– Как жестоко, – покачал головой Никишов.
– Да, жестоко, – согласилась тетя Ира, – но такова жизнь. Это тебе не созерцательная японская поэзия. Жизнь – это борьба. В основном, борьба за справедливость. И поэтому у каждого борца должен быть внутри свой стержень.
– А вы борец? – спросил Никишов. – За справедливость? Или за пирожок с мясом?
Ну, сейчас тетя Ира к директору побежит…
Не побежала. Внутренний стержень не позволил. Но почему-то тетя Ира бросила на Никишова после его слов странный взгляд. Обиделась за пирожок с мясом? Не похоже. Скорее, она будто хотела сказать глазами: «Ну что ты ко мне цепляешься? Мы ведь должны быть друзьями. И соратниками в борьбе за справедливость».
– А ты, Сережа, мне говорили, хороший спортсмен?
– Хороший, – буркнул Никишов. – Будущий чемпион. Только тренироваться теперь негде. А у нас скоро соревнования с гимназией.
– Почему негде? – наивно удивилась тетя Ира.
Своим удивлением она попала в больное место. И ей тут же обрисовали мрачную картину.
– Какая подлость! – сказала она. – И вы терпите? Да я бы давно взорвала эту стройку к чертовой матери! Ой, извините, не сдержалась.
Нам это понравилось. Наши учителя, конечно, тоже возмущались. Но никто из них не высказывался так горячо и открыто.
– Вы знаете, друзья мои, – стала вспоминать тетя Ира, – когда я училась в школе, у нас был очень вредный учитель рисования. Он был пьяница и все время спал на уроках. А чтобы мы ему не мешали, он заставлял нас рисовать его портрет. Пока он спит.
– Представляю, – усмехнулся Никишов.
– Вот именно! А он собирал наши рисунки, показывал их завучу и жаловался, что мы рисуем на него злые карикатуры.
Что-то мне ее история напомнила. Какую-то книгу. «Республику ШКИД», кажется. Или я путаю? Но какое-то неясное еще подозрение запало мне в душу.
– Вот гад! А вы терпели?
– Ничего мы не терпели! – Тетя Ира даже раскраснелась от воспоминаний. Глаза ее сверкали, как сережки в ушах. – Я организовала группу протеста. Мы поборолись-поборолись и добились, что его выгнали. А вы, – тут она нахмурилась, – вы, друзья мои, все терпите.
– И ничего не терпим, – вскочила Ленка Огурцова, симпатичная, но глупая девочка. – У нас тоже есть группа протеста. Непримиримые! И мы тоже боремся!
– Плохо боретесь! – Тетя Ира хлопнула кулачком по столу. – Вам, наверное, не хватает активности. Настоящая борьба должна быть неустанной. Только тогда она приведет к победе. Вашим непримиримым нужен хороший главарь.
Тетя Ира сказала это так, будто предлагала себя на роль хорошего главаря. Но она имела в виду совсем другое.
– Вот, например, Сережа Никишов. Он вполне может возглавить ваше стихийное движение. И поэзию любит, и спортом занимается.
Тут по классу побежали смешки и шепоток. Начались всякие ужимки и переглядки.
– Понятно, – усмехнулась тетя Ира и раскрыла журнал.
И с этого урока у нее установились хорошие отношения с Серегой. Он больше не донимал тетю Иру японской поэзией, а она не пыталась изменить то, что вложил в нас и привил нам Бонифаций.
– А Ирка – ничего, – сказал мне как-то Никишов. – Боевая.
Однажды после уроков я увидел, как они шли вместе к метро и что-то горячо обсуждали. Но потом Серега спустился в переход, а тетю Иру подхватил черный «Мерседес». И умчал в неизвестном направлении. Странно, но машина (а таких в городе сейчас полно) показалась мне знакомой. Не цветом, не формой кузова, а чем-то еще, какой-то мелочью, которую я уже видел. И видел совсем недавно.
Почему-то этот пустяк испортил мне настроение. Бывает, конечно, пытаешься что-то вспомнить – и никак не получается. Злишься на себя, копаешься в памяти. Но здесь нечто другое возникло – какая-то неосознанная тревога. Которая вот-вот перейдет в откровенный страх.
Почему?
И вдруг через несколько дней оказалось, что встревожился я не напрасно. Правда, произошедшее никакого отношения к тете Ире и «Мерседесу» не имело. Просто Никишов явился утром в школу с громадным фингалом под левым глазом. Накануне вечером его встретили возле подъезда какие-то парни. Их было двое. В черных куртках и спортивных штанах. Разговор был очень короткий.
Один сказал, ткнув себя в грудь:
– Я – Джин, а он – Тоник, – и показал пальцем на второго амбала. – Мы джин с тоником. А ты? Ты Никишов?
– Никишов.
– Непримиримый?
– А вам-то что?
Сокрушительный удар.
– Если еще раз покажетесь на стройке, будете всем классом хромать всю оставшуюся жизнь на все ноги.
Но Никишов не испугался, у него есть стержень. «Мушкетеры» и раньше всегда держались вместе, а теперь и вовсе стали неразлучны. И не расставались с крепкими дубовыми палками, которые сперли из спортивного зала.
– Интересно, кто же меня выдал? – задумчиво произнес Никишов.
– Я говорил, что нельзя связываться со строительной мафией. Она самая большая, жестокая и опасная.
Никишов мотнул головой:
– Ты, Димон, слишком добродушный. А я – нет. То есть не слишком. И мне теперь нельзя отступать.
– Да, – согласился с ним Сельянов, – с таким фонарем – только вперед.
– Ага, – поддержал его Юраша Козлов, – вперед за вторым фонарем.
– Не в фонаре дело, парни, – сказал Никишов. – Нам надо быть умнее.
– Мы и так не дураки, – поспешил сообщить Юраша.
– Но не все, – разозлился Серега. – Слушай, что говорю. Кто-то выдал нас браткам, так? Они меня предупредили. Так? А на стройке, предположим, все равно борьба продолжается. И что тогда мы видим на картинке?
– Что мы видим? – Юраша в самом деле не из самых умных. До Арамиса ему далеко.
– А то, что они вроде бы как бы ошиблись. Не на тех вредителей вышли. И будут их искать. А мы, уйдя от подозрений, продолжим свое дело.
Неплохо придумано. Только после очередной акции на стройке амбалы опять явятся к Никишову. О чем я ему и сказал.
– Ну и что? Я тогда как заплачу… Как начну давать клятвы, что очень испугался и даже в школу перестал ходить, не то что на стройку…
– Правильно, – сказал Алешка. – Ты к стройке не подходи. А я там одну штуку им устрою.
– Заминируешь?
– Не очень. Ваше взрывное устройство нам еще пригодится. Я им «растяжку» установлю. На меня никто не подумает. Я Кошкинду лучший друг и коллега. Мы с ним вместе с моста плевали. На всяких джентльменов.
– Они милицию вызовут, саперов, – забеспокоился Юраша.
– Не вызовут. Они сами разберутся. Я слышал, как прораб нашему директору кричал, что он тоже в прошлом офицер. Сапер. Или минер.
– Леха, – сказал довольный Никишов, посверкивая своим фонарем, – назначаю тебя своим заместителем. В штабе непримиримых.
– Щаз-з! Это ты у меня заместитель. Из-за ранения.
Никишов рассмеялся и не стал спорить, кто из них главнее.
– Действуй, Леха! А мы тебя подстрахуем. Внимание отвлечем. Я спецгруппу для операции подготовлю.
Дома Алешка покопался в своих запасах и разыскал гранату-лимонку. Она, конечно, не настоящая, один корпус. Ее Алешке наш дядя Боря подарил. И, кстати, эта граната, самая настоящая на вид, уже не раз выручала нас в борьбе с врагами.
– Так… – Алешка призадумался на мгновение. – Запал нужен.
Он пошарил в столе, разыскал металлический стержень от старой авторучки. Вставил «запал» в гранату, намотал немного изоляции.
Леску для «растяжки» мы выбрали в папиных рыболовных запасах – потолще, позаметнее, зеленую такую. А потом Алешка покопался в чулане, что-то там нашел и положил в пакет. Туда же отправилась и граната. И зачем-то красный маркер. Он опять появился в нашем доме. Так же незаметно, как когда-то исчез.
– Пошли! – сказал Алешка. – Минируем противника.
Я позвонил Сереге:
– Мы готовы. Выводи группу отвлечения.
– Есть!
Алешка еще за чем-то заскочил на кухню, и мы помчались к школе.
Честно говоря, я думал, что группа отвлечения и подстраховки будет довольно многочисленной. Думал, что Никишов позовет знакомых девочек из танцевального ансамбля и они будут водить возле стройки хороводы. Чтобы охранники на них пялились.
А в группе было всего два человека. Нет, два создания. Одно создание было человеком Никишовым в какой-то дурацкой шляпе (для маскировки, объяснил он потом), а второе создание – симпатичной беленькой козочкой в ошейнике и на поводке.
Тут я вспомнил. Одна соседка Никишовых, одинокая старушка, держала на своем балконе козу по имени Эльза. Все жильцы в подъезде сначала очень возмущались, а потом привыкли. Тем более что козочка была очень спокойная и чистоплотная.
А Серега, жалея бабулю, стал козочку выгуливать на травке. Ну а если озорной пацан гуляет с козой, он, конечно, что-нибудь удумает. Никишов стал обучать Эльзу, как собаку. И у него получилось. Видели бы вы, как по команде «Рядом!» она послушно семенит возле его левой ноги, трясет бородкой и постукивает копытцами по асфальту.
Когда мы подошли к воротам, представление было в разгаре. Козочка сначала попаслась на газоне, сделала свои делишки, а потом по команде своего пастуха стала выделывать все, чему он ее обучил. То сядет, то ляжет, то поднимется на задние ноги, то «подает голос», дребезжащий такой. Жаль вот только, он ее команде «Фас!» не обучил. Хотя, кто знает…
Охранники у ворот ржали, как два жеребца.
Мы подошли к ним.
– Я к Абдукадырычу, – сказал Алешка деловито. – Узбекских фруктов из Таджикии ему принес. Вот! – И он с готовностью распахнул пакет.
В пакете сверху лежал кочан капусты.
– Фрукты… – фыркнул охранник, не отводя глаз от Эльзы. – Проходи.
Алешка вошел в ворота. А между тем все, кто был на стройке, столпились возле забора, привлеченные представлением.
Алешка для вида заглянул в бытовку, а потом, никем не замеченный, прошмыгнул в глубь стройки. И исчез.
И вскоре появился, помахивая почти пустым пакетом.
Никишов взял Эльзу на поводок, и они чинно потопали домой, стуча бутсами и копытцами по асфальту.
– Хороший шашлык пошел, – сказал им вслед один из охранников. – Обученный.