Под потолком душного гастронома лениво барражировали мухи. В мясном отделе булькал засаленный радиоприемник с кривой антенной. Вид заветренной говядины вызвал у Вадика спазм. Батоны вареной колбасы напоминали отрубленные конечности. С отвращением поморщившись, он направился к винно-водочному. Вадику не нравилось, что отдел назывался именно винно-водочным. Казалось, покупателя провоцируют на убийственный коктейль из шамурлы и «Столичной». Полки радовали этикеточным многоцветьем. Вадим вспомнил алкоголика дядю. Его убило похмелье. Он, как раненый боец, дополз до магазина. А дяде сказали, что водку еще не завезли. Так на ступенях филиала храма Бахуса он и отдал Богу душу.
Аккуратно уложив бутылку на дно пластиковой корзины, Вадик подошел к кассе. За аппаратом сидела Люда. Грудь девушки объемами напоминала пародийную. Табличка с именем не висела, а лежала на вздымающемся от дыхания бюсте. Запястья вырисовывали складочки трехлетней девочки-пышки. Вадим недолюбливал Людмилу. Она криво улыбалась, хрюкала во время смеха. Потешалась над своими шутками и напевала под нос песни Ротару.
– Вадик, а зачем тебе сухие супы? Ты в водке сухие супы варишь, да, Вадик?
– Я ими оливье заправляю.
– И не надоело тебе глазенки заливать?
– Ты еще скажи, на кого, мол, ты, Вадик, стал похож.
– А че говорить-то? На забулдыгу ты и похож. Интересный, умный вроде, а похож на алкаша.
– А ты выходи за меня замуж. Я пить брошу. Образуем семейное гнездо, в которое ты каждый вечер будешь приземляться сизым геликоптером. Потом детишек нашинкуем. А они будут дарить нам мир. И будет в них сщ-щ-щ-астье!
– Два сщ-щ-щ-астья с тобой будет! Да и нашинкуешь с тобой разве что соломки морковной. У нас, наверное, просроченные бананы тверже твоей машинки шинковальной. – На этих словах Люда, прихрюкнув, залилась смехом.
– Знаешь, Людок… Тебя погубит пошлый юмор подворотен, запах из рыбного отдела и отсутствие стремления к карьерному росту. Иди в ПТУ и помни! Помни, что учиться никогда не поздно.
– Тоже мне, идиотик ученый. Я, между прочим, колледж закончила.
– Оно и видно. А колледж, то есть бывшее ПТУ, закончил тебя как женщину.
В спину коротко стрельнуло слово «урод». Вадик быстро вышел на улицу. Откупорив бутылку, сделал пару глотков. Солнце уже не резало глаза, не копошилось в них своими острыми лучиками, а ласково светило. Листья не были пыльными и блеклыми. Пение птиц не нервировало. На скамеечке у подъезда сидела тетя Клава. Руки женщины были распластаны по свежевыкрашенной спинке. Голова покоилась на левом плече. Тетя Клава дремала. Милая улыбка, чуть подрагивающие веки, дряблые щечки. С минуту посмотрев на соседку, Вадик вбежал в подъезд. Вернулся с фотоаппаратом. На детской площадке субтильный юноша угощал пивом свою первую любовь. Вадик подбежал к мальчишке:
– Юниор, срочно нужна помощь.
– Мелочи нет, – прогундосил мальчик.
– Зато синяк может появиться. Тоже мелочь, но неприятная. Пошли. Будем снимать высокохудожественное фото.
– Мама говорит, что я жутко нефотогеничен.
– Зато языкаст. Значит, смотри. Тихонько так подойди к скамейке. И как можно ближе к этой мирно спящей труженице. Густо намажь на лицо всю трагедию вашего утерянного для жизни поколения. Голову ручонками обхвати. Вот так.
И Вадик показал, как нужно обхватывать голову свидетелям трагедии.
– И что взамен?
– Взамен? Слава взамен, известность! Увидишь свою худощавую мордашку в газете. Купишь экземпляров десять. Девушке один подаришь. Остальные родне, хулиганью местному покажешь, чтобы не били. Давай-давай, юниор, – торопись. Следующий раз тебя если и пропечатают, так либо в боевом листке, либо в криминальной хронике. А это уже не слава. Это суррогат.
Юноша достаточно правдоподобно хватался за голову, корчил рожи. Вадик ловил удачные ракурсы. Забежав в квартиру, вспомнил о купленной бутылке. Настроение, поднявшееся благодаря творческой удаче, стало еще более приятным. Конечно же, Вадим вспомнил и о совести. Но денег у него практически не оставалось. Материала для статьи не было. Опорожнив добрых полстакана, Вадим набрал номер Александра Сергеевича. Первым начал говорить главред:
– Вадик, ты мне что обещал? Ты мне обещал материал-бомбу о «черных копателях» с каких-то плодоносящих трофеями болот. С фотографиями обещал. С интервью главного «черного копателя». И с интригой, которую можно растянуть на три номера. И где этот материал?
– Сорвалось с «копателями», Александр Сергеевич. Они какое-то разрешение не получили. Вот мы и не поехали.
– Вадик, ты, насколько я могу судить по голосу, – трезв. Ну или успел опохмелиться. Но, может, я и ошибаюсь. Может, ты вообще не пил. Так какого же рожна ты несешь ахинею?! С какими «копателями» ты хотел делать байку?
– Я же говорил, с какими. С «черными», Александр Сергеевич.
– Так зачем же им разрешение, если они «черные»?
– Ну… Ну не от властей разрешение, а от братвы. Зоны поиска ценностей поделены на квадраты. Эти квадраты распределены между организованными преступными группировками и…
– И на болотах денно и нощно стоят посты из отморозков, – перебил главред, – чтобы «черные копатели» не утащили из-под носа у бригады ржавый пулемет, башню танка или сундуки с золотом Третьего рейха. Знаешь, Вадик… Вот есть поговорка, что, мол, лень родилась раньше какого-либо человека. Раньше тебя, Вадик, родилась не лень, а ложь. В общем, так. Либо завтра сдаешь хорошую байку, либо будем говорить по-другому. Пусть не «бомба», пусть нормальный, читабельный, как сейчас говорят, материал. Завтра, Вадик.
– Материал уже есть, Александр Сергеевич. Не взрывной и скандальный, правда. Он трогательный. Можно даже сказать, исполненный трагизмом нашей жизни. Осталось, как вы говорите, поместить ядро в оболочку.
– Помещай, Вадик. А то я помещу тебя в список неблагонадежных. В такой же черный, как твои «копатели» с разрешениями.
Порицания показались Вадику не слишком злыми. После очередных ста граммов Вадик счел их почти что отеческими. Монитор ожил полупорнографической заставкой. Из колонок рвался в мир Билли Айдол. На белом полотне появился заголовок: «А старики уходят и уходят…» Из угла губ то и дело вываливалась сигарета. Вадик, подобно гению фортепиано, стучал по клавишам. Так же откидывал назад голову, когда организм просил очередной порции зелья. Три часа уложились в статью на целую полосу. Закончив гнать строку, Вадик принялся ретушировать фото. Несколько раз посмотрев на снимок, репортер пришел к выводу, что есть на нем детали лишние, отвлекающие. Из кадра исчезло левое крыло «мерседеса», мусорный ящик и беременная кошка Франя. По мнению Вадика, читателя должен был зацепить эффект безвременья. Но эффекта не получилось. На страдающем юноше были кроссовки и бейсболка. А юноша был одним из несущих элементов экспозиции, и убирать его было ни в коем случае нельзя. Отослав письмо Сергеичу, Вадик потянулся. Выпив еще рюмку, улыбнувшись, прилег на диван.
Разбудили Вадима ноты «Валькирии». Эта мелодия была закреплена за звонком главреда. Голос шефа был грустным. Можно сказать, скорбным.
– Ну еще раз здравствуй, Вадим… Получил твой материал. Прочел и в очередной раз понял, насколько ты небесталанен. Только, бога ради, не обольщайся. Ради бога, прими эту похвалу достойно, – Сергеич взял паузу. – Старушка, выходит, на твоих глазах прямо и преставилась?
– Почти, Александр Сергеевич. Иду, вижу, ее внучек голосит на всю улицу. Знаете, у самого защемило все внутри. Как будто лезвием по грудине кромсали. Ну я тут же по мобильному неотложку вызвал. А о материале и не помышлял даже. Знаете, подумал поначалу, что, мол, долг журналиста дело хорошее… Но до определенных границ. Человек ушел в мир иной, а я буду, как папарацци, нащелкивать эту трагичную картину. А потом как осенило, Александр Сергеевич! Будто луч какой снизошел! Ведь ушел человек, ушла жизнь… И возможно, жизнь, написать о которой именно долг журналиста. – Вадим уже сам себе верил.
– В этом ты прав. Послушай, а откуда ты биографию Марты Францевны Изотовой, а в девичестве Рейншталер, узнал?
– Там же сноска есть в конце материала. С благодарностью родственникам Марты Францевны за помощь в подготовке материала.
– Ах, да… Вижу. – Вадиму показалось, что в трубке что-то булькнуло, и главный сильно выдохнул. – Знаешь, что я еще, Вадим, думаю, – не больно ли фото реалистичное? Добрый, можно сказать пропитанный любовью и скорбью, рассказ – и фото покойницы. Вроде как не раздел криминала. Ты как сам считаешь?
– Думаю, что как раз это фото материал и несет.
– А мы знаешь что сделаем? Мы сделаем побольше фотографий, где она в детские годы. Вот где на стульчике стоит, например. Ее увеличим. И где в профиль на набережной, тоже побольше поставим, – моделировал макет Сергеич. – Как годы меняют женщин-то, а… Один человек, а на всех фотографиях такая разная…
Здесь стоит пояснить, что для придания большей достоверности своему повествованию Вадик отсканировал детские фотографии своей покойной бабушки. В этот момент он второй раз за день помянул совесть.
– Да я иногда на свои фото смотрю, Александр Сергеевич, и тоже удивляюсь. Вроде всего-то три-четыре года прошло… А так сильно изменился, – вставил Вадим.
– А ты, Вадик, иногда не по дням, а по часам меняешься. Это, потому как водку жрешь декалитрами. А три, как ты говоришь, четыре года назад тебя только с бутылкой пива можно было увидеть. Да и то редко. Так что помолчал бы, Вадик. Но материал хорош… Получишь полтора гонорара.
– Спасибо вам, Александр Сергеевич. И у меня просьба большая к вам. Вы не могли бы в бухгалтерии попросить, чтобы они деньги хотя бы завтра перевели. Я поиздержался сильно. Но деньги нужны не на водку, а исключительно для работы. Игорь Савин рассказал, что буквально в сорока километрах от города есть дом с очень странной историей.
– Привидения?
– Что «привидения»?
– Спрашиваю, привидения в доме том обитают?
– Нет. Обитает там какой-то дедок и полтергейст.