– Гав, гав!!!
– Пойдем, дорогой, спать пора, это мыши, но тебе никогда их не поймать.
Но Снап сел и настойчиво повторил:
– Гав, гав!!!
Затем он принялся возбужденно скулить и царапать передними лапами пол и стену.
– Перестань.
– Гав!
– Пошли баиньки.
– Гав!!
– Иди сюда, конфетку дам.
– Гав!!!
– Да что ты там ищешь, в конце концов?!
Недоумевая, я наклонилась. В Ложкине нет тараканов, а в книжном магазине нет-нет, да и пробежит рыжий гость. Когда наши собаки впервые увидели прусаков, они просто обалдели от удивления и мигом открыли на них охоту.
– Пойдем, Снапун, наверх. Оставь несчастного таракана. Он спешит домой к жене и детям, – вздохнула я и невольно прибавила: – Бедный Хучик!
– Вау! – завыл Снап и принялся яростно скрести стену.
– Ау-у-у-у, – отозвалось еле слышно привидение.
– Вау!!!!
– Ау-у-у-у…
Внезапно у меня в мозгу что-то щелкнуло, разрозненные кусочки головоломки встали на свое место, и из груды непонятных ошметков получилась цельная картина. Я мигом припомнила втягивающееся в стену привидение, Хучика, путающегося под ногами, потом кроссовку, которая осталась лежать в зале. Я опросила всех. Спортивный башмак никому из персонала не принадлежал. А теперь скажите, может ли призрак носить вполне материальную обувь? В памяти мелькнула фраза, сказанная сегодня Викой: «Ксюша там что-то узнала и хотела попасть в магазин из квартиры Алтуфьевой ночью. Я спросила с удивлением: «Сквозь пол думаешь просочиться?» – «Нет, сквозь стену», – ответила Ксюша.
Я подлетела к Снапу и заорала:
– Хучик, маленький!
– У-у-у, – зарыдал невидимый мопс.
– Подожди, любимый, сейчас!!!
– А-а-а, – плакал, надрываясь, Хуч.
Я принялась ощупывать стену. На что надо нажать, чтобы она раздвинулась?
Но руки натыкались на плитки, которыми было обложено скрытое пространство.
– О-о-о, – заходился Хучик в истерическом плаче.
– Сейчас, дорогой, – выкрикнула я и бросилась на улицу.
ГЛАВА 29
– Кто там? – бдительно поинтересовалась из-за двери Татьяна Борисовна.
– Директор книжного магазина Даша Васильева.
– Радость моя, – загремела замками старушка. – Входите, ангел небесный.
– Бога ради, простите, – затараторила я, прямо как Маня, – уже очень поздно, просто непростительно тревожить вас в такое время…
– Что вы, Дарьюшка, – улыбнулась Алтуфьева, – во-первых, я считаю вас своей родственницей. Ну надо же, ведь вас звать как мою маменьку любезную. Кабы вы знали, какие меня обуревают воспоминания. А во-вторых, я полуночница, до четырех утра по комнатам шастаю. Смолоду такая была, а уж к старости совсем сна лишилась. Правда, последнее время, недели две тому назад, ну не поверите, в восемь вечера укладывалась и почти до полудня спала без сновидений, вот уж диво дивное. Но теперь опять…
– Татьяна Борисовна, милая, – выпалила я, – покажите, как открывается подземный ход?
Алтуфьева посмотрела на меня слегка удивленным взглядом, зачем-то поправила камею на воротничке блузки и уточнила:
– Не подземный, а тайный.
– Что?
– Подземный ход, что явствует из его названия, пролегает под землей. А папенька сделал тайный коридор, с третьего этажа на первый.
– Пожалуйста, покажите.
– Что у вас за нужда такая?
Чувствуя огромную усталость, я рассказала про привидение и Хучика.
– Бедная собачка! – пришла в ужас старушка. – Смотрите скорей.
Татьяна Борисовна подбежала к большому зеркалу, нажала на одну из бронзовых бомбошек, украшавших старинную раму. Раздался легкий скрип, потянуло холодом, нос уловил запах сырости…. Огромное зеркало отъехало в сторону, и открылся вход. Я глянула внутрь. Вниз вела крутая железная винтовая лесенка, очень узкая, с крохотными перильцами.
– Вот ведь какие мастера были, – вздохнула Татьяна Борисовна, – сколько лет тому назад сработано, а как новое. Механизм ни разу не заело, хоть им практически не пользуются. Мне теперь не спуститься и не подняться, ноги не те, а вы сходите, полюбопытствуйте.
– Хучик, Хучик, – позвала я.
Раздался плач, потом сопение, следом показался несчастный мопс. Увидев меня, он завизжал от восторга и кинулся целоваться.
– Маленький мой, – бормотала я, вытирая своим пуловером его мордочку, по которой горохом катились слезы, – ну, ну, успокойся, сейчас пойдем домой, кушать.
Услыхав знакомый глагол, оголодавший Хуч взвыл, словно сирена пожарной машины.
– Какой очаровательный! – умилилась Татьяна Борисовна. – Можно его угостить?
– Пожалуйста.
– А чем?
– Хуч ест все.
– Он меня послушается, коли позову?
– Если предложите перекусить, пойдет за вами на край света.
– Дорогой, хочешь творог? – поинтересовалась Татьяна Борисовна.
Мопс сел перед старушкой и, преданно заглядывая той в глаза, принялся вертеть жирненьким, свернутым колечком хвостом.
– Тогда пошли на кухню!
Я шагнула в тайный ход. Хуч секунду колебался, не зная, как поступить: бежать за хозяйкой или идти подкрепиться.
– Душенька, – крикнула старушка, – там найдете на каждой площадочке, сбоку, ручки, потяните за них, и выход откроется! Хучик, иди сюда, вот твой творожок.
Очевидно, мопс решил, что я вернусь и беспокоиться не о чем, а вот следующего предложения поужинать может и не последовать. Поэтому не побежал за мной, а кинулся к Алтуфьевой.
Я пошла по крутым ступенькам одна. Вскоре и впрямь показалась крохотная площадка, а в стене торчало нечто, больше всего похожее на рычажок. Я подергала железку. Стена абсолютно беззвучно отъехала в сторону. Я высунулась наружу. Так, все правильно. Перед глазами предстал торговый зал. Слева – автомат и ларек с открытками, справа, словно изваяние, сидел Снап. Увидав голову хозяйки, торчащую из стены, ротвейлер сначала разинул пасть, потом недоуменно бормотнул:
– Гав.
– Не волнуйся, милый, – успокоила я собаку, – ты совершенно здоров. Я не твой глюк, скоро вернусь.
Дальше ступеньки привели к еще одной площадке. Я дернула вновь за рычажок и оказалась в подвале, в пространстве между шкафчиками для одежды. Обозрев пустое помещение, я пошла назад.
На кухне у Татьяны Борисовны шел пир горой.
– Уж не знаю, правильно ли я сделала, – сообщила пожилая дама, – но дала ему еще йогурт, кусок сыра и бутерброд с паштетом. Только, по-моему, Хуч не наелся. Он все проглотил в мгновение ока и по-прежнему выглядит несчастным.
– Хучик способен истребить запасы в «Рамсторе», – успокоила я Татьяну Борисовну, – и казаться умирающим от голода. Надо же, как интересно, тайный ход! Кто же его придумал? И как получилось, что он сохранился после всех перестроек?
– Не откушать ли нам чайку, – предложила Татьяна Борисовна, – с кексом и шоколадными конфетами? Грешна, люблю сладкое, а вы, Дарьюшка? Полакомимся, поболтаем…
Минут через десять Алтуфьева наполнила чашки. Все мои знакомые старушки пьют желтоватую водичку, которую невоздержанная на язык Манюня называет мочой молодого поросенка. Одни это делают из экономии, заливают в чайник воду по десять раз: есть хоть какой-то оттенок – и ладно. Другие, менее стесненные в средствах, пьют противный жидкий напиток из соображений здоровья, боясь перегрузить сердце и сосуды. Но Татьяна Борисовна не принадлежала ни к той, ни к другой категории. Старушка заварила «Ахмад», темно-коричневый, крепкий, настоящий чифирь, и налила его в изящные старинные чашечки, не разводя кипятком.
– Дом проектировал мой папенька, – завела она рассказ, – он обожал маменьку, женился, уже достигнув солидного общественного положения.
Борис Алтуфьев очень любил супругу, старался выполнять все ее прихоти. Кстати, Дарья была не капризна и не истерична. Мужа просьбами не изводила. Оказалось, что она домоседка. Балам и светским развлечениям мадам Алтуфьева предпочитала рукоделие и книги. Борис, небольшой любитель праздных развлечений, был готов ради молодой супруги таскаться по чужим гостиным. Дарьюшка же в первые полгода после свадьбы покорно наносила визиты вместе с мужем. Но однажды она разрыдалась:
– Борис, отправляйся без меня.
– Что произошло, душенька? – изумился супруг. – Никак ты занедужила?
– Сердце мое, – всхлипывала жена, – более нет мочи по раутам ходить. С души воротит, не гожусь я для светской жизни, уж не изволь гневаться, дорогой, дома останусь, скажусь больной, езжай один, авось княгиня не прогневается, коли скажешь, что я головой мучаюсь.
– Никуда я не поеду, – ответил Борис, – самому от гостиных тошно.
– Что же тогда мы по балам крутимся?
– Так я ради тебя старался, полагал, молодой даме вальсировать хочется.
– Друг мой, – кинулась на шею мужу Дарьюшка, – по мне лучше в капоте, с книгой!
Так они и стали проводить время в халатах, у камина, выбираясь в гости только в случае крайней необходимости. Как многие дамы того времени, Дарьюшка обожала романы Джейн Остин и сестер Бронте. Много уютных вечеров провели они с мужем, читая про замки, привидения и секреты. Поэтому, когда затеялось строительство дома, Борис решил сделать сюрприз любимой – тайный ход.
Увидав винтовую лестницу, Дарья всплеснула руками. Борис смеялся, сюрприз удался на славу. Потом они с женой забавлялись, как дети, пользуясь тайным ходом…
Прошло время, грянул большевистский переворот. Алтуфьевым стало не до шуток. Сначала их выселили на третий этаж, потом Бориса арестовали, затем он сгинул в аду ГУЛАГа. Дарьюшка жила тихо-тихо, работала в издательстве корректором, больше всего боясь, что проклятые большевики доберутся и до нее с дочерью. Но страшная машина репрессий иногда давала сбой. Ни жену Алтуфьева, ни дочь не тронули, более того, про них словно забыли. На первом и втором этажах ютились в коммунальных квартирах жильцы. На третьем проживали Алтуфьевы. Правда, большая половина комнат, шесть из девяти, была отдана под нотариальную контору, но все-таки у Танечки в тот год, когда погибла Дарьюшка, оставалось целых три помещения. Невероятная роскошь для москвичей тех лет.