В это мгновение раздается вопль, и в поле зрения появляется мини-викинг с соломенного цвета волосами. Магнус приседает, встречая его распростертыми объятиями, и подбрасывает его в воздух под громкий визг и заливистый смех.
– Осторожней, он ел ягоды, – начинает Инге, заметив перепачканные руки сына, но Магнус не обращает на нее внимания и снова подбрасывает ребенка в воздух, а потом переворачивает и держит за ноги.
– Магнус, смотри, он, наверное, слопал едва ли не больше своего веса, – снова предупреждает Инге. – Я бы на твоем месте…
Магнус по-прежнему не обращает на нее внимание, поэтому Инге поворачивается и уходит, бормоча себе под нос: «Раз, два, три…»
Словно по приказу ребенок отрыгивает, орошая пурпурной смесью ягод и желчи ноги своего отца.
– Фуууу! – Магнус опускает сына и пытается отскрести рвоту со своих шаровар.
Инге втягивает губы, подавляя улыбку, прежде чем сказать: «Я предупреждала», а потом обращается к ребенку: «Давай, пошли».
– Надеюсь, мы еще скоро увидимся, – говорит она остальным и уходит.
– Ого, она… – произносит Триша, на этот раз лишившись дара речи. – Разве она не…
Я никогда не встречала подобных ей.
У Мелиссы же на уме другое.
– А что в корзине? Посмотрим?
Мы смотрим.
С приближением сумерек мы отвариваем кое-какую собранную Марго и Тришей зелень, а Магнус показывает нам, как приготовить тесто из неплохого вида муки в холщовом мешочке. Мы собираемся испечь хлеб, говорит он нам, прямо на костре.
Я собираюсь было заявить, что не ем хлеб, и добавить что-то про непереносимость глютена (что неправда; не переносят глютен только мои бедра), но Мелисса тычет меня локтем. Я испуганно вздрагиваю (взрослые так себя не ведут!), но затыкаюсь от боли (ох…) и прикрываю рот, потирая руку.
– Выкинь из головы свою придурь и просто ешь гребаную еду, как положено, – шипит она.
Я задумываюсь над ответом, но оказываюсь в тупике из-за растерянности. И голода. Поэтому решаю «просто есть гребаную еду» (я прямо-таки вижу новый хэштег в Instagram – #простоЕГЕ) и на время отказаться от своих безуглеводных принципов.
Магнус показывает, как нужно намотать на палочки полоски из теста, чтобы получился snobrød, как он это называет, или традиционная закуска «накрученный хлеб».
– У нас есть поговорка, – говорит он. – Когда нужно кого-то успокоить, мы говорим, что он должен «spis lige brød til», то есть «поесть хлеба».
С этими словами он отрывает кусок сырого теста и начинает жевать его для демонстрации.
– Потому что углеводы помогают от большинства проблем, – поясняет он, а Мелисса усердно кивает в знак согласия.
«Так я и знала! – думаю я. – Углеводы = отупение. Придется вдвое дольше очищаться, когда вернусь к цивилизации».
Но на время я соглашаюсь.
Сидя вокруг костра на чурбанах, мы медленно вращаем палочки, пока тесто не покрывается идеально золотистой корочкой (Марго) или не превращается в плотный комок, почерневший снаружи и вязкий, возможно сырой, внутри (остальные). Но это неважно. Потому что мы помираем от голода, потому что приготовили еду сами и потому что это – почти самое вкусное, что я ела в своей жизни. Благодаря горячим кускам божественной выпечки из моего рта в прохладный вечерний воздух вылетают облачка пара, и теперь, когда с наступлением сырой и темной ночи мы сгрудились вокруг огня, у меня создается впечатление, что все не так уж и плохо. Потом Магнус снова заводит речь о том, что нам предстоит, о тренировках и о превращении в берсерка. И настроение у меня меняется.
– Берсерками называли свирепых воинов-викингов, которые облачались в волчьи шкуры и выли в бою, словно дикие животные, – объясняет он как бы между прочим, будто говорит, в каком виде ему больше нравится селедка (в маринованном, я полагаю).
– Хорошо, – кивает Мелисса, пытаясь усвоить услышанное. – А мы здесь при чем?
Все мы задерживаем дыхание во время кажущейся бесконечной паузы, пока Магнус обдумывает ответ.
– Ну… – начинает он, растягивая слово вовсе не внушающим доверие образом.
«Ну»?
Магнус объясняет, что не хочет вдаваться в детали «превращения в берсерка», чтобы не смущать и не пугать заранее людей.
Тут у меня в голове запевает тревожный хор Вальгаллы, а Мелисса предусмотрительно заявляет, что «Элис уже испугалась того, что сказала Инге»!
Спасибо, Мелисса…
Магнус, похоже, немного расстроен тем, что его драматическое нагнетание испортили, и соглашается поделиться с нами некоторой дополнительной информацией. Оказывается, его версия превращения в берсерка подразумевает «многочасовые забеги», «единство с Яростью», «обнажение», «плавание в море» и «свободные танцы». Каждого отдельного пункта было бы достаточно, чтобы породить глубокий страх в душе типично трезвомыслящей англичанки; вместе же они производят нечто вроде эффекта паралича.
Когда Магнус уходит домой – вероятно, чтобы выслушать упреки от жены по поводу ребенка и игнорирования семьи, – мы остаемся наедине со своими мыслями. Что, согласно моему опыту, никогда добром не заканчивается. Размышления в основном вращаются вокруг подробностей того, что нас ожидает в седьмой день подготовки.
– Я слышала, что берсерки исполняли шаманские ритуалы, – говорит Триша, утверждая, что встречалась с человеком, который занимался шаманством в вигваме в Аризоне. – Во время них принимают наркотики, испытывают галлюцинации и все такое, – поясняет она, оставляя недосказанным расплывчатое «и все такое».
– А это разве не похоже на экстремальный триатлон? – спрашивает Марго. – А заканчивается все обнаженной дискотекой.
Не уверена, что звучит хуже, это предположение или галлюцинации.
– Интересно, а медведи будут? – встревает Мелисса, заставляя меня побледнеть. – Не придется ли сражаться с медведем? Или хоть с каким-нибудь диким животным? Может, с одной из этих облезлых енотовидных собак?
Вот теперь меня действительно охватывает ужас.
Медведь? Гребаный, его мать, медведь? Или в лучшем случае зараженная лишаем енотовидная собака, которая может попытаться испражниться мне в лицо, чтобы уж прикончить наверняка? Мне уже пришлось столкнуться с овцой. Разве этого не достаточно? Наверняка бои с животными запрещены, даже в Скандинавии. Разве не существует каких-то правил и постановлений министерства здравоохранения по поводу таких вещей? Потом я вспоминаю слова Магнуса: «Викинги не беспокоятся по поводу здоровья и безопасности».
Когда мы возвращаемся в свое «логово» и готовимся к очередной промозглой ночи, в голове у меня все еще роятся мысли.
Вдруг будет как в «Повелителе мух»? И если да, то кто я из персонажей? Наверное, стоит заранее задуматься. Я же Ральф? Я была бы Ральфом, верно? Уверена, современный Ральф держал бы в багажнике четыре «вечные» хозяйственные сумки. Но что, если я скрытый Хрюша? Или одна из настоящих свиней? И что, если корабль никогда не придет? Если я никогда не увижу детей? Если Грег узнает, куда я пропала, только из «Новостей-24»?
Я лежу не двигаясь, агонизируя от этих вопросов и стараясь согреться, но понимаю, что не могу унять дрожь – мышцы мои не способны расслабиться. Я чувствую, как напряжение скапливается за глазами.
«Кто-нибудь еще хочет поплакать? Кто-нибудь?» – хочется мне спросить. Но я такого никогда не скажу. Или не смогу.
А потом откуда-то из полутьмы возникает чья-то рука и утешающее гладит меня.
– Все будет хорошо, – шепчет Мелисса.
Я проглатываю комок в горле, и по щеке у меня стекает слеза, попадая в ухо.
– Спасибо, – наконец удается мне выдавить из себя.
Напоследок она сжимает мне руку в типичном для себя жесте и отпускает, а я погружаюсь в сон про свиней, которые разносят хлеб на выструганных из веток удочках, гоняясь за мной по всему лесу.
Глава 5
При нашем приближении во все стороны разбегаются кудахтающие куры, и мне кажется, что уголком глаза я замечаю мышь. Магнус распахивает двери ветхого сарая и торжественно заявляет:
– Добро пожаловать в мастерскую!
Собравшись в очередное серо-фланелевое утро в лагере, мы брели, казалось, целую вечность и вышли наконец к кучке хижин у берега, чтобы приступить к очередной стадии нашей викингской подготовки. Хижины эти весьма примитивны, потрепаны всеми ветрами и испускают клубы канцерогенного дыма, так что я не лелею никаких особо оптимистичных ожиданий от предстоящего дня.
– Во времена викингов они тоже так выглядели? – спрашивает Марго, как всегда, безжалостно оптимистичная.
– Конечно, – пожимает плечами Магнус. – Только мух было больше. Мы бросали кости и объедки за околицей, как викинги, но это стало известно санэпидемстанции, и пришлось отказаться от этого.
Воспоминание его заметно удручает, хотя, на мой взгляд, сцена выглядит как-то уж слишком по-деревенски. Того и гляди из-за угла выйдет кто-нибудь с лютней в руках.
Сегодня меня позабавило, что наш предводитель заплел бороду в две косички, похожие на две косички Пеппи Длинныйчулок, болтающиеся у него на подбородке.
«Может, он так компенсирует то, что скрывается у него в шароварах? – предполагаю я, рассматривая причудливое бородатое создание перед собой. – Наверное, да».
Он зажигает лампу, которая с трудом рассеивает полумрак, и я почти догадываюсь о том, что перед нами примитивная деревянная рама с прикрепленными к ней нитками. Кроме нее, в этом помещении находятся каменная печь, корзины с тканями и то, что я назвала бы мусором, но Мелисса, возможно, описала бы как «полезную всякую всячину». И все в той же цветовой палитре, которую мы уже привыкли ожидать в здешних местах.
– Не стесняйтесь! – широко разводит руками Магнус.
Мы стоим неподвижно, кроме Марго, которая подходит к так называемому «ткацкому станку». Потрогав его разок, она усаживается на маленькую деревянную табуретку и разминает плечи с руками, словно пианист перед выступлением. Затем кладет руки на инструмент и начинает яростно нажимать ногами педали. Правой рукой она перекидывает катушку с нитью через паутину веревок и обратно; устройство стучит, камни-грузики с дырками болтаются и позвякивают друг о друга.