Я присвистнула. Приехали! Выходит: я купила испорченный коньяк для Павловны и теперь меня от паров лишь глючит. И лежу явно где-нибудь в каморке дворца культуры или на кушетке в инфекционном отделении под капельницей…
Что же тогда с остальным коллективом стряслось? Воображение рисовало одну картину ярче другой, но стены больничной палаты так предо мной и не предстали. Предстало нечто другое, то есть другой…
Невысокое создание в плаще с накинутым на голову капюшоном смотрело на меня выжидающе. А я испуганно таращилась в ответ. А как не испугаться? Лицо гостя было покрыто шерстью, ни дать ни взять человек-волк с поросячьим носом. Не поверив в реальность видения, представшего перед взором, дотянулась к нему и нажала на пятачок. Гость дернулся, и холодная мелко-пупырчатая кожа ткнулась в мою руку.
— Вот черт! — выдохнула, вскакивая с кровати и выставляя вперед подушку.
— Правильнее будет сказать «вот бес!». — Поправил гость. И галантно поклонившись, представился. — Я бес.
— Вот черт! — это уже с воплем. Дверь слева грохнула об стену и деревянные поделки под потолком заходили ходуном от движения следующего гостя.
— Что происходит? — в горницу влетел статный синеокий, темногривый — волосами такую копну не назовешь, красавец. Оглядел нас и заправил в ножны странный светящийся клинок и черный хлыст, скрутив, закрепил на поясе.
— Я спрашиваю, что здесь происходит? — вопросила мечта всех рекламных агентств. Я, молча им восхищалась, и звенящая на полу челюсть восхищению вторила. Если бес подходил для рекламы лезвий «Gillette», то второй для рекламы шампуней, отбеливающей зубной пасты, цветных контактных линз, годового абонента в тренажерку, дорогих автомобилей и шикарной жизни в целом. Мечта!
— А вот и черт. — Подсказал бес.
— Атас! — под прищуренным взглядом второго, попыталась прикрыться подушкой, крепко ее к себе прижав. — П-п-парни… Уважаемые, — тут же исправилась, — я куда попала?
— В гости. — Подсказал бес.
— Это понятно. К кому в гости?
— К черту и бесу.
— Шутите?
— Нет, Вы призваны стать жертвенницей через тридцать дней в свадебном обряде высшего.
— Идите к дьяволу!
— Попрошу не вызывать Повелителя. — Подал голос красавец, и баритон приятно наполнил пространство. — Он занят.
— Мать вашу за ногу!
— Повторное оскорбительное напутствие в отношении моей матери неодобрительно скажется на вас. — Добавил черт, присаживаясь на сундук.
— Вот черт! — красавец поморщился. Я удивленно на него воззрилась.
— Я уже здесь, зачем зовете?
— От балды! — я села на перину. — Мамочки мои…
— Две мамы — это хорошо. — Подхватил бес. — Видимо, детство у вас было замечательное.
— Детство у нее было замечательное.
— Вот черт! — перебила я, на что он вновь поморщился.
— А «Мамочки мои» это просто выражение, бес. — Завершил мысль черногривый. — Девушка, перестаньте призывать, так и до моих головных болей недолго.
— Да идите вы к лешему!
— Пойдем, — заверил черт, — мы к нему записаны на понедельник.
— Храм жертвенницы осматривать будем. — Поделился информацией бес.
— Упыри… — протянула я.
— Он нет, точно, а во мне кровинка такая есть, — просиял бес, показывая зубы.
— Мне плохо. — Закатив глаза, рухнула на перину, в лучших традициях обморока кисейных дам. То бишь, падая, попыталась проснуться. От чувства падения во сне все просыпаются. Так? Так! Вот и я решила этим воспользоваться. Все вокруг вздрогнуло, зашевелилось. Дав себе время на нормальное пробуждение, я через минуту открыла глаза. Перед взором предстала знакомая и до боли родная квартира. Нахожусь я в родной постели, под моей родной простыней и все вокруг лежит именно на тех местах, где и должно. Протирая глаза, села.
— Господи, ну и жуть приснилась! — надо бы смыть с себя это наваждение, иначе светляки и бесы с чертями дальше мерещиться будут. — В душ срочно!
Вскакиваю, бегу к двери, открываю, а там…
— Что, полегчало? — бес, по росту еле достигающий уровня моей груди, подмигнул и прищурился, — так и знал, что тебе в своих владениях свободнее будет.
— Аааааа… — протянула я, ничего не понимая, и чуть на пол от ужаса такого не брякнулась. Да у меня галлюцинации длительного характера и харизматической внешности, подумалось мне, когда в поле зрения попал черногривый.
— Чего бледнеешь? — спросил он, взмахом руки приглашая в деревенскую кухоньку с печкой в углу.
— Не ела, наверное. — Предположил бес, распахивая предо мною двери шире.
— Садись, сейчас покормлю. — Сообщил красавец. Сам он уже что-то с аппетитом ел. А пригласив меня к столу, шевельнул пальцами, и на белой скатерке появились тарелки с едой.
Ближе подошла, села, принюхалась. Пахнет вкусно, а выглядит так… будто это уже кто-то кушал.
— Кто готовил?
— Печка. — Простодушно ответил черт. — Яства здешней кухни.
— Ваши яства выглядят на порядок аппетитнее.
— Это я готовил, — встрепенулся бес, крутящийся у печки.
— А мне такое можно? Кстати, а что это? — от перечисленных ингредиентов аппетит отбило. — Нет, мне такое нельзя. Спасибо, обойдусь.
— Как же обойдешься, мы сейчас в путь собираемся. — Сказал черногривый.
— Счастливого пути вам.
— Ты с нами. — Черт отодвинул тарелки и встал.
— Как с вами? Куда?
— В храм два дня пути на лошадях, выдвигаемся сегодня, чтобы успеть к полнолунию.
— А пальцами щелкнуть и переместить слабо?
— Нет, в этом мире моих сил хватит на ваше перемещение в любую точку. Вот только в менее аппетитном виде. — Кивнул головой в сторону тарелок, что вызвал своим щелчком. — Приятного аппетита.
— Но… — дверь хлопнула, он ушел. — А чтоб тебя…! Перекосило! — бросила взгляд на притихшего беса, — чего?
А он капюшон с головы снял, являя мне заостренные ушки и круглые рожки, и говорит, глазами красными вращая:
— В мире этом слово пришлых силу имеет, что скажешь ты доброго или плохого — сбудется.
— Да? — раскинув руки, подняла голову вверх и провозгласила. — Я хочу домой!
— Сбудется со временем… — добавил бес.
— А сейчас нельзя?
— Никак, вам месяц жертвенницей быть, а потом отпустит.
— А я-то думаю, когда из меня эта дурь выветрится. Месяц и отпустит, то есть развеется…
— Да, — отвечает он. — Обряд пройдет и все на том.
— Хорошо подожду. А что жертвеннице суждено делать?
— Собираться, — напомнил явившийся в дверях черт. На стул передо мной одежду поставил, сверху сапоги и вышел.
— А мне в своем нельзя?
— Нельзя, стыдно. — Бес ответил, оглядывая мою сорочку.
Вспомнила, что апартаменты мои здесь. Значит, одежда должна быть, крема, масла, средство от комаров. А что, я продуманная, паниковать и волосы рвать из-за затянувшейся галлюцинации завтра буду. Отпуск у меня на месяц, и я здесь на месяц. Все нипочем! Приду в себя, поеду на Азовское море, как планировала. А до тех пор посмотрю, что за мирок мне чудится. Я к шкафам, а они, вместо наполнения моими вещичками, выбеленные стены внутри себя хранят.
— И что ж я без косметички? Что за сон без удобств и привычных вещей.
— Тебе по нужде надобно? — объявился за спиною бес.
— Да. Где у вас тут комнаты?
— Аааа, — протянул мохнатый в окно, указав, — видишь, деревянный домик в огороде.
— Вот этот деревянный перекошенный? — проследила я за его рукой.
— Он самый, — сообщает бес. — Вот за ним и устроишься, а руки помыть я тебе водичкой полью.
— Это что, даже не домик с ямой выгребной?
— Тут такого отродясь не видели.
— А сделать?
— Лопата в домике. — Напутствовал бес.
— А самостоятельно?
— Так ступай и рой самостоятельно. — Прищурился плут мохнатый.
— А магия вам зачем? — спрашиваю, руки на груди сложив. Я может, и не отродясь городская и копать умею. Так мне что ли с тяжелой работой справляться, если тут и черт и бес рядом околачиваются? Пусть роют и Бог им в помощь.
— Я ее в этом мире лишен, — бес плечами пожал, — хозяин владеет.
— Так чем черт не шутит? Пусть сподобится выкопать и домик сдвинуть.
— Ты опять? — перед нами красавец жгучий объявился.
— Мне бы ямку выкопать вон там, — я на домик указала.
— Тебе бы ямку выкопать, домик сдвинуть и воду в трубах подвести? — прищурился красавец недобро.
— Да.
— Так тебе надо, ты и копай.
— И что ты злой, как черт?
— А я и есть черт!
— Так пальцами щелкни! И сделай. Ты ж умеешь.
— Ты копать тоже умеешь. — Отвечает синеокий черногривый, глазами сверкнув.
— Что? — я руки в боки. — Чтоб я на вас еще и корячилась! И территорию вокруг дома обустраивала? Закатай губу обратно!
— Лучше я рукава закатаю, и хлыст в руки возьму. — Говорит, рубашку по локоть заправляя.
— Хэх! Тоже мне грозный папик! Рукава закатывайте и лопату в руки берите и чтобы…
Вдруг во дворе топот копыт раздался. Бес, крадучись, к окну подошел, занавеску из моей квартиры отодвинул и выглянул.
— Не успели, — сказал и тут же штору задвинул. — Охотники короля пожаловали.
— А у вас тут и король есть!? А красивый?
— Некрасивый и жестокий. Жертвенницу нами вызванную ищет.
— Допустим не вызванную, чтобы вызвать позвонить, нужно или приглашения разослать, а вы… кстати, а вы что сделали?
— Об этом позже, одевайся.
— Что? В это старье? — возмутилась я. — От такой мешковины у меня кожа пузырями пойдет.
— Это добротное сукно. Одевайся, а не разговаривай. — Велел он. А бес вовсю следы нашего присутствия стирает. Видение моей квартиры убрал, кровать заправил, шкуры на полу от центра отодвинул.
— А если не одену?
— Поедешь так, — кивнул на мое одеяние черт.
— Устраивает, поехали.
— А вот так? — гад синеокий шевельнул пальцами и сорочка моя в воздухе растворилась и вместо нее на шее кулон повис.
— А легко, — отвечаю, не краснея и рук к груди не поднимая. Если видение мое, то мне в нем правила устанавливать. Значит, комаров в лесу не будет, разбойников тоже. Я тела своего не стыжусь, гарная дивчина. — Помчались, что ли?