— Да ничего, блин! — дергаюсь и опускаюсь на скамейку. — В том-то и дело, что я — колобок, ешкин кот! Понимаешь?! Я не в том положении, чтобы шуры-муры крутить! Я… толстая…
Собравшиеся в уголках моих глаз слезы скатываются по щекам. Так обидно, что в тот момент, когда я встретила парня, благодаря которому подняла самооценку и выбросила из своей жизни Виталика, я имею такой непрезентабельный вид.
— Ты ревешь, что ли? — Демьян берет меня за руку и поднимает со скамейки. — Ну-ка, иди сюда. — Прижимает к своему влажному сильному телу и, поцеловав в голову, гладит по волосам. — Крош, ты, капец, прибацанная.
Я смеюсь сквозь слезы, а сама таю в его объятиях.
— Да, нас всей семьей только в прошлом году с учета в психдиспансере сняли.
— Вау! Я чувствовал, что нашел родственную душу! — подыгрывает он. — Ты только прикинь, какая охренительная семья у нас будет!
— Ты так-то при ребенке выражаешься, — напоминаю я, смазывая слезы.
— Я при нем еще и с его матерью сосаться собираюсь. И не раз. Как только обуздаю ее.
Я носом утыкаюсь в его грудь. Вдыхаю запах, разжигающий желание покусать его. Прикрываю глаза, молясь, чтобы это не было сном.
— Успокоилась?
Демьян берется за пояс халата и развязывает его, заставив меня зажмуриться в ожидании его крика ужаса и побега. Я же похожа на раздутый шарик. Ланка крестится, когда видит мой оголенный живот. Боится, что он вот-вот лопнет.
Подумав о ней, невольно хватаю Демьяна за запястья.
— А ты не такая смелая, какой хочешь казаться, — тихо произносит он, стягивая халат с моих плеч.
Я предстаю перед ним в одном лишь белье и замираю.
— И это все? — усмехается он. — Такой маленький животик?
Приоткрываю один глаз, за ним так же нерешительно второй. Демьян с улыбкой разглядывает мой живот сверху вниз и поглаживает его пальцами.
— Она совсем крошка, да? — шепчет, подняв на меня взгляд.
— Да, — киваю, тронутая его нежностью. Кладу ладонь на его пострадавшую щеку и спрашиваю: — Больно было?
— Поучительно, — отвечает он. — Я хотя бы буду знать, к чему мне быть готовым, когда ты пойдешь на второй заход.
— На второй заход? — Большим пальцем провожу по его щетине.
— Ага, когда будешь вынашивать нашего сына…
Глава 21. Демьян
Опять хочу поцеловать ее. Как в угаре поедаю глазами ее губы, до скрипа стискивая свои челюсти. Такая завлекающая и опасная. Точно русалка. Беременность нисколько не попортила ее фигуру. Из строя вывела только мозги.
Подушечки моих пальцев мелко покалывает, когда я касаюсь ее поясницы. Медленно веду ими вверх по гладкой коже, глядя в ее пьянеющие глаза, слушая ее сбившееся дыхание, наблюдая за ее дрожью.
Не меня боится же. Себя.
Задерживаю руку на застежке лифчика. Сорвать его — секундное дело. А Колобок так съеживается, что жалко ее становится. Я же по лезвию веду ее. Драконю нас обоих. Издеваюсь не по-детски.
— Договорились, не буду, — выдыхаю, губами прижавшись к ее лбу.
Ее сладкий запах прошивает меня насквозь. Она похожа на блюдо — визуально аппетитное, ароматом с ума сводящее, еще и начинка лакомая. Язык проглотишь.
— Ты бы тоже припрятал своего льва, — хмыкает она, осмотрительно отодвигаясь от меня. — А то он в бой рвется, — хихикает и юркает в помывочную.
Весело ей, значит! Меня тут на запчасти ломает, а она животик надрывает. Тренирует мышцы перед родами.
Натянув на себя трусы, отвлекаюсь на подкидывание дров в топку, выпиваю стакан холодного домашнего кваса и, повторяя себе, что нельзя думать о сексе и надо потерпеть, присоединяюсь к Колобку.
Растянувшись на полке, она млеет с закрытыми глазами. Здесь не жарко. Просто тепло. Самое то для беременной.
Зачерпываю в ковш воды и тонкой струйкой поливаю на ее живот. Наблюдая за тем, как вода меняет направление, стекая, когда дочка дает о себе знать.
— Крош, кажись, Габи выставила попку, — смеюсь я.
— Да, она у нас дама своенравная. Умеет всех поставить на место.
Я зачерпываю еще и поливаю на грудь и ноги, отчего по коже Колобка бегут мурашки.
— Я отлучусь ненадолго? Сто лет в бане не парился.
— Мог бы не предупреждать.
— Я не предупреждаю. Я отпрашиваюсь, — конкретизирую я, отставляю ковш и достаю из воды веник. — Кстати, квас у мамы — за уши не оттащишь. Если и шашлык такой же, я останусь тут жить.
— Даже не надейся быть воскресным папой, — говорит она мне вслед, сама не понимая, насколько повышает мою самооценку.
В принципе, меня не напрягает, что я стану отцом девчонки, а не как Мирон — трех пацанов. Важнее, что я женюсь на той, от которой меня торкает, а не на той, на которую батя пальцем ткнул.
Давно меня так не вштыривало. Объяснимо, почему мои домашние в шоке. Демьян Борзых, зацикленный на бабках, вдруг посылает все к черту, тем самым плюнув отцу в лицо, и посвящает себя малознакомой, залетевшей по неосторожности скандалистке с кучей долгов и комплексов. Но впервые в жизни Демьян Борзых на все сто процентов уверен в своем выборе.
— Дем, ты там в сознании?
Разомлевший от жара и веника, я бы весь день тут просидел. Еще и Колобка бы к себе на колени. Да как…
— Де-е-ем?
— Соскучилась? — усмехаюсь в ответ, спрыгиваю с полка и выхожу в помывочную.
Сразу опрокидываю на себя таз с водой.
— Нельзя с непривычки подолгу в парилке сидеть. У тебя и так слизистые из-за аллергии воспалились. Давление бы подскочило, и…
— Переживаешь за меня? — сияю я, балдея от своего успеха. Помогаю своей невесте спуститься на пол и вспениваю губку. — Потереть тебе спинку? — Склоняюсь к ее шее за спиной, отодвигаю волосы и губами прикасаюсь к пульсирующей венке.
Она лопатками прижимается к моей груди и протяжно выдыхает. Трясет ее, дробит, расшибает.
— Дем, я должна тебе кое-что сказать…
Начинается! Как только идем на сближение, она заводит свою надоедливую пластинку.
— Давай потом, Крош, — прошу я, вспененной губкой ведя вверх по ее руке. — Не порти такой момент. Хоть раз.
Она медленно оборачивается, напряженно смотрит мне в глаза и нерешительно кивает.
— Ну ладно. Потом.
Я покрываю ее тело пеной, фантазируя, как оторвусь, когда ей будет можно. Трезвый, измученный, оголодавший и напрочь влюбленный. Я покажу ей, на что способен мой лев. И она еще пожалеет, что удрала от меня в ту августовскую ночь.
Намывшись до скрипа кожи, мы отправляемся домой. Не без затруднений, конечно же. Колобку приспичило высушить наше белье, и она требует раздеться, но непременно стоя спинами друг к другу.
— Обожаю наши отношения. Сплошная полоса препятствий, — отмечаю я, через плечо поглядывая, как Колобок обнажает свои упругие булки.
Тихо рычу, схватившись за полотенце и обмотав им бедра. Она опять влезает в свой старый халат, волосы оборачивает полотенцем, берет наше белье и, сунув ноги в сланцы, топает к бельевой веревке.
— Тебе помочь, хозяюшка моя? — интересуюсь, наворачивая стаканчик кваса.
Только языком цокает в ответ, словно у меня совсем руки не из того места. Я же вроде дров наколол, доказал, что не безнадежен. Молча отжимает мои трусы, зацепляет их прищепками, а потом проделывает то же самое со своим бельишком.
Поразительно, но мне за ней наблюдать прикольнее, чем за Серебрянской, когда та, выпячивая губы и сиськи, фоталась для соцсетей. А ведь я был уверен, что именно с ней мне придется создавать семью.
— Ну как банька? — окликает меня мама, держа в руках десяток шампуров с дымящимся шашлыком.
— Изумительная, Ульяна Филипповна!
— С легким паром! Давайте к столу, пока мясо горячее.
То, как нас встретила семья Колобка, не идет ни в какое сравнение с тем, как ее приняли в моей. Даже Васька, вопреки несносному характеру, не рвется уколоть меня. Острит, но не пытаясь задеть. Исключительно в силу характера кусается.
— Ульяна Филипповна, у меня к вам тема, — наконец набив брюхо, перехожу я к делу. — Вы по-настоящему героическая женщина. В одиночку вырастили двух дочерей…
— Засранок, — уточняет она под возмущенные взгляды этих засранок.
Я смеюсь:
— Немного.
Колобок толкает меня локтем в бок.
— Капец тебе дома, — фыркает обидчиво, а я только рад, слышать — «дома».
Это уже нечто другое. Не родительская нора, не холостяцкая берлога. Это место, где уютно и тепло. Где ты по-настоящему кому-то нужен. Где те, кто дорог тебе.
— Советую снять экзекуцию на камеру, — вмешивается Васька. — Будет ваше первое хоум-видео.
— Вася! — одергивает ее мать. — Иди в баню!
Та нехотя берет свои вещи и телефон и уходит. А ее старшая сестра принимается за уборку стола.
— Мне нужен надежный человек для организации свадьбы, — говорю я теще. — Я хочу, чтобы вы занялись этим вопросом. На мне все расходы. Место есть. Человек на двести хватит. С моей стороны гостей будет немного. Может, пятнадцать-двадцать. В основном, друзья. Не исключено, что и пресса пожалует.
На ее глаза наворачиваются слезы. Подбородок начинает дрожать. Она выхватывает из рук дочери полотенце и, уткнувшись в него лицом, рыдает.
Колобок закатывает глаза, тяжело вздохнув.
— Мам, это свадьба, а не поминки.
— Я напомню тебе эти слова, когда ты свою дочь замуж выдавать будешь! — бубнит та в полотенце, звучно высморкавшись.
— Ульяна Филипповна! — Я обхожу стол, сажусь рядом с ней и поглаживаю ее по спине. — Вы поймите, пожалуйста, что лучше меня ваша дочь все равно никого не найдет.
— Так мне тебя и жалко! — продолжает она выть, а Колобок тем временем сжимает в руке вилку.
Черт, лучше бы ты взяла плетку. Я был бы очень покорным рабом…
Ульяна Филипповна утирает нос и, подняв лицо, выдыхает:
— Ты хорошо подумал? Учти, Демушка, назад дороги не будет. Я с тебя за любую ее слезинку спрошу. И не важно, кто из вас накосячит.
— Вот засада, — цыкаю я. — Я полагал, вы полностью на моей стороне.
Она смеется, смахивая слезы. А виновница нашего разговора перестает мучить вилку удушением. Взяв тарелки, укатывается на кухню, откуда тут же доносится шум открытой воды.