– Как ты можешь говорить такое? – Мука слышится в каждом моем слове.
Мама складывает руки на груди, самодовольно ухмыляется и высокомерно вскидывает голову.
– Если тебе тяжело говорить о брате, значит, ты еще недостаточно взрослая, чтобы жить самостоятельно.
Наконец мне удается сделать несколько глотков воздуха. Я провожу дрожащими пальцами по волосам.
Ужас овладевает моим сознанием, когтями вцепляется в мои мысли, и вот уже я могу думать только о том звонке, о страхе, о том, как я нашла Нейтана, о моей вине. И опять о вине.
Мама продолжает говорить, но я не слышу ее. Я вообще ничего не слышу. Перед мысленным взором снова и снова прокручиваются те давние события. Я обеими руками вцепляюсь в край стола, как будто это поможет мне удержаться в настоящем и не сгинуть в прошлом, от которого я всеми силами пыталась убежать.
В конечном итоге голос мамы прорывается сквозь окутывающий меня туман.
– Твой брат мертв, Грейс, – говорит она, причем с тем самым раздражением, которое испытывает любой, когда в третий раз просит родственников вынести мусор. – Пора принять это и перестать бегать от правды.
Убежать. Вот чего я хочу. Убежать отсюда, от нее, от реальности. От паники, упорно стремящейся завладеть мною.
Я поднимаюсь так резко, что мой стул падает на пол. Я беру сумочку и делаю шаг, но мама тоже вскакивает и хватает меня за руку.
– Не смей уходить от меня. – Ее ногти впиваются мне в кожу. – Я твоя мать, и ты должна уважать меня.
Я стряхиваю ее руку.
– Ты лишилась моего уважения в тот день, когда обвинила меня в смерти Нейтана.
Джейн встает, будто тоже хочет задержать меня, но я останавливаю ее ледяным взглядом. Она кивает. Она понимает.
Как во сне я прохожу через зал ресторана, спускаюсь на лифте вниз. Я стою на остановке, и, к счастью, мой автобус подходит почти сразу.
Я выхожу на Канхва и вижу следующий, который идет в гору, до школы. Однако я не сажусь в него, а иду по тротуару. Мне нужно двигаться, нужно занять мозг простейшими действиями – передвигать ноги, втягивать воздух через нос – и ничего не вспоминать. Я больше вообще не хочу ничего вспоминать.
Когда я наконец-то добираюсь до кампуса, у меня дрожат ноги, но в жилах все еще бурлит адреналин.
– Грейс Уайлде?
Я, холодея, поворачиваюсь на знакомый голос.
– Я Кевин Николс.
Он перебегает улицу и проходит под аркой, то есть оказывается на территории школы. Я вдруг осознаю, что мое укрытие – мое тайное убежище – осквернено. Когда репортеры держались за пределами школы, я еще могла отступить в кампус. А этот нарушил все границы, прибыв из самой Америки.
Он смеется, довольный собой, подмигивает мне, будто мы давние приятели.
– А знаешь, тебя было трудно разыскать. Я обыскал весь кампус. Даже поговорил с твоей соседкой, но она сказала, что ты ушла.
– Вы… вы были в моей комнате?
Он энергично кивает.
– Естественно. Так насчет интервью.
Кевин не договаривает фразу. Я знаю этот репортерский прием: создать неловкое молчание в надежде, что интервьюированный скажет нечто такое, что он не сказал бы в обычной обстановке.
Я могла бы убежать. Я могла бы заявить ему, что он вмешивается в мою личную жизнь, и послать его. Но ураган моих эмоций так и рвется наружу, и я вдруг обнаруживаю, что у меня на глаза наворачиваются слезы.
– Пожалуйста, – шепчу я. – Пожалуйста.
Другие слова не приходят мне на ум. Я не утруждаю себя тем, чтобы вытереть слезы, и теперь они текут по моим щекам.
Рука Кевина тянется к наплечной сумке, и я понимаю, что там у него, наверное, фотоаппарат. Он хочет снять мое горе. Извлечь выгоду из смерти Нейтана и тем самым улучшить свою карьеру.
И тогда я взрываюсь от гнева.
Все, что я испытывала к маме – как мне хотелось закричать на нее и швырнуть в нее чем-нибудь – я выпускаю наружу.
– Хочешь получить интервью? – цежу я. – Ты его получишь.
Кевин оживляется.
– Вы отвратительны. Вы все, репортеры. Вы стервятники, кружите над телом Нейтана, ждете, когда настанет ваш звездный час. Только эта дорога не приведет вас к славе. Он был моим братом, и он умер. Он умер один, в луже блевотины, потому, что сестра не помогла ему. Потому что я не помогла ему. – Мой голос взлетает до крика. – Так и напиши в своей статье!
Я поворачиваюсь и бегу прочь, моя грудь содрогается от едва сдерживаемых рыданий. Я забегаю в здание и перехожу на шаг. На меня вдруг наваливается страшная усталость, и я чувствую, что у меня нет сил даже подняться по лестнице.
Я преодолеваю несколько ступенек, когда звонит телефон. Мне не приходит в голову мысль сбросить звонок, и я отвечаю, не глядя на номер.
– Привет, ты сейчас свободна? – слышу я голос Джейсона.
Я останавливаюсь и чувствую, как начинаю понемногу успокаиваться – это так на меня действует его голос. Однако дыхание у меня все еще учащенное, а глаза жгут слезы.
– Грейс, ты здесь?
Я хочу рассказать ему, где я, что произошло, какие демоны снова настигли меня. И как сильно я хочу его видеть. И как мне необходимо ощутить себя в его объятиях.
Но я лишь говорю:
– Да.
– Ты в порядке? – спрашивает он. – Где ты?
Я всхлипываю, закрываю лицо ладонью. Я не буду паниковать. Я не буду паниковать.
– Сейчас не самое подходящее время, – хриплю я. – Я тебе перезвоню.
Не дожидаясь его ответа, я отсоединяюсь. Я спешу в свою комнату. Мне нужно побыстрее добраться туда. Мне нужно побыть одной.
Я обливаюсь потом, пока вожусь с ключом. Я роняю его, чертыхаюсь. Наконец мне удается отпереть замок и распахнуть дверь. Я врываюсь в комнату и оказываюсь в полнейшей тишине, такой же сверхъестественной, как после крушения поезда или автомобильной аварии, когда в благоговейном ужасе оглядываешь последствия. У меня в голове звучит одно-единственное слово, то, которого я всячески избегала после «инцидента» с Нейтаном, от которого я пряталась месяцами. Мертв. Нейтан мертв.
Нейтан мертв.
У меня подгибаются колени, и я с рыданиями падаю на пол. Я хватаюсь за край покрывала, как будто оно способно помочь мне сохранить остатки самоконтроля.
Я даю волю всему – тревоге, печали; всему, что я сдерживала столько месяцев, воспоминаниям, которые преследовали меня в кошмарах, чувствам, которые кипели во мне, грозя перелиться через край. Я так долго сдерживала их, что сейчас мне кажется, будто я заново переживаю смерть Нейтана.
– Водород, г-гелий, – шепчу я, но у меня сжимается горло.
На этот раз периодическая таблица не поможет.
Я подтягиваю ноги к груди и сворачиваюсь в клубок, всем сердцем желая провалиться в никуда. Я испытываю ту же боль, что и тогда, когда я вошла в комнату Нейтана и нашла его на полу, с открытыми глазами и неподвижной грудной клеткой. Мертвого.
Нейтан мертв.
В дверь стучат, но я не могу встать и открыть ее. Рыдания мешают мне вдохнуть полной грудью, мне не хватает воздуха. Что же со мной? Может, это и есть паническая атака?
Стук повторяется. Но я лишь вжимаюсь лбом в колени и жду, когда тот, кто стучит, уйдет.
– Это моя вина, – шепчу я. – Это моя вина.
Я слишком долго отрицала это, хотя мама и говорила об этом на похоронах. Наверное, она сама не помнит, как говорила, но я услышала ее. И запомнила.
Мы стояли у могилы и смотрели, как опускают гроб. В то утро мама не переставая плакала с того момента, как надела черное платье от Версаче, пахнущее новыми банковскими купюрами и рухнувшими надеждами.
Пока на гроб из полированного красного дерева бросали землю, мама повернулась ко мне и спросила:
«Почему ты ничего не сделала? Почему ты это допустила?»
Но звучали они как: «Это твоя вина. Ты должна была что-то предпринять. Ты – причина его смерти».
Я никогда не хотела в это верить, но те слова запали мне в душу. Возможно, она права. Возможно, я могла все это остановить, помешать ему принять таблетки, помешать ему покончить с собственной жизнью. Да, то был его выбор, но, возможно, ответственность была моя.
Я так погружена в свои мысли, что не замечаю, как дверь открывается и кто-то подходит ко мне. Меня трясут за плечо. Я шарахаюсь, вскидываю голову. И вижу Джейсона.
– Дверь была не заперта, – говорит он, потом, видя мои покрасневшие глаза, убирает с моего лба влажные волосы и обхватывает ладонями мое лицо.
– Грейс.
Нежность в его голосе вызывает у меня новый приступ боли, и я опять плачу. Джейсон поспешно обнимает меня и упирается подбородком мне в макушку. Я прижимаюсь лицом к его груди. Он приваливается к кровати, усаживает меня к себе на колени и крепко обнимает. Мое тело сотрясают рыдания, но его присутствие удерживает меня от того, чтобы пойти вразнос.
– Ш-ш-ш, – успокаивает он меня, шепчет мне на ухо что-то по-корейски, гладит по голове.
Мы долго сидим вот так. Мне кажется, что мы слились в единое целое. Наконец я перестаю плакать, но отстраниться от него не могу. Я вдыхаю прохладный аромат его одеколона. Он пахнет дождем.
Его рука скользит под моими волосами, опускается от затылка к воротнику блузки, и у меня по спине пробегают мурашки. Нужно отпустить его, сказать ему, что я в порядке. Но ноющая боль внутри подсказывает мне, что я не в порядке. Пока ничто не может заполнить пустоту в моей душе, и Джейсон – единственный, кто способен уменьшить зияющую внутри меня пустоту.
Ты расскажешь мне, что случилось? – спрашивает он, и я ухом ощущаю его теплое дыхание. Он рассеянно перебирает мои волосы. – Ты поссорилась с мамой?
Я киваю.
– И поэтому так переживаешь?
– Нет, – шепчу я.
Он секунду колеблется.
– Это как-то связано с твоим братом?
У меня перехватывает дыхание. Я поднимаю голову, чтобы заглянуть ему в глаза.
– С кем?
Он отводит взгляд в сторону.
– С твоим братом. Ведь Нейтан Кросс – твой брат, верно? Я никогда не упоминал об этом, потому что ты никогда не рассказывала о нем.