Я прикрыл глаза, попытавшись просканировать пространство на поиск живого, доверяясь не столько магии, сколько интуиции и внутреннему чутью… Нет, бесполезно. Лес давил своей темной, непроглядной массой. Различить здесь чье-то присутствие все равно что искать рыбу в штормовом океане.
Зато далеко впереди проступило синеватое мерцание Врат, коему даже аура колдовского леса не помеха. Судя по оттенку, Врата и впрямь привязаны к Воздуху. Справочник не соврал.
Наверняка придется прыгать с обрыва, пытаясь попасть в створ…
Я вздохнул и, обогнув смирного «кентавра», двинулся по направлению к Вратам, выверяя каждый шаг, стараясь смотреть одновременно на все четыре стороны (и еще под ноги), пробуя на вкус воздух, касаясь леса вокруг и слушая, слушая, слушая… Ощущение взгляда в спину только что не жгло шкуру. Еще немного – и дымиться начну. Причем казалось, что взгляд двоится. Один – недобрый, зыбкий, обволакивающий со всех сторон, принадлежал лесу, и за время своей прогулки я уже успел привыкнуть к нему, а вот второй появился позже, прицепился, как крюк, где-то возле машины. Одиночный и пристальный. Так мог смотреть только человек. Несколько раз я резко оборачивался, пытаясь захватить наблюдателя врасплох, и пару раз мерещилась смутная тень среди стволов. Но каждый раз никаких явных следов не обнаруживалось, и я шел дальше, выплевывая сквозь зубы нарастающее раздражение вперемешку с ругательствами.
Еще шагов через двадцать земля в прямом смысле ушла из-под ног, и я провалился в яму. Заскользил вниз, судорожно пытаясь ухватиться за рассыпающиеся черными склизкими хлопьями стенки. Почва – податливая, неприятно мягкая словно разлагающаяся плоть, – покорно крошилась под пальцами, не позволяя зацепиться… Каким-то чудом я ухватился за древесный корень, опасно затрещавший под моим весом, и повис, впившись в шершавую плеть.
Пахло сырой землей, древесиной и тленом. А еще сухими травами, камедью и воском. Воцарившуюся тишину разбавлял шорох сыплющейся земли и неприятно-пронзительный, хотя и на пределе слышимости, звук. Ноющий и дробный, будто прошивающий множеством незримых мелких игл зуммер. Аж зубы заныли… Далеко вверху отверстие колодца стремительно затягивалось плетенкой прутьев, корешков и травы. Процеженного через быстро зарастающую решетку света едва хватало, чтобы оглядеться.
Прямо напротив, на изгибе другого корня, торчащего из рыхлой стенки, сидела тряпичная, грязная до невозможности кукла, одетая в пестрое платьице. На непропорционально большой голове были нарисованы закрытые глаза, сверху грубо прошитые толстой ниткой крест-накрест, и нарисован широкий рот, перехваченный косыми стежками. Кукла таращилась, несмотря на сомкнутые и зашитые веки, тяжело и изучающе.
От непрерывного зудения чесались десны. То ли из-за подточенной болезнью остроты восприятия, то ли из-за природной неуклюжести, но я шагнул прямиком в ведьмино дупло. Не столько даже ловушка, сколько традиционный ведьмовской накопитель силы.
Не спуская глаз с отвратительной куклы, я принялся аккуратно спускаться. Лезть вверх прямо здесь смысла не имело, земля осыпалась быстрее, чем я взбирался. Но внизу должен быть лаз, через который можно выбраться в соседний колодец, где, возможно, деревьев побольше и почва лучше укреплена. В иных лесах вся земля пронизана ходами, как спелое яблоко червоточинами.
Лаз и в самом деле отыскался, едва проходимый и, видимо, давно брошенный. Возле него висела на стене, приколотая ножом, вторая кукла с выпотрошенным брюхом. Из брюха ее торчали неопрятные, слипшиеся клочья седых волос вперемешку с сухой травой. Глаза и рот куклы испачканы багровыми кляксами. А нож имел странную форму, черное, не тронутое ржавчиной лезвие и почти полностью истлевшую рукоять.
Забираться в темную, заросшую нору мне активно не хотелось, но пришлось. И пришлось ползти вперед, с трудом продираясь через сплетение упругих корней и раскапывая земляные заплывы. Когда я останавливался, чтобы передохнуть и одолеть приступ клаустрофобии, то слышал, как позади едва различимо шуршит что-то мелкое.
Ход привел в другую яму, где было светлее и где на глиняной, укрепленной корнями стене сохранился слепок раскинувшего руки человека, пронзенный вторым черным ножом, собратом того, что распотрошил куклу. Из этого колодца выбраться удалось, благо что и стенки поплотнее, и корней побольше. Перемазавшись грязью с ног до головы, я выполз наверх и некоторое время обессиленно валялся на земле, тяжело дыша, словно только что завершил марафонскую дистанцию. В глазах плыли красные круги, голова кружилась, горло пульсировало саднящей болью… Эдак я недалеко уйду, вяло подумал я, кое-как поднимаясь и пытаясь сориентироваться. Лес слева казался светлее и реже, как истершееся до утка полотно. Что ж, посмотрим…
Мельком оглянувшись, я заметил, что тряпичная кукла, вылезшая вслед за мной из колодца, уселась на его краю и смотрит вслед. Глаза под кривыми стежками были открыты и полны лютого разочарования. Прямой прежде рот выгнулся усмешкой.
…Лес внезапно кончился. То есть он продолжался дальше, срываясь с обрыва, как водопад, безудержным потоком кустарника и подлеска, а затем карабкался по противоположной стенке наверх, чтобы снова затопить все пространство до горизонта. Но гигантский овраг разорвал землю, и влево от него лес сдавал свои позиции, превращаясь сначала в распадок, а затем в обширную долину. Дальше, у горизонта, на севере и западе, он снова поднимался, окаймляя равнину и превращая ее в своеобразный заповедник. Только отчего-то деревья на севере издалека казались то ли сизыми, то ли серыми…
Прямо у моих ног земля круто уходила вниз, опушенная по отвесу травой, кустами, а кое-где разглаженная проплешинами скалистой поверхности и песочными разводами. Дна не различить. Противоположный край оврага маячил в паре сотен шагов.
Зато отсюда открывался замечательный вид на долину, россыпь строений, нанизанных на ленты дорог (видимо, обещанная ферма Баклаги) и окруженных разноцветными полотнищами то ли полей, то ли лугов, огражденных, но одинаково заросших и заброшенных. Дома уже успели осесть и развалиться. Пожарная вышка опасно накренилась, грозя вот-вот рухнуть. А возле дороги лежит опрокинутый набок грузовик.
Над поселком уныло реяли темные охвостья разрушенных чар. Очень давних, судя по оттенку, и очень мощных. Но все равно изодранных в клочья.
Не нравится мне здесь…
По утверждению справочника, Врата располагались в этом районе. Чуть дальше поселка. Значит, придется перебраться на другую сторону.
Я двинулся вдоль кромки оврага, стараясь придерживаться тени деревьев. Снизу, со дна расщелины, тянуло колким, угрюмым морозцем, словно там вилась ледяная поземка. Деревья, растущие внизу оврага, казались больными, изломанными и неестественно черными, будто обугленными. Влево, по направлению к селению, овраг заметно сужался и исчезал. Справа, в лесу, он, наверное, тоже где-то заканчивался, но угадать, как далеко придется идти, не представлялось возможным. И все равно я выбрал путь вправо. Не хотелось выходить на открытое пространство.
Впрочем, далеко я не ушел. Застыл, пытаясь рассмотреть странное «пятно» почти прямо на своем пути. Чтобы двигаться дальше, мне пришлось бы пройти между этим «пятном» и обрывом. Не самая заманчивая перспектива… Склонились ветки корявой вербы, прикрывая «ничто». Как маскировочная сеть над волчьей ямой. И при этом в воздухе стелился поразительно неуместный запах печеной картошки…
Я остановился, колеблясь и присматриваясь. От «пятна» во все стороны веером разбегались сторожевые нити смутно знакомого мне плетения. Слишком тонкие, почти неощутимые, словно паутина в воздухе, и оттого замеченные буквально в последний момент. Одна из них застыла передо мной, задрав кончик вверх и чутко покачиваясь, как насторожившаяся змея. Две позади тоже зашевелились, подползая.
Обойти или ударить?
Я привычно собрал пальцы в коготь. На один удар хватит даже жалких резервов моей силы. Выжечь как можно большее пространство и…
– Трой! – раздался из пустоты знакомый голос.
Нити разом дрогнули, прытко сплетаясь в сложное кружево. «Пятно» ломко заколебалось, подернулось трещинками и внезапно раскололось. И оттуда, из ложбинки между корнями вербы, торопливо поднялась фигурка с растрепанными светлыми волосами. И замерла, пытливо рассматривая меня.
Так, кажется, у меня уже начался бред…
– Трой? – На этот раз Ксения произнесла мое имя с вопросительной интонацией. Без удивления, но выжидательно.
«Привет!» – хотел сказать я, потому что ничего разумного мне с ходу в голову не пришло. «Глазам не верю!..» «Откуда ты здесь?..» Вот кого я точно не ждал здесь встретить, так это Ксению. И внезапная горячая радость всплеснулась внутри, щекотная и непривычная.
Но вместо приветствия или вороха бессмысленных изумленных восклицаний я только беззвучно пошевелил губами, тщетно силясь соорудить приемлемую фразу. Голос исчез напрочь. Распухшая, воспаленная глотка не пропускала наружу ни единого звука, кроме невнятного хрипа.
И лицо Ксении дрогнуло неприязненно. Она явно ждала чего-то другого. Потому что отшагнула назад, выставив перед собой ладонь с растопыренными пальцами. И, чуть склонив голову влево, потребовала:
– Кто ты? Назовись!
«Не узнаёшь?» – возмутился я. Я, конечно, слегка поистрепался за последние пару дней, но не настолько же. Однако даже недоумение выразить членораздельно не удалось. Изжеванные болезнью связки не желали слушаться. И тогда я перешел на язык жестов… Мол, я это! Разве можно сомневаться?..
Оценить свои способности к мимическому искусству и завершить запланированное объяснение не удалось в силу объективных причин. За спиной справа обозначилось движение. Легкий ток воздуха и резкое чувство опасности заставили меня мигом развернуться, принимая прыгнувшего на спину противника относительно защищенным боком, где размещался свернутый гобелен.
Тяжелый незнакомец сбил с ног, и мы покатились по вороху палых листьев, едва не сверзившись с края обрыва, награждая друг друга ударами. В первый момент мне удалось перекинуть незнакомца через себя и подмять, но он нанес такой знатный удар по голове, что искры брызнули из глаз. Тугая черная боль плеснулась в черепе, вызвав в глазах ярко-алые вспышки. Меня повело в сторону, однако противник не успел воспользоваться преимуществом.