— Рак, — звучит над ухом, а я вздрагиваю от неожиданности и чуть было не сталкиваюсь лбом с каким-то парнем. Большим таким парнем — и ростом, и обхватом плеч. Я (не помню где) видела его раньше, но имени не знаю. Незаметно отодвигаюсь и хмурю брови, а он переводит взгляд на поле. — Называется рак. Когда игроки падают на землю вместе с мячом. Меня зовут Антон.
Не люблю я парней по имени Антон. Был у меня такой знакомый, можно было рифму подбирать.
— Ага, спасибо.
Как раз в этот момент команды выстраиваются в две линии. А когда мяч выбрасывают из-за боковой линии, Бессонова и парня из соперников подкидывают высоко наверх. И конечно же Ян и тут оказывается на высоте — во всех смыслах.
— Коридор, — не опять, а снова поясняют мне. — Команды выстраиваются в коридор, когда мяч вводят в игру. А подъемы — это лифт.
Я оборачиваюсь и щурю глаза.
— Я тебя где-то видела, Антон, — внимательно изучаю его лицо, плечи. Симпатичный парень. Немного грубоват, с резкими чертами лица, но зато крепкий. Даже слишком. Тоже похож на спортсмена. — Точно! Ты же вроде бы с ними был?
Я намекаю на недоумков-регбистов.
— Ага, — кивает он, — только тебя бы у меня рука не поднялась тронуть. Даже по указке Его Величества Беса.
Он говорит о Бессонове с нескрываемой неприязнью, и мне это нравится. Остальное я пропускаю мимо ушей.
— Так и почему ты не там? — Я показываю большим пальцем на поле.
— Детка, я прирожденный футболист. Этот варварский спорт мне не подходит.
От его «детки» у меня неприятный мороз по коже в теплую погоду, но я стараюсь не думать об этом. После всего я вообще опасаюсь новых знакомств. Я попросту никому не верю. Но что мешает послушать подсказки того, кто хоть немного разбирается в регби? Хуже ведь не будет? Все равно ни черта не понимаю, что творится.
— А почему ворота такие странные? — потягивая молочный коктейль из кафешки рядом, куда мы успели сгонять в перерыве, спрашиваю я Антона. Ворота и правда буквой «Н», а очки, как я поняла, присуждаются, только если мяч пролетит над перекладиной, а не наоборот, как в футболе.
— В душе не знаю, — смеется он, — но в них точно может ударить молния.
Он толкает меня плечом, и на его щеках появляются ямочки. Он кажется мне милым парнем спустя кучу дурацких шуток. Возможно, первое впечатление обманчиво, но мне в любом случае приятно оказаться не одним в поле воином.
Игра завершается разгромным счетом: сорок шесть — шесть в пользу «Волков». Бессонов — суперзвезда. Он прыгал с мячом и кувыркался по полю бесчисленное количество раз. А я насмотрелась на все это и хочу домой — глаза режет, горло обложило так, что больно глотать, а нос уже совсем не дышит.
— Я, пожалуй… — не успеваю договорить.
— Давай подкину, тебе куда? Выглядишь неважно.
Ну, спасибо-пожалуйста. Не очень-то и хотелось понравиться.
— Мне в Солнечный.
— Неблизко, — ухмыляется он, зато честно не изображает рыцаря в сияющих доспехах. К нам ехать — для любого крюк. — Но пойдем, а то не доедешь. Ты еще на следующую игру мне нужна.
Это явный подкат ведь? Мило. Я даже немного смущаюсь.
— Хорошо, я только в уборную загляну, а то не доеду.
Боже, заткнись.
— Буду ждать на выходе.
Я сбегаю, чтобы не сгореть от стыда. Почему мой мозг генерирует всю эту муть, когда я общаюсь с парнями, понятия не имею.
В студенческом туалете с разбитым зеркалом я смотрю на свое отражение и хочу плакать. Глаза красные, губы и щеки горят, волосы на лбу сбились в страшные кудряшки. Я похожа на жуткую куклу-пупса из фильмов ужасов.
Ладно. Выдыхаю.
Прохожусь по лицу пудрой, чтобы убрать жирный блеск, мажу губы гигиенической помадой и уже прячу все в рюкзак, когда в туалет вваливается рыжая подружка Лазаревой.
Не хочу, но напрягаюсь. Изо всех сил продолжаю делать то, что делала: заправляю волосы за уши, приглаживаю их смоченными водой ладонями и собираюсь уйти, но едва не впечатываюсь в преграду на пути.
— Могу я…
— Парень, с котором ты там любезничала, чмо, — неожиданно выдает она без эмоций. — Ему досталось от Бессонова недавно, и парни выгнали его из команды.
Окей. Я перевариваю информацию.
— И зачем ты мне это говоришь? — я не понимаю мотивов. Да сама рыжая, кажется, тоже. Просто жмет плечами и обходит меня, чтобы вымыть ледяной водой руки.
— Софа бы не причинила тебе реального вреда, а он может.
Не причинила бы вреда? А то, что она сделала, значит, во благо?
Я фыркаю и, не ответив, выхожу из уборной, но за дверью все же торможу, чтобы подумать. Довериться рыжей с ходу — глупо. Но и положиться на парня, которого первый раз вижу, тоже. По-хорошему, нужно бы просто идти на остановку и ехать домой. Пусть сами варятся в своем котле сплетен, интриг и беспросветного дерьма. И все же я во всеоружии направляюсь к парковке. После встречи с Софой и ее компашкой мой рюкзак полон антиманьячными аксессуарами. Так почему нет? Хочется ясности. Я устала от всего этого.
— Эй! — машет мне издалека Антон. Он стоит в тени и выглядит немного зловеще, но это, кажется, я уже сама себя накрутила.
Я останавливаюсь в паре метров от него и натянуто улыбаюсь, перебирая пальцами в кармане.
— Спасибо, что подождал, но за мной приехал папа, ждет меня, так что извини. Приятно было познакомиться, — я киваю ему и разворачиваюсь, чтобы уйти.
Но далеко не ухожу.
Милый и прекрасный Антон хватает меня всеми пятью пальцами за предплечье и дергает на себя.
— Кому ты чешешь, блять? — Принц превращается в мерзкую жабу. — Если твой папаша еще не спился, то подохнет в ближайшее время.
Ямочки на его щеках больше не кажутся мне милыми. Улыбка похожа на оскал, взгляд озлобленный.
— Отпусти меня! — это последнее предупреждение.
— Я ему докажу… — слышу я какую-то ерунду и не жду продолжения. Распыляю перцовый баллончик тому в глаза. Нажимаю кнопку вопящей сирены и с размаху бью ею в ухо, после — ногой в пах.
Отскакиваю, тяжело дыша, когда Антон с воплями и слезами оседает на асфальт. Усталость разом обрушивается на меня, веки наливаются свинцом. Я бы с удовольствием прилегла спать прямо здесь, если бы не мой новый дружок и не холодный бетон. И только эта мысль проносится в голове, как я пугаюсь и подпрыгиваю от негромких, но четких хлопков. Резко поворачиваюсь и с трудом сдерживаю крик — под уличным фонарем стоит сам дьявол и горящим взглядом смотрит на меня.
Бессонов. Прямиком из преисподней.
Что я собиралась сказать ему раньше? Я напрочь забываю, потому что меня изо всех сил бесит, просто до тремора в руках раздражает его склоненная набок голова и напыщенный вид.
— Какого черта ты преследуешь меня? — со злостью выплевываю я.
Глава 12
Ян
🎶 Ex Habit — Who Do You Want
Она невозможна. Я просто не понимаю, что с ней не так.
Она шатается с незнакомым парнем по темным углам, а потом тот валяется с вытекающими глазами и отбитыми яйцами. И пусть салага заслужил, но я, блять, ее боюсь. Она неправильная, нелогичная. Она лживая и неискренняя. Она — дочь своего отца.
И при этом у меня от нее закипает кровь. И мозг. Я не могу перестать думать о том, что это неправильно: говорить с ней, смотреть на нее. Но все равно, как дорвавшийся до запретной дозы наркоман, иду за ней по пятам.
— Какого черта ты преследуешь меня? — кричит через всю парковку Ланская, и от одной только фразы хочется ее прикончить.
Отбитая на всю голову.
— Я мимо проходил.
— В форме? — она складывает руки на груди и задирает нос, пока у нее в ногах ползает салага. А я поправляю сумку на плече и смахиваю пот со лба — да я после игры прямиком сюда помчал, жопой чувствовал, что для меня это представление устроил мудак.
Ланская, стерва самая настоящая, раскусила и радуется.
Я не отвечаю ей. Лишь скриплю зубами, растирая в порошок все, что могу прямо сейчас высказать, ничего не говорю. Лезу в карман за телефоном и обещаю себе, что не трону девчонку, хотя, возможно, это решило бы все — один раз поиметь и забыть, потому что гребаный запретный плод слишком манит. Учитывая, что диеты не по мне — пока не сожру, не успокоюсь.
— Опасный у тебя удар, — говорю ей, а затем Книжнику в трубку: — Дэнчик, объясните куску дерьма, чтобы больше здесь не светился, окей?
— Антошку закопать?
— Его родимого. Будет в багажнике черного «Лексуса» вас ждать.
— Заметано, Бес.
И под пристальным наблюдением Ланской я приближаюсь к ней, шарю по карманам салаги в поисках ключей и совсем неслучайно прохожусь по его пальцам кроссовками. После тащу его по асфальту к тачке и, поднапрягшись всего раз, закидываю туда, где ему самое место. Она не комментирует, лишь бегает глазами: я — машина, я — машина. Может, решает в голове какие-то ребусы, или обезьяна там у нее в тарелки бьет — непонятно. Но молчит зараза, будто мы с ней подельники. Бонни и Клайд, блять.
Я поцеловал ее. Сейчас понимаю, что проще было бы, наверное, припугнуть и обойтись малой кровью. Но джентльмен, которого во мне воспитала мама, предпочел иной способ решения проблемы. Я вроде как хотел замять все это, потому и кинулся вслед за салагой, а получается, она во всем разобралась сама. Теперь, чтобы искупить грехи и сделать последнее хорошее дело, придется везти ее домой, что ли?
— Садись, — кидаю в Ланскую с раздражением и подхожу к своей машине, которая стоит недалеко отсюда.
— Где-то я это уже слышала, — бормочет она под нос, но, напоровшись на мой взгляд, поджимает губы и замолкает. Стоит перед закрытой дверью, когда я уже упал в салон. Ждет, что открою? Больная, что ли?
— Повтор-рить для глухих? — рычу в опущенное окно.
— А если кто-то увидит? — еще и озирается по сторонам. — Нас.
Нас. Это ужасно звучит.
— Тебя действительно это волнует?
Потому что, если кто-то увидит, хуже будет ведь только мне.
— Нет, не волнует, — надув губы, сообщает она и следом забирается на переднее сиденье.