Нас приняли с распростертыми руками, как дочерей, вернувшихся с учебы. Вели они себя настолько непринужденно и легко, что мы с подругой и не заметили, как добрые «отцы» задвинули нас между ящиков с помидором и погнали… О том, что везут нас на кладбище, мы догадались сразу. «Москвич» ревел и дребезжал, ящики вместе с нами подскакивали на каждой кочке, а водитель «тракторного автопрома», не задумываясь, давил на газ. На первом резком повороте ящик с помидором чуть не задавил Женьку, на втором — меня, но мы молча сносили дискомфорт, не желая отрывать водилу от дороги. Оторви такого, и что будет?
А впрочем, у нас бы и не получилось, что-то сказать в защиту собственных шкурок — от ужаса язык прилип к небу и из головы вылетели все приличные слова, остался только мат.
К пункту назначения нас домчали минут за тридцать — туда, куда доехать можно часа за два. Выйти самостоятельно не удалось, судорогой свело не только язык, но и руки с ногами. «Отцы» помогали вылезти из заточения с улыбками, выковыряв нас из-под ящиков, добродушно предложили взять гостинчик, а то из нее сейчас только томатную пасту и делать. От гостинчика мы отказались, от «подбросить к дому» тоже. В то лето ни я ни Женька помидор не ели, и обе до сих пор косо смотрим на «москвичи» красного цвета.
Вот держусь я и радуюсь, что здесь ящика с помидорами нет.
Но зря я свободе радовалась, не прошло и минуты, как карета плавно затормозила. Открываю глаза и понимаю — вот она свобода! И не могу слезть, чельд с ней с судорогой я бы и на четвереньках дальше поползла. Вот только узнать бы, куда дальше ползти. Закрыв глаза в поездке, я и не заметила, как мы оказались в темной чаще леса у высоких кованых ворот. Тут же вспомнился синий лес и духи, блуждающие в нем.
Пока я копалась в воспоминаниях и с каждой новой мыслью становилась бледнее и перепуганее, из кареты послышался голос:
— Ступай, сообщи, что мы прибыли. Дальше едем медленно, осторожно. Понял?!
— Понял, — возница спрыгнул с козел и торопливыми шагами направился к воротам. Его короткий перестук вызвал дрожь витых прутьев и кружевные узоры медленно расплелись до основания, чтобы пропустить вооруженный отряд наружу.
А далее мое мнение о том, что в Дарлогрии большая часть населения сущие идиоты, подтвердилось.
Высокие широкоплечие мужчины вышли на каменную дорогу. Их было сорок человек в доспехах с устрашающими щитами и с массивными секирами. Они ровным строем подошли к карете и, громыхнув секирами по щитам, расступились, чтобы крохотный старичок, идущий в центре колонны, сам преодолел расстояние к задней полке кареты.
Дедуле по виду лет за триста! Полусогнутый, он своим поклоном до земли был точной копией бабули из мультфильма «Алеша Попович и Тугарин Змей». Удрученный тяжелыми мыслями, сухенький, щупленький, с бородой, достигающей земли, в скрученных пальцах бережно нес кованую клетку с щенком. Я подумала, что это редкий вид породы и его сорок стражей призваны охранять, но тут дедуля споткнулся. И вместо того, чтобы ловить дедка со щенком, сорок мужиков, вздрогнув, побледнели и напряглись, а ведущий их командир вдруг рявкнул нечеловеческим голосом: «Готовься!»
К чему им следовало готовиться, я не узнала, так как дедуля выпрямился и, кряхтя, продолжил свой путь. Через минуту клетка с милым очарованием была установлена возле меня и он отошел с поклоном. Возникший из-за его плеча возница тут же накинул на полку сеть, которую крепко закрепил на поручнях. Собственно, и меня он за эту сеть задвинул, потому что слезть с полки я не рискнула, а кричать, чтоб не трогал, бессмысленно — эти умники меня и так в упор не видели.
Может быть, потом спрыгну, когда из лесу выедем, они все равно обещали ехать медленно.
Дедок, глядя на его старания, гаденько захихикал, на что возница пожал плечами:
— Чтобы доставить без проблем? — старичок с лукавой улыбкой ткнул скрюченным пальцем в сетку. — А ведь никому ранее без проблем доставить не удавалось.
Стража грянула дружным хохотом, и возница вздрогнул:
— Что же делать?
— Это исчадие ада более не наша забота. — Не стесняясь, скалился дедок. — Освобождай дорогу, возница! И удачи тебе.
После этих слов мне стало жаль мужика. Он с видом каторжника поплелся на свое место, а стража и дедок, чуть ли не приплясывая, побежали к себе. И с чего вдруг?
Перевожу взгляд на нового соседа по полке. А это умильное чудо смотрит на меня и не рычит, как все собаки Дарлогрии. Я обрадовалась: — Привет!
Он чельдовски походил на щенка кремового шарпея, такая же умильная мордашка и смешные складочки шкуры. Стоя на четырех чуть разъехавшихся лапах, и головой упираясь в крышку клетки, щенок эту самую голову склонил в знак приветствия.
— Потрясный! — не сдержала я своей оценки. Шарпей то ли чихнул, то ли хмыкнул и отвел взгляд.
Карета мягко двинулась в путь, и синий лес, как в сказках, растаял, словно и не бывало. Нас вновь окружили поля и селения, очень медленно проплывающие мимо. Поднялась на ноги и с удивлением обнаружила, что едем мы все же в сторону дворца и к нему осталось не более пары километров. На душе, несмотря на дождливую погоду, тут же посветлело. Мы едем, едем медленно, и уже близимся ко дворцу.
На одной из кочек карету изрядно тряхнуло и щенок заскулил.
— Больно, маленький. Может, ляжешь, там тебе место есть. — Он протяжно вздохнул и остался стоять. На следующей кочке его скулеж перешел в жалобный вой, после чего хозяин кареты начал орать на возницу. Щенок на это отреагировал рыком и мужик заткнулся.
— Да уж, в такой клетке, да еще и в компании ехать одно удовольствие.
Никогда не болела за гринпис и за права животных не выступала, но вот жалко мне их было и ранее, так что ничего предосудительного не было в том, что я щенка освободила. Удалось это не сразу, а попытки с пятой. Потому что закорючек на клетке было много, а поискать булавку в кармане плащика я догадалась с опозданием. К тому моменту, как замок раскрылся и, клетка расплела свои узоры, карета катилась еле-еле, а щенок скулил, не переставая.
Когда клетка расплелась над его головой до основания подставки, щенок резко смолк, удивленно и выжидающе уставился на меня. Я поразилась тому, как карета резко остановилась, а дрожащий голос хозяина жалобно попросил возницу посмотреть, что там со зверьем…
И голос у него был такой испуганный, а «ик!» возницы такой громкий, что возник вопрос:
— Я что-то сделала неправильно?
Собственно, глядя на умильную мордаху щенка, я так и не могла понять, поступок был правильный или нет. В мгновения моих раздумий выглянувший из-за угла возница, с лицом, перекошенным от ужаса, рухнул на колени. Из его горла вылетело еще одно «Ик!», когда он в молитвенном жесте сложил руки и коснулся головой земли.
— Это что такое? — задалась мысленно вопросом я, и мне вслух вторил, видимо, хозяин кареты. Полный мужчина в синей рубашке и красном сюртуке, увидев освобожденного щенка, освятил себя знакомым жестом и замер в подобострастном поклоне.
На колени он не опустился, но побелел и с почтением в дрожащем голосе обратился к щенку:
— Будет ли нам дозволено сопроводить Вас далее? Вы не хотите занять карету? Или пройтись?
И спросил он это так, словно решался вопрос о его жизни или смерти.
— Слушай, ну и стремные они, ты не находишь? — между делом поинтересовалась я у щенка. Он не отреагировал, с удовольствием на мордахе наблюдал за тем, как затаивший дыхание хозяин кареты краснел, вторя своему сюртуку.
— Нет, ну реально, вначале в клетке везли без вопросов о комфорте, а как освободился, тут же забеспокоились.
От нашего или же только от щенячьего молчания мужчина впал в предынфарктное состояние:
— Может, позволим? — спросила я тихо. — Пусть сам едет в душной карете, нам и тут хорошо. Главное чтобы доставили без проволочек и аккуратно.
Четвероногий сосед скосил на меня взгляд и ухмыльнулся, приподняв уголок пасти. Что я расценила как согласие и сказала «да, езжайте дальше», щенок кивнул-чихнул. Возница, услышав облегченный вздох хозяина, когда тот наконец-то отдышался, вскочил с земли с таким видом, будто бы только что избежал смерти. На свои места они вернулись, в поклоне пятясь назад и не отводя взгляда от шарпея.
Карета мягко покатилась, небо стало чернее, подул холодный ветер и пошел снег. Таких природных катаклизмов я не видела давно. Веселясь от души, начала ловить снежинки, с опозданием заметив, что за мной с неприкрытым интересом наблюдает шарпей.
— Что? — он ухмыльнулся и переступил лапами. — Замерз? — Кивнул. — Если не будешь кусаться и скулить, иди ко мне, — я развела руки приглашая забраться на колени. Эта умильная псина, прищурив глазята, сделала шаг навстречу. Я продолжаю улыбаться, он сделал еще один шаг, продолжаю сидеть со все еще разведенными руками. Щенок склонил голову направо, затем налево, и вспрыгнул ко мне на колени.
— Эх, чудо мягкоскладчатое, — я беззаботно коснулась его шкурки. Шарпей вздрогнул и напрягся, на что, не меняя укоризненного тона, сообщила. — Расслабься ты и не будь недотрогой. Просто тебя поглажу, ведь мне можно, да?
На его морде появилось такое искреннее удивление, за затем чувство благодарности, что я не сразу отреагировала, когда щенок, лизнув меня в щеку, расстегнул плащик зубами и залез внутрь, чтобы прижаться мокрым тельцем.
— Атас. — Медленно сомкнула за ним плащик и обняла эту лапку. — Какой же ты маленький и замечательный.
Заложив руки за спину и стоя лицом к окну, он с болью взирал на то, что творил своими руками. Удержать рассвет, во что бы то ни стало до появления Гали несложно, если ты Повелитель подземных чертогов в ста тридцати мирах. Но… Какой правитель согласился бы уничтожить свой собственный народ ради встречи рассвета, прописанной в традиции свадебных обрядов?
Он удерживал наступление рассвета вот уже час. За это время мелкий дождь перешел в ливень, затем, местами над 131 миром посыпал крупный град, и вот теперь снег. Люциус смотрел на безумие за окном, слышал, как перешептываются и плачут люди в замке, чьи семьи остались за пределами дворца и не мог поверить в происходящее. Он направил своих подданных во все концы света, уже не столько, чтобы найти Галю, а чтобы не дать погибнуть народам, населяющим этот мир.