— Да-да, хорошо.
Дядя Гоша ушел вниз, на аллею. Фотограф продолжал щелкать, милиционеры все протоколировали, Илья Романович складывал инструменты, а Лина опять занялась трупом. Еще раз залезла под юбку, проверила, нет ли ссадин на запястьях, осмотрела раны и уже хотела дать команду, чтобы ее грузили на носилки, но решила посмотреть под шубой.
И правильно решила, потому что свитер у женщины был задран и под ним, на животе, был вырезан крест.
— Фотограф! Где фотограф?! — закричала она. — Быстро, быстро снимайте это!
— Он уже в машину ушел, — сказал кто-то.
— Так сходите за ним! Быстрее. Тут у нее крест на животе вырезан!
Кто-то побежал за фотографом, а Лина устало бухнулась на колени. Это было уже выше ее сил. Ну ладно просто убить человека. Но еще зашить грубой ниткой влагалище, запихнуть в рот кусок Библии, да еще и крест на животе вырезать. Это же не человек, а просто зверь какой-то. Как такое можно сделать? Такое даже выдумать, представить себе трудно, а оно вот, рядом, лежит на снегу. Правду кто-то сказал, что нет предела человеческим возможностям.
Через полчаса труп погрузили на носилки и унесли. Лина медленно поднялась с земли и побрела к машине.
— Как ты? — К ней подошел Илья Романович, и они зашагали рядом. — У меня там бутылочка медицинского припрятана. Можешь выпить немного — легче станет.
— Не хочу. — Лина шла и смотрела себе под ноги. — Я уже ничего не хочу. И потом, мне еще работать сегодня.
— Да-да, я понимаю. — Илья быстро закивал. — Трудно к такому привыкнуть. Сигарету хочешь?
— Да, трудно. Спасибо, я не курю. — Лина попыталась улыбнуться. — Вообще невозможно. Все, завтра подаю заявление. С меня хватит.
— Да ты что? Перестань. — Илья Романович положил руку ей на плечо. — Я не хочу сказать, что со временем привыкнешь — к такому лучше вообще не привыкать, — но ведь…
— Что? — Она остановилась и посмотрела ему в глаза. — Да ты знаешь, что я уже год мяса в рот брать не могу? И засыпаю только при включенном свете. Это тебе как?
Илья Романович отвел взгляд.
— А то, что я с мужем собственным спать не могу? А то, что я уже забыла, когда у меня… В общем!.. Я уже и не женщина как будто! Это все ерунда, правда? Да я каждый свой труп по имени-отчеству помню, разбуди меня среди ночи — как таблицу умножения расскажу. Нет, все, не могу.
Илья Романович шагал рядом и молчал. Лучше в этот момент не переубеждать, а то действительно уйдет. До оперативника доходили слухи, что она кладет заявление на стол начальника после каждого выезда. У него даже специальная папка есть.
Когда сели в машину и уже собирались ехать, в окошко постучал криминалист.
— Линочка, результаты как можно быстрее нужны. Постарайся, а?
— Хорошо, постараюсь. Как, установили личность?
— Еще нет. — Он вздохнул и развел руками. — Но выясним. К концу дня установим, будь спокойна.
Водитель завел мотор, и машина вырулила на дорогу.
— Слушай, Илья Романович, можно тебя попросить? — спросила Лина, когда подъезжали к Садовому кольцу. — Дальше без меня. Я немножко пройтись хочу по свежему воздуху.
— Конечно-конечно. — Он хлопнул водителя по плечу. — Останови у светофора.
Машина притормозила, и Лина вышла на улицу. Уже хотела идти, но оперативник вдруг вышел вместе с ней.
— Лина, я хотел тебе сказать… — Он опустил голову.
— Что?
— Ты прости меня, ладно?
— За что? — удивилась она.
— Так… Не знаю. Просто прости, и все. — Он пожал плечами и сел обратно в машину.
Адвоката еще не было, поэтому Клавдия просто рассказывала Смирнову про Витю. Она делала это не без умысла. У следователя нет возможности наказать преступника, более того, сейчас, когда на предварительном следствии обязательно присутствует адвокат, даже собственное отношение выказать весьма опасно. Адвокат потом скажет, что следователь испытывал личную неприязнь к подследственному. Эти адвокаты стали очень быстро перенимать все «достижения» западной системы правосудия.
Но поскольку вся эта история касалась Клавдии лично, ей хотелось хоть как-то, если не наказать, то хотя бы устыдить Смирнова.
И вот она рассказывала ему о Витеньке. Рассказывала и смотрела отчиму прямо в глаза.
Это был, конечно, достаточно садистский способ наказания, но Клавдия, понимая отчетливо, что она сейчас бестактна и зла, тем не менее испытывала какую-то скрытую радость, мучая Смирнова.
А тот действительно мучился. У него на глазах блестели слезы. Он утирал их как-то полуинтеллигентски мизинчиком. Но он в самом деле плакал.
«Ничего, — мстительно думала Клавдия. — Так им всем и надо».
Не замечая того, что думает о Смирнове почему-то во множественном числе.
Вошедший в комнату адвокат с удивлением посмотрел на своего подзащитного.
— Вы плакали, Смирнов? — спросил он.
— Нет, нет, — быстро сказал Сергей. — Что-то в глаз попало.
«Сейчас я тебе действительно кое-что в глаз залеплю, — подумала Клавдия, начиная допрос. — Сейчас у тебя глаза на лоб полезут».
Когда формальности были соблюдены, заполнена шапка протокола и все такое, Клавдия спросила как бы между прочим:
— Сергей Владимирович, вы прописаны…
— В Твери.
— Мгм. В прошлый раз мы остановились с вами… на чем?
— Я нашел Нину…
— Да-да… Дальше картина более или менее ясна. А знаете что, давайте просто поговорим о вашей жизни с Ниной Николаевной Кокошиной.
Это был еще один продуманный ход, тоже довольно жестокий. Но иначе, понимала Клавдия, Смирнова к стенке не припрешь. А в том, что его надо было уже окончательно колоть, она не сомневалась.
— Что вы имеете?.. — немного растерялся Смирнов.
«Есть, — подумала Клавдия. — Тепло».
— Ну вот, вы пили, работы у вас не было. Насколько я понимаю, вы жили на иждивении Кокошиной.
— Да, — еле слышно сказал Смирнов.
— Как она к этому относилась?
— К чему?
— Ко всему.
— Вы можете мне не верить… Нина меня любила…
— То есть ей было все равно, что вы таскаете из дому вещи, продаете их, что пропиваете…
— Простите, — подал голос адвокат. — Эти ваши утверждения на чем основаны?
— На личных впечатлениях, — сказала Клавдия. — Или это не так, Смирнов?
— Так.
— Ну вот, я и спрашиваю, неужели Нине Николаевне было это все равно?
— Она меня любила, — повторил Смирнов, но уже не так убежденно.
— И все вам прощала?
— Да…
— Верю. Верю, что сначала она действительно старалась войти в ваше положение. И продолжалось это довольно долго. Два года. Вы ведь уже два года не работаете, так, Смирнов?
— Да.
— А ей приходилось работать, воспитывать сына. Да еще и вас содержать.
— Я работал иногда…
Клавдия даже не обратила внимания на эти слова:
— А сколько раз вы отводили в садик Витю?
Смирнов пожал плечами.
— Это имеет отношение к делу? — спросил адвокат.
— Прямое. Так сколько?
— Я отводил иногда.
— В садике вас помнят весьма смутно. Раза три-четыре наберется за два года, а?
Смирнов молчал.
— Но вы утверждаете, что Нина Николаевна Кокошина все вам прощала. Да?
— Она любила меня, — уже обреченно сказал Кокошин.
— Простите, но у меня другие сведения, — сказала Клавдия.
Кокошин сверкнул испуганными глазами.
— Простите, Клавдия Васильевна, откуда у вас могут быть сведения о взаимоотношениях Кокошиной и Смирнова? — мягко вступил адвокат.
— Очень просто. Как раз сегодня в суде должно было разбираться одно банальное дело. О разводе.
И Клавдия выложила на стол бумагу.
— Вот заявление, написанное Кокошиной. Вот повестка суда. Неужели вы об этом не знали, Смирнов?
— Я не знал…
— Странно, повестка подписана вами. — Клавдия протянула бумаги адвокату. — Или нам придется проводить графологическую экспертизу?
— Простите, Клавдия Васильевна, но я все-таки не понимаю, — снова вступил адвокат, на сей раз уже пожестче, — какое это имеет отношение к делу? Мало ли людей разводится, это не повод…
— Разумеется, — кивнула Клавдия. — Но я все-таки хочу спросить Смирнова, вы знали о разводе?
— Знал, — буркнул тот.
— А простите за нескромный вопрос, где вы собирались жить после развода?
— Простите, Клавдия Васильевна, — снова сказал адвокат, но Клавдия его перебила:
— Нет уж, вы простите. Следствие должно охватить самый широкий круг доказательств, деталей и мотивов. А уж вам и суду решать — имеют они отношение к делу или нет. Пожалуйста, не мешайте мне вести допрос.
Адвокат стал что-то быстро строчить в блокноте.
— Я повторяю свой вопрос, Смирнов, где вы собирались жить после развода?
— Я собирался уехать в Тверь.
— Правда?
— У вас есть основания сомневаться? — уже перешел на прямое пикирование адвокат.
— Да, есть. И очень веские.
— Надеюсь, что очень веские. Ведь вы сами спросили моего подзащитного, где он прописан. Он действительно прописан в Твери. Значит, на жилплощадь Кокошиной никакого права не имел. Значит, выдвигать квартирный вопрос мотивом убийства — мягко говоря…
— Это документ о приватизации, — вставила Клавдия. — Квартира была уже личной собственностью Кокошиной.
Адвокат поднялся со своего места и осторожно взял бумагу.
— Вы знали об этом, Смирнов? — вместо Клавдии спросил адвокат.
— Он знал, — вместо Смирнова сказала Клавдия. — На документе его отпечатки.
— Ну и что?! — воскликнул Сергей. — И что из этого?
— О! Здорово, — не удержалась Клавдия. — Вы, оказывается, не знали, что в случае смерти одного из супругов все имущество переходит другому.
Смирнов обернулся к адвокату. Тот отвел глаза.
— Ну что, теперь цепочка как-то выстраивается? — спросила Клавдия.
— Из-за квартиры?! — довольно натурально выкатил глаза Смирнов. — Да и в мыслях не было.
— Это косвенные улики, — согласился адвокат.
— Как сказать, — улыбнулась Клавдия и снова полезла в папку с бумагами.