Я не ощущаю себя «больной». Но я должна пойти на операцию, когда мы вернемся, а потом будет химиотерапия от трех до шести месяцев. Мне сказали, что я могу потерять волосы, во рту у меня появятся язвы, у меня пропадет аппетит (ну это мы еще посмотрим…), меня будет тошнить, я буду сильно уставать и часто испражняться. А, ну да, и месячные, возможно, прекратятся (как у тебя!).
Я не имела ни малейшего представления о том, что ей известно об этом…
Лучший сценарий заключается в том, что ты никогда не получишь это письмо и все будет хорошо. Через полгода я пройду гормонотерапию. Просто исчезну ненадолго. Возможно, все кончится благополучно. Или у меня выявят вторичный рак, распространившийся на кости, а если он в костях, то ты, считай, уже покойник.
Я постараюсь сделать все возможное, чтобы избавиться от него, – ампутацию молочной железы, химиотерапию, гормонотерапию – но от веганства я категорически отказываюсь. Плевать на него! Мама ужасно страдала под конец и все равно не выкарабкалась, помнишь? Так на что мне надеяться?
Буду честна: я не высокого мнения о своих шансах, Эл…
Эта строчка ранит меня прямо в сердце. «Она никогда не называла меня Эл после того, как мы выросли, только в детстве», – осознаю я, и у меня в горле застревает комок.
И я боюсь. Но боюсь по-нормальному, понимаешь? Тебе просто придется больше «справляться». Придется идти дальше.
Из того, что я видела в фильмах, предполагается, что это письмо – мое «мудрое послание из могилы», так что не смейся, если я неудачно подражаю им. Перво-наперво: постарайся получать хотя бы чуть-чуть больше удовольствия. Расстанетесь вы с Грегом или нет, но постарайся быть чуточку более счастливой. Как-нибудь. Меня убивает (не каламбур) твой вид. Я знаю, что ты не хочешь жить так, как я – и это прекрасно, – но у меня всегда было такое чувство, что ты и по-своему не живешь как следует. Поэтому «повеселиться» тебе, наверное, не помешает. Ты всегда рассказываешь мне о том, как должна сократить углеводы / получить повышение / расчистить хлам / провести «глубокую чистку» или что-то еще. Но к черту все это! Ты слишком строго относишься к себе, и всегда относилась. Вместо этого поживи немного просто так. Никто из нас не контролирует свое будущее, но мы можем контролировать настоящее. Я поняла это недавно. И жизнь совершенно замечательна – хотелось бы наслаждаться ею подольше. Но в целом я жила на полную катушку, и мне гораздо больше нравится с удовольствием вспоминать то, что я сделала, чем беспокоиться о том, чего не сделала. Мне никогда не хотелось завести детей – я знаю, что ты мне не веришь, но это правда. И я счастлива.
У меня никогда особенно не получалось планировать заранее – и сейчас я не хочу испытывать судьбу. Поэтому я пытаюсь наслаждаться каждой «новой вещью» в своей жизни. Недавно я попробовала суши – и они оказались на удивление хороши! Могу поспорить, они тебе понравятся.
Люди чаще всю жизнь думают о том, чего они не добились, чем о том, как им повезло. У меня были великолепные друзья, приятная жизнь, я могу в любой день приготовить себе на завтрак сэндвич с яичницей (и ты можешь, если захочешь). Так что не все у меня так уж плохо. Я знаю, от чего у меня повышается настроение – уж точно не от того, чтобы натягивать на себя кукольного размера одежду («Штаны Шарлотты» – это что, плохой сиквел «Паутины Шарлотты?»). Мне приятно от того, что я выгуливаю собак и провожу время с друзьями – и с тобой, когда ты не дуешься, как дурная корова. Все эти мелочи, которыми я не смогу наслаждаться какое-то время. Или не смогу наслаждаться больше никогда. И будь у тебя самая маленькая задница или очень большой дом (почему не наоборот, интересно? Сэкономила бы много на мебели), это не изменится.
Может, мне легче это говорить, потому что я получила пинок под зад. Дерьмо случается, но такова жизнь. И я не хочу тратить ни минуты на то, чтобы печалиться. И ты тоже не печалься.
Я и дальше собираюсь ежедневно надоедать тебе, так что это не прощание – всего лишь «увидимся». Но я хотела это тебе сказать на тот случай, если облажаюсь со всем этим «беспокойным посланием из могилы» (неизвестно же, насколько хорошо удается призракам доводить свои мысли до живых? Взять Патрика Свейзи, Сувейзи, Суэйзи (?): кристально ясно после небольшой помощи со стороны Вупи Голдберг. Но привидения из Скуби-Ду с простыней на головах? Вообще ни черта не поймешь…).
Я знаю, ты думаешь, что я всегда была «королевой драмы». «Чрезмерно эмоциональна». Так что я стараюсь, по-настоящему стараюсь действовать сейчас самостоятельно. Сдерживать ситуацию – держать напряжение под крышкой и следить за собой. Справляться. Как это делаешь ты. Я пишу это, так как очень надеюсь, что когда все это закончится, ты поймешь, как много ты для меня значила. И как я стараюсь наконец оправдать твои ожидания от сестры.
С любовью, всегда твоя
Меня всю трясет. Такое ощущение, что я забываю, как нужно дышать, распахиваю дверь, не беспокоясь, увидит ли кто-то меня, и выбегаю наружу.
Как сказать ей, что я ошибалась? Ошибалась всю жизнь? Что, «держа эмоции под крышкой» и загоняя их поглубже внутрь, я превратила себя в несчастную – если не сказать невменяемо сумасшедшую – женщину? Которая разговаривает с овцами?
Мне нужно сказать своей сестре, что я всегда буду рядом ради нее. Что мне хочется заботиться о ней. Что я не могу потерять ее и что не хочу, чтобы она с этих пор испытывала хотя бы малейшую боль без моей помощи – если она до сих пор хочет получать ее.
Мне нужно извиниться перед сестрой и сказать, как мне жаль.
Глава 12
Волосы мои развеваются на ветру, я бегу с бешеной скоростью, сердце пульсирует, словно стробоскоп. «Нужно обязательно проследить за этим», – думаю я. Нога у меня тоже пульсирует, но это теперь не важно. Сумерки уже сгустились почти до темноты, и что-то пролетает мимо меня с таким звуком, как будто хлопает крыльями. «Летучая мышь? Сова? Гребаная природа», – ругаюсь я, но продолжаю бежать.
На горизонте я различаю какие-то фигуры, и сердце у меня подпрыгивает от надежды, что среди них может находиться Мелисса.
Отведу ее в сторонку и извинюсь. Я снова и снова повторяю свой план. Но приближаясь, я по силуэтам понимаю, что среди них нет Мелиссы. Это Инге и Марго, которые огибают холм, чтобы полюбоваться живописными видами, а чуть позади них идет блондинка с фигурой Триши.
Мелиссы среди них нет.
«Надеюсь, с ней все в порядке», – думаю я, терзая себя воспоминаниями обо всех случаях, когда расстраивала ее. О том, как она цеплялась за мои руки, пока они не покрылись потом и слезами, потому что не хотела, чтобы я уезжала из дома; тогда мне даже пришлось буквально отрывать ее от себя. О семейных рождественских праздниках после смерти мамы, с которых я сбегала, предпочитая провести этот день с друзьями или – однажды – в одиночестве. Что угодно, лишь бы не присутствовать дома и не осознавать, что произошло. В детстве никогда не задумываешься о том, что родители могут умереть. Но после смерти мамы мне пришлось быстро повзрослеть. Я поняла, что эмоции опасны. Единственными чувствами, которые я испытывала, были страх и печаль – сродни тошноте. Поэтому лучше вообще ничего не ощущать. Внутри я как будто отвердела – окаменела – вот и все. Я не могла рисковать и позволить себе снова смягчиться или снять свою защиту, потому что иначе распалась бы на куски.
Сейчас же я со стыдом признаю, что ни разу не задумалась о Мелиссе.
Иногда она звонила на телефон в вестибюле учебного зала университета и говорила, что хотела бы поболтать. А я поступала так, как поступила бы любая заботливая сестра: переводила ее на громкий вызов и устраивалась, скрестив ноги, на диване, работала над курсовой и время от времени произносила «Ага» или «Правда?», чтобы показать, что слушаю. Или иногда оставляла ее разговаривать со случайными проходящими мимо людьми. Или просто говорила, что мне пора идти. Объясняла, что я тороплюсь. Что, впрочем, почти всегда было правдой.
В последние годы я находила оправдания, чтобы не приезжать к ней на «Животную ферму» в Мидлендсе. Я часто говорила об этой ферме, как о каком-то удаленном острове, для посещения которого нужно за несколько месяцев сделать кучу прививок, что мне было неудобно.
«Я ужасный человек», – говорю я себе.
Начинается дождь. Опять. Что же это за страна такая?
Я осознаю, что Мелисса очень мало времени проводила с моими детьми. Удивительно, что они так легко с ней общаются и что она им нравится при столь редких визитах. И в этом опять же виновата я – я никогда ее не приглашала. И никогда не приезжала к ней в гости с ними. Потому что и сама не появлялась у нее. Даже на дни рождения я дарила ей – скорее, из чувства вины – дорогие подарки, которые могли бы оказаться для нее полезными, на мой взгляд. И ничего из того, что она хотела бы сама. А откуда мне было знать, чего она хочет? Я же никогда не спрашивала.
Я оглядываюсь на свою жизнь и понимаю, что в отношениях с сестрой мне лучше всего удавалось проявлять скупость. Или осуждать ее. Или просто отсутствовать.
Мы с сестрой стали будто чужими людьми.
«Нет, не этого я хочу», – думаю я, ковыляя и вытирая глаза от смеси слез и капель дождя. Я хочу проводить больше времени вместе с ней. Я хочу узнать ее поближе по-настоящему – как взрослого человека, – как она написала в своем письме. Мне хочется, чтобы у нас появились какие-то свои общие привычки, как об этом пишут в книгах. Мне хочется восклицать порой: «Ах, это так типично для моей сестры!» или «Моя сестра вечно… [и тут упомянуть какой-нибудь вид деятельности или какую-нибудь манеру держаться]», а потом вместе хихикать. Я хочу, чтобы нас связывали общие традиции и переживания, обеспечивающие эмоциональную безопасность, которые уже есть у Шарлотты и Томаса. Потому что если наши отношения прервутся в таком виде, в каком они существуют сейчас, то… мне будет по-настоящему очень печально.