю своего отца». Теперь у Лон много друзей – если бы только она об этом знала…
Энди не хотел и не мог забрать Лон. Лон знает, что раньше я всегда забирал ее из больницы. Может быть, она искренне тянется ко мне; со временем увидим.
Доктор С. попросил подготовить второе заключение о состоянии Лон: врач должен был приехать из Нортгемптона, где она находится сейчас. Похоже, его мнение подтвердилось.
13 июля
Вечером звонил Энди, проверял, известно ли мне что-нибудь, а потом сказал: ему звонила какая-то медсестра и сообщила, что он может поговорить с Лон. Первое, что она сказала: «Энди, приезжай и забери меня отсюда».
22 июля
В каждой небылице, которую сочиняет Лон, есть доля истины, вот как я на это смотрю. Мы должны просто представлять себя на ее месте; в больнице вместе с ней находятся странные люди, очень странные, по сравнению с которыми Лон кажется в некоторой степени нормальной.
Лон спрашивала о Дэйве или Йохане, будучи в тюрьме; она прорабатывала свои варианты – и беспокоилась, не понимая, есть ли они у нее вообще. Энди ясно дал понять, что не примет ее обратно.
В больнице сказали, что я не смогу посещать Лон, пока она не будет стабильна. Спрашивали о ситуации с Министерством внутренних дел; психиатрическая служба Сток-он-Трента контактирует с больницей.
Лон спросила меня: «Где я теперь буду, Кен?» Я ответил, что мой план – позитивно думать о ее будущем. Лон очень хочет получить свободу, но еще больше она хочет одного: вернуть свою малышку и иметь возможность качать ее на колене.
16 августа 2008 года.
Развод состоялся
Энди говорит, что мы с ним еще можем быть друзьями. Кто может быть ему другом? Он снова уезжает в Испанию.
Прошло четыре года с тех пор, как Лон вышла замуж за Энди и переехала в Англию, мечтая о будущем и о своей семье – особенно это касалось сестер. Она верила, что после адской жизни, оскорблений и насилия со стороны родственников, мужчин в ее окружении, мужчин вообще и ее собственного пренебрежения собой она сделала большой шаг к осуществлению своей мечты. Четыре года назад она, наконец, получила британскую визу, пропуск в свое будущее на Западе. Она была на пути к новой жизни, далекой от прозябания в нищете, которую она познала в Таиланде.
Как это ни трагично, ее мечты превратились в непрекращающийся кошмар, от которого она, возможно, только сейчас стала пробуждаться. Крайне неудачный брак с Энди, эмоционально неуравновешенным британцем, который каждый вечер наливался пивом до бровей. Он всю жизнь жил «на пособие», не мог удержаться ни на одной работе и не имел ни заинтересованности, ни каких-либо реальных обязательств по обеспечению Лон. Это было только начало. Когда он привез свою миниатюрную и красивую жену-тайку в Соединенное Королевство, где мог хвастаться ею (ни одна британка, пребывающая в здравом уме, не обратила бы на него внимания), она была уязвима и всецело находилась в его власти, которой он мог злоупотреблять. Он часто говорил ей, что если она не будет слушаться, то он откажет ей в содержании (что в конце концов и сделал) и вернет ее в Таиланд.
«Как все меняется». Лон, апрель 2008 года, 28 лет.
Лон, лето 1999 года, 19 лет.
Когда Энди бросил Лон и она забеременела от бангладешца, она оказалась совершенно одна, без средств, в чужой стране, отчаянно нуждаясь в помощи. Перестав принимать психотропные средства в период беременности, чтобы не подвергать опасности ребенка, да и после родов, она обнаружила, что ни один врач не хочет прописать ей лекарства. Все отрицают ее болезнь, несмотря на галлюцинации, бред, голоса, которые ее мучают, и симптомы острого самоуничижения. Отказ в необходимых ей психотропных средствах со стороны британской психиатрической системы позволил ее симптомам шизофрении (гнев, паранойя, бессмысленное повторение слов, мания преследования и др.) выйти из-под контроля, мешая нормальной жизни. Это было особенно трагично для молодой женщины, которая всегда отличалась разумностью и трудолюбием. Хроническая депрессия завладела ее жизнью. Лон стала клинически депрессивной хронической шизофреничкой, представлявшей опасность для самой себя и других. Она больше не контролировала свои мысли и действия. Лон потеряла разум и утратила возможность осуществить свои мечты. Казалось, ее жизнь разбита навсегда. Ребенка забрали и передали на удочерение. Прошло целых пятнадцать месяцев после родов, и только тогда ее стали лечить медикаментами, в которых она нуждалась для возвращения к нормальной жизни.
Сейчас Лон находится в «Иглстоун Вью», психиатрической лечебнице, где она, вполне возможно, останется на годы. Это было взвешенное решение, вынесенное сострадательным судьей вместо тюремного заключения за то, что она набросилась с ножом на полицейского. Он собирался арестовать ее за нападение на соседку. Это произошло в то время, когда ей отказывали в лекарствах, необходимых ей так же, как инсулин – диабетику, а средства для понижения давления – гипертонику. Без препаратов такие пациенты умрут – а Лон может умереть без своих лекарств.
Теперь Лон ежедневно получает лечение. Она выглядит более счастливой, чем в предыдущие четыре года ее пребывания в Англии. Хотя она находится в психиатрической клинике, это может стать для Лон началом новой жизни, возможностью раскрыть наконец свою уникальность.
Алекс Дабровски, польский психолог, называет такой феномен «позитивным разрушением». Распад тех составляющих личности Лон, которые не приносили ей пользы, мог бы привести к «сборке» новой личности, ее нового, прежде подавленного «я». Тогда она станет тем человеком, которым хочет и может стать, возьмет свою жизнь в руки и исцелится навсегда.
XVIII. Я вернулась!
Сентябрь 2008 года
Я вернулась! У меня не было доступа к лекарствам больше семнадцати месяцев. За это время я родила дочь, а правительство ее у меня отобрало. Это произошло потому, что мне не давали лекарств, которые я принимала до беременности. Теперь я вернулась к «норме» или, по крайней мере, к своему прежнему «я», и первое, чего я хочу, – это подержать на руках свою малышку.
Каждый день я по несколько раз разговариваю с Кеном. Иногда я завожу разговор о своем возвращении в Таиланд, но не знаю, чем смогла бы там заниматься, разве что работать переводчиком. Кен напомнил мне, что в Таиланде я не смогу зарабатывать достаточно денег, чтобы жить комфортной жизнью и содержать дочь.