Неудивительно, что спустя год они пришли к тупику – Настя не умела, да и не хотела быть полноправным участником их взаимоотношений и оправдывала это тем, что именно Денис был инициатором их брака, а ей это изначально не сильно-то было нужно; а Денис заявлял, что чувствует себя максимально одиноким и непринятым и не может строить эти отношения за двоих. По факту в их браке действительно было полное неравноправие – Денис был тем, кто всегда целует, а Настя была той, кто только подставляет щеку.
Еще полгода она выясняли отношения в попытках найти какой-то компромисс, а потом Денис собрал вещи и ушел. Первое время Настя искренне наслаждалась свободой и легкостью, а потом вдруг обнаружила, что сильно скучает и не хочет больше быть одна. Но, когда она попыталась вернуть Дениса, тот поставил перед ней условие: «Либо ты меняешься и мы вдвоем строим эти отношения, либо я умываю руки». Именно тогда-то Настя ко мне и пришла.
Я не буду долго описывать все методы, которые я использовала в работе с Настей, обозначу только основные моменты, на которые был сделан фокус:
1. Выяснилось, что Настя росла в очень похожей семье – папа с мамой жили вместе только из-за детей, но при этом сами дети чувствовали себя максимально одинокими и ненужными.
2. У Насти не было модели здоровой семьи и нормальных отношений – она действительно не понимала, что от нее тоже требуется какой-то вклад.
3. Ей было очень тяжело идти в близость, потому что все моменты нежности, теплоты и заботы со стороны Дениса вгоняли ее в ступор и вызывали огромное чувство неловкости. Она не давала ему ответного тепла не только потому, что не хотела. Она попросту не умела это делать.
4. Работа всегда была отдушиной Насти, потому что там она была как рыба в воде. При этом все, что касается близости, интимности, чувств и эмоционального контакта, было для нее терра инкогнита – она понятия не имела, как себя вести во всех этих тонкостях, и само понятие «выстраивание отношений» казалось ей таким же сложным, как китайский язык.
5. Тема привязанности и ответственности за других была для Насти довольно болезненной. Она легко взваливала на свои хрупкие плечи ответственность в бизнесе, но при этом все, что касалось ответственности за близких людей, ее очень сильно пугало. Выяснилось, что на протяжении своей жизни Настя даже не решалась завести котенка, потому что сама мысль, что она будет к кому-то привязана, что кто-то будет от нее зависеть и как-то ее ограничивать, вгоняла ее в панику.
6. В детстве Настю не научили принципу взаимности – никто не объяснял ей, что нужно считаться с желаниями других людей, никто не учил ее заботе и взаимоподдержке. Ей вообще практически не давали никакой обратной связи о ней самой, так как родители были настолько отстранены и погружены в собственные проблемы, что Насте иногда казалось, что, если она вдруг умрет или исчезнет, они даже не заметят ее отсутствия.
Логично, что наша работа с Настей строилась на основе коррекции всех этих пунктов – мы определяли ролевую модель, на которую она могла бы опираться в построении близких отношений; мы прорабатывали ее страх близости, умение принимать и оказывать поддержку; мы работали с ее внутренним ребенком и наполняли ее детскую часть любовью и заботой, которых ей не хватало в детстве; мы заново прошли некоторые этапы развития, и Настя училась тому, чему не научилась, будучи ребенком: доверять людям, не бояться близости, заботиться о других, проявлять свои чувства и так далее. К сожалению, я не могу год сложной работы в психотерапии изложить подробно в одной книге, но надеюсь, что хотя бы какой-то вектор работы тебе, мой дорогой читатель, стал понятен. Благодаря этой работе у Насти получилось снизить свои контрзависимые паттерны, скорректировать свою привязанность в более надежную сторону и сохранить отношения с Денисом.
А теперь давай вернемся к истории с Владом. Как я уже писала выше, первый этап нашей терапии закончился на том, что Влад расстался с Эльзой и укатил с друзьями в Италию. Но спустя несколько месяцев он написал, что вернулся в Минск и готов продолжить нашу работу.
На тот момент Влад вел привычный для себя образ жизни – постоянно сидел в Тinder, ходил на свидания, быстро переходил к сексу и через какое-то время расставался с очередной девушкой. Мы постоянно обсуждали его избегающие паттерны, Влад периодически злился и доказывал, что так ведут себя все нормальные мужчины, а мне в какой-то момент хотелось уже самой закончить нашу терапию, потому что я не видела эффекта от нашей работы.
Но спустя два месяца после начала второго этапа терапии Влад неожиданного для всех начал жить с девушкой. Ее звали Оля, она была намного младше него и, на мой взгляд, отличалась немалым умом и сообразительностью. Какое-то время Влад шел с ней по привычной схеме: несколько свиданий, секс на протяжении нескольких недель, а потом постепенное отдаление. Но Оля оказалась хитрее и, почувствовав отдаление, стала жаловаться, что хозяин квартиры, которую она снимала, неожиданно попросил ее съехать. А так как она в Минске практически никого, кроме Влада, не знает, то он – ее последняя надежда и опора. Как любому человеку с нарциссическими чертами, Владу было приятно ощущать себя героем и спасателем, поэтому он разрешил Оле пожить какое-то время у него. Оля с радостью переехала, при этом абсолютно четко расставив границы: «Мы просто живем как соседи, я на тебя не претендую, ты свободный человек, делай, что хочешь».
Влада удивил такой подход, и он почувствовал себя в безопасности – Оля не пыталась тут же «занять территорию» и вести себя по-хозяйски, она никак его не ограничивала и вообще старалась на него не давить. Они просто проводили вместе время: готовили, гуляли в парке, смотрели фильмы, заботились друг о друге в моменты болезни… И при этом никак не обозначали свои отношения и не строили планов на будущее.
Спустя месяц такого сожительства, когда Оля нашла себе новую квартиру, Влад вдруг обнаружил, что не хочет, чтобы она переезжала. Поэтому, составив целый список, почему ей будет выгоднее жить с ним (подошел к этому вопросу с точки зрения рыночных отношений, как это бывает свойственно людям с избегающей привязанностью), он убедил ее пока не переезжать. Но на наших сессиях постоянно жаловался, какая она неидеальная, как много у нее недостатков и сколько девушек вокруг намного лучше, чем она. Я каждый раз его внимательно выслушивала, а потом с улыбкой говорила: «Но ты ведь при этом все равно хочешь жить именно с ней». И он каждый раз соглашался, что все ее минусы – это ерунда, с ними можно смириться и что ему с ней при всех ее недостатках вполне комфортно.
Конечно, Влад не смог кардинально изменить свой стиль привязанности и сделать его надежным. На протяжении еще нескольких месяцев их отношений с Олей у него постоянно вылезали его избегающие паттерны – он пытался тайком ходить на свидания с другими девушками, убеждал себя и меня, что она ему не подходит, периодически заявлял ей, что она ему никто, просто сожительница… Оля, как мне кажется, прекрасно понимала, что так работают его защитные механизмы, поэтому не обижалась на такие выпады. Плюс в их отношениях было много и позитивных моментов – Влад заботился о ней, помогал финансово и по-отечески наставлял. Поэтому, несмотря на все сложности, Оля оставалась рядом, а Влад через огромное сопротивление, но все же учился принимать ее такой, какая она есть.
Я не могу назвать их отношения гармоничными и уж тем более надежными. Владу предстоит еще очень большая работа над собой, чтобы избавиться от привычных схем поведения, потому что, помимо избегающей привязанности, у него присутствует и большая доля нарциссизма. Но тем не менее его запрос на серьезные отношения оказался закрыт, и на данном этапе я считаю нашу с ним работу результативной. И, несомненно, очень горжусь самим Владом, потому что понимаю, что с теми исходными данными, с которыми он начал работу над собой, нужно было проделать большие усилия, чтобы научиться хотя бы просто принимать других людей и начать ценить их достоинства.
Еще один интересный момент, связанный с контрзависимостью, который я хотела бы осветить в этой книге, – это привычка врать в мелочах, в тех моментах, когда сказать правду совсем не сложно. Мы сейчас не берем в пример патологическую ложь, которая свойственна людям с расстройствами личности. Я имею в виду именно мелкую ложь, когда нам, например, звонит мама и спрашивает, что мы делаем, и мы, вместо того чтобы ответить честно: «Сижу на диване», зачем-то говорим: «Сижу на стуле». Казалось бы, какая вообще разница, на чем именно мы сидим? В чем смысл такой мелкой лжи, которая, по сути, ни на что не повлияет?
Я долго билась над этим вопросом с одной моей контрзависимой клиенткой, пока однажды меня не осенило – таким образом она выстраивает невидимый барьер между собой и другими.
Приведу пример. Близость – это такое взаимодействие между людьми, когда мы открываемся другому полностью, без масок и ролей, предстаем перед ним, так скажем, эмоционально раздетыми. Так вот, контрзависимые люди обычно такую близость с кем-то по-настоящему важным не выдерживают (при этом они могут быть очень откровенны с каким-нибудь случайным попутчиком в поезде). Почему так происходит? Потому что есть страх. У кого-то это будет страх отвержения, потому что когда-то так поступали значимые для него люди. У кого-то это будет страх поглощения, например, если у человека были гиперопекающие и гиперконтролирующие родители. Как бы там ни было, этот страх всегда будет толкать контрзависимого человека выстраивать между собой и другими людьми невидимые, а порой и вполне осязаемые барьеры.
В данном случае моя клиентка через мелкую ложь строила неосознаваемый барьер между собой и мамой. Ее мама была гиперконтролирующей, и поэтому когда моя клиентка врала ей или недоговаривала, то, таким образом, она как будто бы не давала ей истинного доступа к себе и своей жизни. Другими словами – не допускала близости и, как следствие, чрезмерного контроля.