— Ну и… Хоть не поругались опять из-за политики? — попыталась отшутиться Клавдия, но вдруг поняла: ее тревога была не о Витиной маме, не по поводу странного исчезновения почти всех родных мальчика. Ее мучили тяжелые предчувствия в отношении собственной семьи.
— Да я и подходить не стал. — Игорь вдруг поднялся и шагнул к двери. — Ох, у меня еще дел куча…
— Постой. — Клава пристально посмотрела ему в глаза. — А ну давай выкладывай, к чему это ты клонишь.
— Ни к чему я не клоню. Просто говорю, что видел сегодня вашего…
— Мужа. Это я уже слышала. Вот только зачем ты мне все это говоришь?
— Да просто сказал, и все…
— Терпеть не могу сплетников, — тихо сказала Клавдия, — особенно мужиков.
— Я не сплетничаю, — вспыхнул Игорь и пулей вылетел из кабинета.
Клавдия даже не замечала, что сжимает в руке заявление Худовского, от чего бумажка превратилась в плотный комок.
Это ужасно…
Это словно тебе дали под дых, ты согнулась и хватаешь ртом воздух, а вдохнуть не получается. Вокруг собрались зеваки и смотрят с интересом, свалишься ты или выпрямишься?
Такого стыда Клавдия не испытывала. Такого удара она не ждала. Вернее, удары на нее, бывало, сыпались, и довольно увесистые, но никогда ее не били самые близкие. Это особенно больно.
Только тут она обратила внимание на собственную руку и стала поспешно расправлять заявление. Ненароком порвала. И уже слезы готовы были брызнуть из глаз, как — телефонный звонок. Клавдия ухватилась за трубку, будто тонущий за соломинку.
Звонила Ирина Юрьевна, бабушка Вити.
— Здравствуйте, Клавдия Васильевна. Как там мой внучек поживает?
— Здравствуйте, Ирина Юрьевна! Все в порядке. Никто не звонил?
— Никто не звонил, никто не появлялся. Это я у вас хотела спросить, может, вы чего нового разузнали. Раскололся этот пьяница? Что он с Ниной сделал? Говорила я ей: «Не делай глупостей, не расставайся с Никитой. Потерпи, перебродит», — так нет ведь, захотелось ей с артистом красивой жизни поискать. Ну и где она, эта красивая жизнь? Докатились до того, что ребенок по чужим людям мыкается!
— Это точно. Ирина Юрьевна, а может, вы его возьмете? Он вас знает, любит и…
— Да как же я могу его взять? — возмутилась бабушка. — Вы знаете, какая у меня пенсия? Тут бы самой кое-как прокормиться. Вот если бы мне кто-нибудь денег немного подкинул, то…
— У вас все? — грубо перебила ее Клавдия.
— Я говорю, если бы мне кто-нибудь денег подкинул, — попыталась еще раз намекнуть бабушка.
— Простите, у меня очень много дел, — отрезала Клавдия и положила трубку.
Теперь уже плакать не хотелось. От злости Клавдия никогда не хотела плакать. Только от обиды…
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Начальника следственного отдела прокуратуры в отличие от самого Малютова подчиненные и за начальника, собственно, не держали. Так, коллега, трудяга, свой парень, душа-человек. Василий Иванович Чепко, то ли благодаря своим юмористическим Ф. И. О., то ли в силу легкого и веселого характера, среди «важняков», следователей и криминалистов имел прозвище, разумеется, «Чапай». Он даже был похож на легендарного красного командира, во всяком случае хитроватым, лукавым мужицким нравом весьма напоминал. Василий Иванович о своем прозвище знал и, кажется, в глубине души им гордился.
— Игорек, — заглянул он в кабинет, — свободен сейчас?
— Свободен, — ответил Порогин, хотя свободным он, конечно, не был — писал отчеты. Просто не скажешь же своему непосредственному начальнику: занят, зайди попозже.
— А ноги как, не болят? — серьезно спросил Чапай.
Игорь, еще не привыкший к манере Чапая, испуганно посмотрел на свои ноги и замотал головой:
— Нет, а что?
— И руки здоровы? — поинтересовался Чапай.
— Здоровы…
— Тогда бери ноги в руки и скачи на улицу Академика Пилюгина.
— Зачем?
— Убийство. Женщину мертвую нашли. Такая, хлопчик, беда.
Чапай еще постоял, хмуро глядя в пол, потом спросил:
— А Клавдия Васильевна?
— Она в милиции. Поймали там тех, кто Худовского избивал.
— Ага. Ну пусть. Пусть. — И Чапай скрылся.
Игоря аж подбросило на стуле. Вот оно! Вот это настоящее! Тут он сам будет вертеться! Тут он сам поведет! Теперь уж Клавдия Васильевна не посмотрит на него снисходительно.
От мысли о Дежкиной сердце Игоря привычно обмякло. А лицо вспыхнуло румянцем, потому что снова вспомнился вчерашний разговор. По-дурацки получилось. Он вовсе не собирался сплетничать о Федоре Ивановиче. А получилось, что так мелко нагадил.
Впрочем, почему это он должен чувствовать себя виноватым? Он что, неправду сказал? Он даже не всю правду вывалил. Федор Иванович-то шел под руку с какой женщиной, при этом довольно весело улыбался и все норовил что-то на ушко этой женщине шепнуть. Этого Игорь не сказал. А не мешало бы.
Просто ему очень обидно было за Клавдию Васильевну.
Впрочем, если уж совсем честно, Игорь понимал, что вступил на какую-то скользкую тропу условностей, на которой понятия «правда» и «ложь» становились весьма размытыми. И обычная честность превращалась в подлость. И наоборот — сокрытие правды становилось благородством.
Конечно, ему бы сейчас дождаться Клавдию Васильевну и поговорить с ней начистоту, но мог ли он усидеть в кабинете, если где-то там трудилась следственная бригада, а его ждали как манну небесную.
Нет, ждать Игорь не мог. Да он и не ждал.
Дежурный «рафик» уже катил его по слякотным улицам Москвы.
— А где эта Академика Пилюгина? — спросил Игорь водителя.
— Немецкое консульство, — начал перечислять водитель, — парк-отель «Лагуна», Воронцовский парк…
«Господи! — дошло до Игоря. — Церковь святой Троицы в Воронцове! С ума сойти! А если это убийство связано с ограблением?! А что, вполне может быть…»
С утра Федор ускакал рано. Только чмокнул в щеку.
Вечером тоже пришел поздно и уставший.
Клавдию даже странным образом радовало это обстоятельство. Она понимала, что поговорить начистоту с мужем так или иначе придется. Но до чего же не хотелось.
Витю пришлось оставлять на этот раз с Максом. Тот согласился без возражений. И вообще, ощущал себя, видно, настоящим старшим братом. Согласитесь, что с сестренкой это редко получается. Что эти девчонки понимают?
А Клавдия, не заезжая в прокуратуру, отправилась в знакомое РОВД, откуда сообщили, что пойманы хулиганы, избившие Худовского. Только звякнула Игорю, что появится после обеда.
Точно, рокеры.
Клавдия отметила, что про себя называет этих великовозрастных инфантилов так же, как Низовцева, вкладывая в это слово стариковское презрение.
Это были акселераты — рост у обоих под два метра, румяные, прыщавые морды, голубые, бестолковые глазенки и ломающиеся голоса.
Клавдия решила, что дело тут простенькое, этих двух дурачков она быстро допросит, а там поглядит — на пятнадцать суток их сажать или раскрутить на «хулиганку».
Честно говоря, вся эта история с Худовским была сейчас ох как некстати. Она была каким-то мелким раздражающим зудом в странной сгущающейся тишине, которую Клавдия ощущала вокруг себя почти физически. О! Эту тишину Дежкина знала. Как там говорится в поэтических банальностях — тишина перед бурей? Нет, это была другая тишина. Вязкая и настораживающая, из которой потом обязательно вылеплялось — именно это Клавдия знала точно — нечто гадкое, мерзкое, тяжелое, бьющее по самой твоей жизни, бьющее безжалостно и жестоко…
Клавдии надо было быть готовой к этим ударам, а она сидела в обшарпанной комнате райотдела и слушала гнусаво ноющий голос одного из рокеров по имени Лешенька, который однообразно спрашивал:
— А че-о мне за это бу-удет?
В этой тишине Клавдия, как никогда, чувствовала себя уставшей и беспомощной. Силы куда-то растекались, наваливались безразличие и обреченность. Клавдия силилась взять себя в руки, собраться, сцепить зубы, сжать кулаки, а получалось, что она просто делает самой себе больно.
— Я не зна-ал, что это Худо-овский, — продолжал ныть Лешенька, по-кроличьи заглядывая в глаза следовательнице.
— Как же не знал, Лешенька? — спросила Клавдия. — Ты же говорил, что ненавидишь его политические взгляды, что не позволишь ему стать Президентом.
— Каким Президентом? — вполне натурально вытаращил глаза недоросль.
— Президентом России…
Лешенька открыл рот и долго смотрел на Клавдию, словно она сейчас показала ему какой-то удивительный фокус.
— А он че, Президент? — наконец спросил рокер.
— Нет, но будет баллотироваться. Поэтому, Лешенька, твои действия можно квалифицировать как политический терроризм, — устало пошутила Клавдия.
— А кто Президент? — после долгого молчания спросил недоросль.
Клавдия подумала, что шутить пацан не умеет, но, взглянув на Лешеньку попристальнее, поняла, к своему ужасу, что тот вовсе не шутит.
— Ты не знаешь, кто у нас Президент? — осторожно спросила она. Так, на всякий случай. Чтобы парень не знал, кто в России Президент, — в такую дикость поверить было невозможно.
— Горбачев? — обрадовался собственной догадливости Лешенька.
— Ну ладно дурачиться, — оборвала его Клавдия. — Ты все прекрасно знаешь…
— А! — раскусил Клавдину «хитрость» недоросль. — На пушку берете? У нас нет Президента! Да?
Клавдии вдруг стало весело. Если пацан ваньку валяет, то вполне натурально. А если действительно не знает — абсурд, конечно, но вдруг, — то он, наверное, единственный такой в мире.
— Ельцин. Это тебе что-то говорит? — спросила она.
— А как же! — сразу ответил недоросль. Так отвечают на вопрос учителя круглые двоечники — уверенно, тупо и безапелляционно.
— Ну?
— Он этот, — не терял уверенности пацан, — как его… Теннисист…
Видно, Лешенька всерьез вознамерился убедить Клавдию в своей феноменальности.
Так до конца и не поверив, что рокер настолько далек от политики, Клавдия выведала у него, что били они Худовского за то, что приставал на дискотеке к их Туловищу.