. «Если я буду бежать быстро, – уверяю себя я, стараясь игнорировать ползущее по голени ощущение, будто мою ногу режут пополам, – то, возможно, мне удастся найти парацетамол. И пластырь. И, может, даже кроссовки. Перед тем, как превращаться в берсерков…»[41]
Прихрамывая – агония охватила теперь всю мою правую ступню, покрытую кровью вперемешку с грязью – я врываюсь в дом. Схватив кухонное полотенце, я использую его как импровизированный носок, закрепив эластичной лентой для волос, чтобы не заляпать кровью весь пол из сосновых досок. Он немного тесноват, но я логично предполагаю, что сжатие ноге даже на пользу, потому что вряд ли я сейчас смогу поднять ее или приложить к ней лед. (День № 1 курса основ первой помощи: ЛЕД. Приложить лед, прижать, поднять – это спасает жизни…) Придерживая носок из полотенца, я ковыляю по коридору и кладу свой телефон в плетеную корзину, все еще стоящую на виду благодаря нашим доверчивым хозяевам.
Едва мои руки освобождаются от телефона, я чувствую себя в какой-то степени свободной. И немного гордой от того, что сделала Верное Дело.
Я хороший человек! Я знала, что хороший!
Я иду обратно, как вдруг слышу, что в дом снаружи заходят Магнус с детьми. Мне не хочется объяснять, что я здесь делаю, и путь через переднюю дверь мне закрыт. «Придется подождать, – рассуждаю я, – пока кто-то из них не захочет пописать или что еще». Я пробираюсь в подсобку, где наряду с цыплятами и бензопилой хранится *барабанная дробь* обувь…
Я с восхищением рассматриваю ряд детских ботинок и немного стильные сапожки, которые, по всей видимости, принадлежат Инге, а также свалку кроссовок. Включая… мои! Стараясь не дышать рядом с вонючими уродцами Мелиссы, я бросаюсь и хватаю мои до сих пор заметно белые Nike.
Вот вы где!
Поддавшись эмоциям, я крепко прижимаю их к груди.
«Если я спрячу вас в безопасном месте, – мысленно обращаюсь я к своим кроссовкам, – и если найду подходящие носки, то завтра смогу надеть вас! Когда опухоль спадет…»
Вскоре слышится топот маленьких ножек. Распахивается дверца холодильника, блеет ягненок, и я делаю вывод, что все подкрепляются. Через какое-то время неизбежно раздается ной – понятный во всем мире сигнал о том, что «малышу нужно срочно сходить на горшок», и я слышу, как вся компания марширует по коридору к туалету.
У-фф!
Я наваливаюсь на дверь, пытаясь открыть ее без щелчка, пока не равняюсь глазами с отсеками со всякой всячиной – обломками семейной жизни. Первую пару отсеков полки занимают связки ключей, детали Lego и одинокая варежка. Под ними лежат две связки нераспечатанных конвертов. Первая – по большей части с наклеенными марками и написанными от руки экзотическими прозвищами, такими как «Секси Шторм» и «Одинокий Волк» («Похоже на имена викингских рестлеров!» – ухмыляюсь я. Ну да, я снова лезу не в свои дела, но ведь эти имена такие забавные). В другом отделении лежат официальные конверты, уже с написанными адресами, но еще без марок. Я просто восхищаюсь системой и задумываюсь над тем, как бы внедрить нечто подобное у себя дома. И тут я замечаю среди «исходящей почты» конверт со своим адресом.
Изучив его подробнее в тусклом свете, я понимаю, что это мое письмо, которое я написала в первый день, – то, которое я должна прочитать через шесть месяцев. «Может, прочитать его сейчас?» – я морщусь, ужасаясь своей прежней «Я». «Могу ли я сейчас вспомнить, о чем оно?» – почти с нежностью думаю я о своих первых часах подготовки викингов и о том, какой чужой она мне казалась. «Раньше я даже не притрагивалась к ржаному хлебу! И не делала носилки из ветвей и секс-кофты! И не училась добывать пищу, строить лодки, чувствовать навигацию задницей! А теперь я все это сделала! Благодаря Мелиссе…» – понимаю я, делая мысленную заметку сказать ей за это спасибо. И извиниться. Еще раз. На этот раз как следует.
Я кладу письмо обратно, готовясь проявить терпение – впервые в жизни – и подождать.
«Не так уж все было и плохо, – теперь я могу оценить происшедшее по достоинству. – Даже Марго на самом деле не так уж ужасна. Даже несмотря на то, что выглядит убийственно великолепно и до отвращения привилегированно…»
Я всегда укоряла Мелиссу за то, что ее чрезмерно впечатляют аристократы, но какая-то часть меня очарована тем образом жизни, который ведет Марго.
Интересно, чем занимаются ее родители? И где именно она живет?
Поняв, что имеется очень простой способ удовлетворить мое любопытство, я беру пачку оставшихся писем и просматриваю надписи на конвертах. Триша живет возле Брайтона, что, впрочем, уже и так известно… А Марго? Я вижу почтовый код Кенсингтона («Конечно, чертов Кенсингтон, где же еще»). Я готова положить пачку обратно, как вдруг останавливаюсь.
Постойте-ка…
Я откладываю два конверта и смотрю в отсек, чтобы проверить, не завалялось ли там еще.
Ничего… странно.
Я изучаю оставшуюся пару: на обоих конвертах написано мое имя. Но одно моим почерком, а другое – большими и размашистыми курсивными каракулями, которыми я втайне восхищалась последние тридцать лет. Почерком Мелиссы.
Конверт обозначен: «Для Элис Рэй», а за этим следует адрес моей сестры. Сначала мне кажется, что она ошиблась. Но зачем тогда ей было указывать свой адрес? Неужели она забыла мой?
Тем, что произошло дальше, я не горжусь. И я думаю, что, возможно, Мелисса с Тришей были правы. Может, я и в самом деле любительница совать нос не в свои дела… Но ведь конверт адресован мне. Получается, что формально он мой. С другой стороны, телефон тоже мой, и посмотрите, чем это закончилось…
Всего лишь через пятнадцать минут после клятвы как можно больше походить на викингов и усвоить их кодекс поведения и все их благородные качества – ну там, знаете, честность, правдивость, стремление как можно реже встревать не в свои дела – я застаю себя за тем, что вскрываю конверт и разворачиваю белые хрустящие страницы. Едва смея дышать, я читаю:
Дорогая Элис…
Глава 11
Дорогая Элис!
Плохая новость в том, что если ты это читаешь, меня уже нет. Либо я в таком ужасном состоянии, что тебе поручили разобрать мои вещи и выгулять собак. Или же я настолько прикована к медицинскому креслу (к такому, которое поднимается и опускается по кнопке), что уже не могу даже сидеть самостоятельно. В любом случае мне очень жаль.
Я прерываю чтение, поворачивая лист, чтобы убедиться в том, что это не шутка – не какой-то розыгрыш, призванный в очередной раз встряхнуть слишком «напряженную» Элис. О чем это она? Не найдя никаких подсказок с обеих сторон бумаги, я продолжаю:
Если это первый вариант, надеюсь, похороны прошли удачно, и никто не ушел слишком трезвым. И что на них играли The Clash. И что папа не держался на ногах, а тетя Джилл показывала свои коронные танцевальные движения. Кое-что никогда не меняется. Но что-то, как я поняла, должно меняться.
Я пишу тебе это после первой ночи, проведенной в нашем убежище викингов. Мы смотрим, как над пляжем встает солнце, и ты сидишь в метре от меня, нахмурившись, потирая лоб и громко пыхтя, как делаешь всегда, когда очень сосредоточена. (Ты знала, что ты так делаешь? Бьюсь об заклад, твои пациенты знают…) Я понимаю, что вытащила тебя из зоны комфорта, похитив и утащив в какую-то скандинавскую глухомань, но это был единственный способ провести время с тобой, какой только пришел мне в голову. С настоящей тобой, а не «тобой, которую я знаю». Я не хотела, чтобы ты жалела меня или придавала своему лицу то «выражение сочувствия», которое я сейчас постоянно вижу, когда говорю людям, что у меня рак…
Я вытягиваю руку, чтобы опереться о стену, желудок сжимается.
Что тут происходит? Скажите, что это ужасная, ужасная шутка…
Я читаю дальше:
Я не хотела становиться очередным обязательством в твоей жизни. Ты всегда говоришь о том, как много их у тебя – а я верю тебе, – поэтому я не хотела взваливать на тебя еще и эту заботу. Думаешь, мне нравится быть пунктом в твоем списке дел? Нет, не нравится. Поэтому я стараюсь разобраться с этим самостоятельно. Я стараюсь быть больше похожей на тебя. Я могу дразнить тебя, но единственное, что мне всегда хотелось, – это вернуть свою старшую сестру и побыть с ней еще немного. Я скучаю по тебе.
Я надеялась, что проведенное с тобой время – выходные – до операции сблизит нас. Мне сказали, что опухоль не станет больше за одну неделю, поэтому я захотела хотя бы немного пожить как обычно.
Извини, что не сказала тебе об этом раньше, но, если на то пошло и если мне так и не подвернется случай рассказать – я обнаружила опухоль на Пасху. Она была как горошина под кожей, а потом мой сосок стал немного загибаться, как будто стеснялся (а оба они, как правило, не так уж и стесняются!) Я собиралась оставить это как есть – у меня и без того дела – и подумала: «Какой может быть вред от какой-то горошины?» Но потом мне в голову пришла мысль: «ЧБСЭ?» («Что Бы Сделала Элис?») И я пошла на обследование – да, я не испугалась медиков-профессионалов. Ты гордишься мной?
Как выяснилось, у меня очень плотные груди, как сказала женщина, делавшая маммограмму. Я спросила, хорошо ли это, а она ответила «Нет» – просто ей пришлось сдавить их сильнее, чтобы получить более отчетливое изображение (что, кстати, было довольно больно). Так или иначе, чтобы долго не разглагольствовать – были и шприцы, и чашки сладкого чая в приемных, и консультант говорил много слов, которые я не понимала. Он даже предлагал написать их на бумажке, чтобы я их усвоила, но в голове у меня и так все путалось, поэтому я сказала, что все равно не сильна в правописании. Просто сказала «Спасибо» и пожала ему руку. Я пришла туда только с бумажником и ключами. А вышла с «раком».
С этого места слова начинают расплываться, как будто чернила смешались со слезами. Ее или моими – я не могу сказать.