За дверью хмуро улыбнулась внучка. Уж она-то не считала Науфину изящным украшением для дома! Ее бабулечку-лапулечку поставь командовать отрядом наемников — через год она завоюет королевство, а через пять лет превратит его в империю! И что самое обидное, Ауриви прекрасно понимает, почему бабулечка едет с ними в Джангаш. Старый Сауфест приставил няньку к двоим несмышленышам! Как будто они с Зарлеком сами не справились бы с делами!
— Ну так что же? — спросил Фержен мягко. — Ты счастлива?
— Да, — сразу ответила женщина. Помолчала и повторила менее уверенно: — Да, наверное… У меня есть дело, меня уважают, я нужна семье. Только иногда устаешь. И появляются сомнения: а зачем все это? Да еще молодежь подрастает такая шустрая! Вот хоть внучка моя, Ауриви. Люблю ее, горжусь ею, вылитая я в молодости! Но иной раз бывает страшновато. Будто лежит на солнышке киска, прелестный ласковый кусочек меха, мурлычет… но горе крысе, которая высунется из норы неподалеку от этой милой кисоньки!.. Впрочем, что это я все о своих делах? Ты-то как жил, Перекати-поле? Счастлив?
— Я? Без моей девочки? Да ни мгновения!
— Ой, неправда, Фержен!
— Ну… неправда. Но вот гляжу на тебя — и понимаю, что почти сорок лет не жил вовсе. Ждал тебя. Ты нужна мне, как же я, дурак, до сих пор этого не понял! Почему не нашел тебя, не увез из того чужого дома… от мужа, не от мужа — плевать!..
«Так бы тебя и впустили наши охранники!» — молча негодовала за дверью Ауриви.
— А хочешь — сейчас? — вдохновенно продолжал капитан. — Бросай все эти дорогие висюльки, пусть в них внучка красуется! Я укутаю тебя в мой плащ, возьму на руки и унесу на борт «Шустрой красотки». В Шаугосе у меня, конечно, не дворец, но мы будем вместе. Разве не этого не хватало нам, как воздуха, как солнца — да, любовь моя?
Ауриви сжала кулачки так, что ногти впились в нежные ладошки. И представила себе, как этими самыми ногтями впивается в физиономию обтрепанного проходимца. Вот тут бы и войти, вмешаться! Но бабушка ответила разумно и достойно:
— Нет, милый, мы оба уже стары. Подумай, я выдала замуж внучку! Конечно, ты взволнован встречей, но, уверяю тебя, к вечеру это пройдет. А сейчас, извини, мне пора идти, а то мои домашние уже, наверное, беспокоятся: куда бабушка пропала!
Дверь распахнулась, скрыв прижавшуюся к стене Ауриви. Науфина, высоко держа голову, с каменным лицом прошла по лестнице. Сейчас она не была похожа на свою внучку. Бездонные глаза, твердо сжатые губы, а на щеках — гляньте-ка! — неужели следы слез?
Такой ее увидел певец Арби, поднимавшийся навстречу по лестнице. Лишь на миг мелькнуло перед ним это трагическое видение, но поэту большего и не надо.
Арби в задумчивости прошел в комнату, которую еще недавно занимал Эйнес, и взял забытую там лютню: утром он развлекал больного песнями и оставил инструмент на столе. С лютней в руках он вернулся в трапезную. Науфина была там — прелестная, оживленная, щебечущая что-то смешное о кулинарных способностях своей внучки.
Арби сел у огня, тронул струны и запел — негромко, вроде бы для себя, но постепенно голоса в трапезной стихли и все лица повернулись к певцу:
Подземные реки, гранитное ложе…
Поди догадайся, веселый прохожий, —
Река под ногами!
Ни смеха купальщиц, ни пенного брода,
Ни звезд колыханья в задумчивых водах —
Молчанье и камень…
Но корни, что черные своды пробили,
В воде свои жесткие лапы омыли, —
Расскажут о солнце!
На волю — о небе, о ветре тоскуя, —
Река устремит исступленные струи!
Пробьется, прорвется!..
Взгляни в свою душу — не ты ли, не ты ли,
На медь разменяв свои дни золотые,
Живешь, как живется?
Привык — и доволен такою судьбою…
Но страсть затаилась подземной рекою —
Пробьется, прорвется!
Тайник оказался нишей в обрывистом склоне берега. Дожди не залили нишу, потому что в свое время Хват надежно укрыл ее лапником. А разъяренные разбойники, обнаружив атаманову захоронку, лишь приподняли плотный настил из колючих веток, убедились, что под ним ничего нет, и с проклятиями отправились ловить своего беглого вожака.
И теперь Сизый, просунув голову под лапник, ровно и размеренно вдыхал запахи чужого мира. Ящер и впрямь был великолепным следопытом. Недаром сам Большелапый, отважный исследователь чужих земель, позвал его в свой отряд!
Когда Сизый обернулся к поджидавшему его малышу, красные глаза победно блеснули:
— Эй, Первый! Пора учиться мастерству следопыта! Ну-ка, сунь головенку под ветки и скажи, чем здесь пахнет… Чего боишься, глупыш? Это не нора бронекрыса, никто башку не откусит. Нюхай! Нюхай, говорю! Чутье дано всем, просто некоторые его не упражняют!
— Ветками пахнет, — донесся из-под лапника писк.
— У людей это дерево называется «ель». Изволь учить язык врага! Этот запах самый сильный, но забудь о нем. Представь, что запахи текут струями, не смешиваясь.
— Еще землей пахнет, — уныло сообщил ученик.
— Конечно, пахнет, — терпеливо отозвался Сизый. — Странно было бы землю не учуять, раз ты в нее носом уткнулся. Закрой глаза и попробуй увидеть, как мимо тебя катят цветные потоки. Самые сильные — запахи земли и веток. А еще?
— Странный запах. Будто каменная улитка проползла.
— Умница! Правильно мать говорила: из тебя выйдет хороший следопыт! Там есть и человеческие запахи, но слабые. А этот — яркий, острый. Даже люди, с их убогим чутьем, уловили бы. Ну, думай: это было живое существо?
— Нет, — неуверенно пропищал малыш. — Но и не камень. Что-то живое… и неживое!
— Молодец! Ну, что бывает живым и неживым одновременно?
— Растение! — догадался ящерок.
— Правильно. Причем в этом лесу такое нам еще не попадалось.
— Ящик! — продолжал блистать смекалкой ученик.
— Да. Из пахучего дерева. По такому следу я не то что пойду — бегом побегу!
Детеныш восхищенно взирал на Сизого. Как ему повезло с учителем! Великий следопыт, великий герой, великий мудрец и вообще самый-самый-самый!
Тем временем «самый-самый-самый» сосредоточенно обходил берег, отыскивая след того, кто много дней назад нес пахучий ящик. Не всякая собака справилась бы с такой задачей, но ящер умел напрягать чутье, как люди напрягают слух.
— А-апш! Вот оно! Здесь эту штуку поставили на камни. Зачем?.. Ага, тут была привязана лодка. Вот ветка потерта веревкой.
— Лодка — это вроде корабля? — спросил Первый. Он уже видел издали корабли.
— Поменьше. Люди слабые и трусливые, реку им не переплыть, вот и придумали всякие лодки. А мы сейчас без всяких лодок махнем на тот берег!
Малыш попятился. Пугала не ширина реки: плавать было привычнее, чем ходить. Но такое сильное течение! И чужой мир, где не знаешь, какие чудища поднимутся со дна!
Сизый скользнул в воду. Даже не обернулся — так был уверен в повиновении Первого.
Малышу стало стыдно. Что сказал бы Большелапый, если бы увидел, как ученик великого следопыта трусит на берегу? Ведь ящик нужен для завоевания новых земель! Короткий Хвост зря болтать не будет… Вот, кстати, ужас так ужас: жить под чужой мерзкой личиной среди тварей, у которых даже чешуи нет! Вот где настоящее мужество, а речка — так, ерунда…
Эту мысль Первый додумывал уже в воде, отчаянно гребя маленькими лапками, чтобы догнать учителя, который уверенно плыл далеко впереди.
— Почему ты сразу не рассказала об этом? — недовольно свел брови Унтоус.
— Виновата, господин! — Служанка опустила голову, весьма правдоподобно изображая смущение. — Думала — болтовня, хвастовство. А потом решила: дай лучше скажу хозяину.
— Ой, глупости все это, — капризно вмешалась Вастер. — Чужой слуга крутит голову моей дурехе, набивает себе цену: мол, мне известны важные дела! Дорогой, неужели ты принимаешь всерьез эти россказни о заговоре, о тайных встречах мятежников?
— Да я бы и слушать не стал, — задумчиво почесал бровь Унтоус. — Но еще летом бродячий торговец говорил, что видел на этом дворе каких-то подозрительных людей… чуть ли не самого Шадхара!
И бросил быстрый взгляд на гостя: ага, зацепило! Белая холеная рука Аурмета теребит аккуратную русую бородку, зубы нервно прикусили полную нижнюю губу…
— Хватит! — бросила Вастер. — Ступай, голубушка, да меньше точи лясы с парнями. А то сегодня тебе — про гнездо мятежников, завтра — про дракона над замком, послезавтра — про вражеский набег… а там, глядишь, живот из-под передника выпирать начнет.
Служанка с сокрушенным видом поклонилась и вышла.
— Горничная, конечно, дура, но… — протянул Унтоус.
— Ты что, вздумал проверять эту чушь? — изумилась его супруга.
— А хоть бы и вздумал… Моих людей на постоялом дворе знают в лицо, при них лишнего болтать не станут.
— А меня там не знают! — оживленно вмешался Аурмет. — И моих людей не знают! Где этот постоялый двор?
— Ну, о таких скучных вещах беседуйте без меня! — фыркнула Вастер. Поднимаясь из-за стола, она успела бросить на мужа веселый заговорщический взгляд: ловушка сработала!
Размышляя о человеческой глупости вообще и о приезжем идиоте в частности, супруга властителя вышла во двор. Две большие собаки завертелись вокруг хозяйки, подставляя лобастые головы под рассеянную ласку тонких белых рук.
Горизонт обложили тучи. Ночью будет гроза. А жаль! Сегодня бы взлететь птицей с башни, упасть в траву на десной поляне и брести, брести сквозь сырую листву, чувствуя, как рвется из горла песня без слов — просто так, ни для кого… для случайного путника, который на свою беду услышит этот напев… Она огорченно опустила взгляд — и вспыхнула от негодования. Картина, невыносимая для хозяйского глаза! Стоит посреди двора крупная, толстая бабища — судя по всему, нищенка. А рабыня с кухни сует ей в мешок целый круг колбасы и еще что-то в полотняном узелке. Причем физиономия у рабыни испуганно-почтительная: мол, и еще добавим, ежели твоей милости угодно…