Он дальше что-то рассказывает, я вполуха слушаю, а у самой в голове совсем другие мысли: он суккуб, Гришка его сыном был. А Агрипина про моего синеглазика сразу же с уверенностью заявила, что тот суккуб. Откуда узнала? И в ту ночь, когда я эксперимент затеяла, синеглазый сначала странно отреагировал на окружающую обстановку, а в конце, когда я на Гришку прикрикнула, – испугался. Неужто это Агрипинин сын? А ведь то изваяние в лесу не само по себе выросло. Я с самого начала была уверена, что оно является делом ведьминых рук. Да и вряд ли меня сюда случайным ветром занесло, слишком многое сошлось одно к одному, чтобы я в эту деревню приехала. Из всей картины только наша реальная встреча с синеглазым выбивается. Сначала в поезде, потом к автовокзалу подвез. Будто контролировал, чтобы я цели достигла. Но почему он сам к матери не поехал? И еще… ведь когда я вещи разбирала в доме у бабки, то почему-то ни одного фотоальбома не нашла. Это тоже странно.
– Кондрат, – вынырнув из размышлений, я заметила, что тот уже умолк и, судя по всему, давно. – А какие у Агрипины отношения с сыном были?
– Хорошие, – вздыхает. – Оттого-то она его в город и отправила. Там шансов больше пару найти. А если и нет, то девки там ранние и неинициированные ведьмы часто то в один, то в другой грех впадают, а нам это пища.
– У тебя нет его фотографий?
– Есть, – удивился проявленному мною интересу хозяин, встал, прошелся к бюро, откуда вынул толстенный фотоальбом. – Вот, смотри. Тут и Агрипка почти молоденькая есть, и я – вот, рядом.
Он рассказывает, поясняет, когда это было, где и кто на фотографиях, а я поражаюсь: Агрипина-то, оказывается, небывалой красоты женщиной была, как же с возрастом внешность у людей меняется. Жуть, да и только. Страшно подумать, как я буду выглядеть, если до ее лет доживу. Кондрат тоже видным мужчиной некогда был, глядя на него нынешнего, и не подумаешь. Хотя ему и сейчас лет пятьдесят, от силы шестьдесят внешне дать можно, а вот же он, на пожелтевших от времени черно-белых фотках с фигурными краями, рядом с молодой Агрипиной стоит. Выходит, не соврал, что они ровесники. На каких-то фотографиях часто фигурировала девочка. Как оказалось, та самая погибшая некогда дочка. Кто ее отцом был, Кондрат не знал. А потом на фотографиях появился мальчишка. И что странно – Агрипине на тех снимках больше сорока не дать с виду, а ведь Василий говорил, что она в шестьдесят родила!
Я наблюдала за тем, как рос малыш, слушала всякие смешные истории о его детстве, и казалось, что уже сейчас в этом десятилетнем малыше начинаю узнавать своего ночного гостя. Хотя… может, это самовнушение? Однако чем дальше, тем больше растет уверенность – это он! И что удивительно, судя по рассказам, Григорий как уехал в юности, так в эти края уже и не возвращался, но у Кондрата оказалось очень много фотографий с уже взрослым сыном.
– Вот это он на вручении диплома. Институт с отличием окончил, – с гордостью рассказывал хозяин дома. – А тут он был на этом, как их там называют… Корпоратив, кажется?
– А откуда у вас эти снимки? – интересуюсь, указывая на явно новые фотографии.
– Так мы с Гришей по Интернету общаемся, – гордо сообщил хозяин дома, кивнув в сторону ноутбука. – Он высылает, а я в районе когда бываю, то распечатываю.
В общем, теперь у меня уже не было сомнений в том, кем именно является мой ночной визитер. Вопрос: случайно ли он очутился поблизости именно в ту ночь, когда я приворот сотворила? Или…
– Прости, мне надо кое-куда срочно съездить, – вскочив из-за стола, выпалила я и, не обращая внимания на шокированного такой реакцией Кондрата, выскочила из дома.
Наконец-то я начала хоть что-то узнавать, и теперь имеющиеся данные связывались в единую нить и понемножку начинали скручиваться в клубочек. И сейчас мне срочно нужно было попасть в зону доступа мобильной сети и кое-что выяснить. Если не сделаю этого, спать спокойно не смогу.
Документы я с собой не брала, поэтому пришлось вернуться домой. Там я застала возле калитки брошенную на дороге резиновую лодку, а во дворе уже знакомую картину: улепетывающая от шрамированного Ночка и взирающий на это безобразие с высоты забора Гриша.
– Васька! – крикнула я, поймав буквально взлетевшую ко мне на руки Ночку. – Ну-ка прекрати! А-то кастрирую, к черту!
Ох! Вы бы видели эту ошарашенную шрамированную морду!
– Ну-ка оборачивайся обратно в человека! – скомандовала я и…
Пожалела о своих словах, ибо он тут же выполнил приказ. Нет, ничего интересного в самом обороте не было. Просто контуры кошачьего тела поплыли, увеличиваясь в размерах, а потом, хлоп, и передо мной уже мужик. Голый.
– Прости, – прикрывая причинное место, произнес он и попятился к скамье, возле которой, как оказалось, валялось кучей его тряпье.
– Ночку не трожь! – рыкнула я. – И так неясно, почему она обращение не проходит, – задумчиво бормочу.
– Как не проходит? Она что, вот за все это время, что ты тут, прям ни разу не обращалась?
– Не-а, – поглаживая начавшую успокаиваться кошку, отвечаю.
– Плохо дело, – как-то грустно вздохнул Василий. – А как ты поняла… Ну… Про меня, что…
– Догадалась, – не стала я сдавать Кондрата.
– Вот уж воистину ведьма, – молвил подошедший ко мне мужик. – Ты чего-то хотела?
– Позвонить надо. Так что поехали к твоему усилителю.
– У Кондрата есть…
– Нет, при нем говорить не буду. И ты из дома выйдешь.
– Как скажешь, – покладисто согласился Василий и направился к машине.
Внутри меня все бурлило, пока я ехала до соседней деревни. Вот вроде что изменится, если узнаю ответ на вопрос? Прошлого-то уже не воротить, ан нет, чую, не будет мне покоя, если не спрошу.
Очутившись у Василия, выяснила, как все работает, и выпроводила хозяина дома за порог, не забыв двери изнутри на засов запереть. Выудила из своего телефона номер той соседки по общежитию, которой когда-то приворот делала. Стою, смотрю на экран Васиного мобильного, а у самой пальцы дрожат и так страшно на кнопку вызова нажимать, просто жуть!
– Але? – раздалось из трубки.
– Привет, это Лера Сорокина, – сразу представилась я, памятуя о том, что у знакомой высветился сейчас неизвестный номер.
– Что случилось? – удивилась моему звонку девушка.
– Расскажи-ка мне, дорогая, кто тебя подбил на то, чтобы речь о ведьмах завести и на приворот меня уломать, – выпалила я.
– Ну и чего спрашиваешь, если сама теперь все знаешь? – пробурчал голос в трубке.
– Интересно стало твою версию услышать, – не растерялась я.
В общем, рассказывать ей не очень-то хотелось. Может, боялась она чего? Не знаю. Но слово за слово, и я вытянула из нее необходимую мне информацию: подошел к ней возле общежития какой-то представительного вида мужчина и предложил подработать. Она сначала не так его поняла и хотела отшить, но он был убедителен и настойчив. Вскоре они уже сидели в дорогом ресторанчике неподалеку от нашего общежития.
– Ну, Лер, сама-то подумай, – ныла в трубку чувствующая себя провинившейся девушка. – Он же ничего криминального делать не предлагал. Выведал, нет ли у меня заветного желания какого? Например, чтобы любимый на меня внимание обратил. Я удивилась, конечно, таким речам, но он заверил, что это возможно. А ты ж знаешь, как я по Эдьке сохла. А этот синеглазый еще и денег мне пообещал. Много денег, Лер…
Слух резануло это слово – «синеглазый», и припомнилось, что вскоре после этого соседка машиной обзавелась дорогой. Но все это списали на ее внезапно вспыхнувший роман с тем самым Эдиком, у которого деньги, кстати, водились.
– Если б что-то плохое надо было сделать, я не стала бы, – говорит, но голос неуверенно звучит. – А так… Попросил завести речь о ведьмах-шарлатанках и подначить тебя, чтобы ты на спор приворот сделала, а для пущей убедительности предложил в оплату за услуги те серьги вручить. Он же мне их и дал. Ты прости. Я ж прежде во все эти истории о ведьмах не верила. Так… думала, чудит мужик, чего ж от денег отказываться? Сразу ж видно – богатый, не обеднеет. Да и тебе подарок перепал ведь. Он уверял, что ты о таких сережках давно мечтаешь. А вот когда твой приворот сработал… Еще и твои видения начались, о которых ты жаловалась. Поверила я. И… Испугалась.
– Ясно, – выдохнула я, ощущая, будто из меня стержень внутренний выдернули.
Распрощалась с соседкой по общаге. Сижу. В голове вакуум. Выйти бы. Там небось Василий волнуется. Но на меня такая апатия напала, что сил ни на что нет. Каково это всю жизнь жить, считая, что ты сама себе хозяйка, к чему-то стремиться, а потом выяснить, что была марионеткой в чужих руках. И ведь началось-то все с бабушкиной смерти. Именно тогда в нашей деревне те дачники появились, дочка которых меня сережками очаровала. Случайно ли?
С одной стороны, это мания – считать, будто кто-то на протяжении девяти лет тебя холил и лелеял, по-своему взращивая такой, какая ты должна быть. Но факты вытягивались из воспоминаний один за другим: бабка той дачницы, которая меня своими сережками околдовала, вечно потчевала меня пирогами да к дому своему привечала, внучку свою в подруги мне сватая. И все приговаривала, что больно уж худенькая я, мол, извелась, по бабуле горюя, и о том, как пироги со стрессом справиться помогают.
Еще тогда, в третьем классе, я подсела на пироги, как на наркоту. Если прежде видеть их не желала, то с того лета меня как подменили. Завидев кусок печеного или жареного теста с начинкой, как наркоман к дозе тянулась, едва ли не трясущимися руками. Ну и да, начала толстеть. Отсюда комплексы неполноценности первые ростки дали. Дальше больше. На деревне жиртрестом обзывались все кому не лень, а я все больше ненавидела свою малую родину и мечтала убраться оттуда подальше. Та же бабка соседская науськала меня, что надо учиться хорошо, чтоб в институт взяли, а там – в городе, мол, жизнь иная, там легче будет. Вот я и грызла гранит науки, мечтая о том дне, когда уеду из ненавистной мне деревни. Благо в первых классах училась и так хорошо, поэтому в итоге аттестат на одни пятерки вышел. А потом – да, перебралась в город. Поступила в институт. Несколько месяцев наслаждалась своей новой жизнью, а потом… потом произошел этот спор, приворот, и начались сны…