Муж и жена глянули друг другу в глаза, разом подумав об одном: впервые остались они без присмотра старших. Одни в чужой стране, которую предстояло завоевать. Захватить, скрутить и бросить под ноги торговому дому «Заморские пряности».
Зарлек довольно сощурился. Ауриви слабо улыбнулась. Затем подняла руку и легко коснулась синяка на лице мужа:
— Но, дорогой, ты был великолепен! Ты дрался с этим грубияном, чтобы спасти бабушку… да ты же у меня просто лев!
«Лев» польщенно ухмыльнулся, начисто забыв в этот миг, что подраться он, собственно, не успел и что побит был вовсе не грубиян Фержен.
— Ну зачем было барышне лезть в чужие дела? — отечески выговаривал Кринаш Камышинке, стоя у двери ее комнаты.
— Я пожалела Науфину и Фержена, — упрямо повторила девушка. Внезапно в глазах ее метнулось лукавство. — К тому же Ауриви велела не выпускать Науфину за порог. Так она у меня к порогу и близко не…
— Ладно веселиться-то, — с добродушным укором перебил Кринаш. — Мне вот что интересно: кто наррабанку в чулан затащил? И Гхуруха изображал?
Камышинка твердо встретила взгляд Кринаша:
— Один матрос с «Шустрой красотки».
— Матрос, ясно-понятно… Тогда получается, что этот матрос тут и остался, в «Посохе чародея». Потому что за калитку ночью вышли двое — Фержен и эта беглая госпожа.
— Не знаю, как он вышел, — не дрогнула девушка, — но уверена, что весь экипаж «Шустрой красотки» уплыл вместе с капитаном!
— Ну и хорошо, — покладисто согласился Кринаш. — Матрос так матрос, уплыл так уплыл. Оно и мне спокойнее, не придется никого пороть за шуточки над богатыми гостями. А барышне надо бы выспаться хорошенько, раз уж ночью она заговоры устраивала.
Камышинка юркнула в комнату, как лисичка в свою норку.
И впрямь хочется спать! Забиться под лоскутное яркое одеяло, укрыться с головой и ощутить, как уходят напряжение и страх. Ведь она боялась, еще как боялась!
Девушка скинула платье, оставшись в одной рубашке. Нетерпеливо откинула одеяло…
И замерла, увидев нечто такое, что ей даже спать расхотелось.
На подушке лежал ее браслет — серебряный вьюнок с мелкими чеканными листьями.
4. «Жизнь — это в Бездну плавное скольженье…»
Ящеры лежали, подобрав под себя лапы и уткнув морды в грязь. Клыкастый, Три Шрама, Пожиратель, Тень Дракона, Ловец Ветра… Отборные бойцы, матерые охотники, крепкие, мускулистые, отважные — другие не пошли бы завоевывать чужой мир.
Только что они лязгали зубами, громко жаловались на тоскливое безделье и требовали, чтобы вожак вел их на великие дела. А теперь застыли в позе безусловного подчинения, вжимаясь в холодную мокрую землю и стараясь дышать неслышно.
Потому что над ними живой яростью, живым вызовом возвышался Большелапый.
Он был огромен и могуч. Гладкая чешуя редкого багрового цвета волнами вздыбилась над напряженными мускулами. Язык метался в распахнутой пасти, хлестал по чудовищным клыкам.
У такого не побунтуешь!
А ведь были в стае ящеры не мельче Большелапого — хотя бы Тень Дракона! Но и они не смели подняться во весь рост перед главарем. Было в багровом великане нечто такое, что повергало в трепет не только врагов, но и соратников.
— Вы будете нападать по моему приказу — и сидеть тихо по моему приказу! А кто посмеет передо мной языком вертеть, тому раздеру пасть до самого хвоста!
Даже такой тупой задира, как Пожиратель, не осмелился оторвать пузо от грязи и подняться в бойцовскую стойку. А ведь именно он громче всех рычал, что стыдно стае врастать в трясину. Надо, мол, попросту идти куда глаза глядят и рвать в клочья все живое, что попадется на пути. Не отдадут же люди такое великолепное болото без драки! И вожака для такого случая надо подобрать посуровее, чем Большелапый. Конечно, он первым открыл путь в эти чудесные места, но для боя нужен кто-нибудь посерьезнее пустоголового крикуна. Вот хоть бы он, Пожиратель, сгодится…
Тут-то и заговорил «пустоголовый крикун». И багровой грозой обрушился на бунтующий отряд. Прямо-таки растер мятежников по грязи. Как говорится, под корягу загнал. Горлопаны захлопнули пасти — и Пожиратель крепче всех.
Наконец вожак, удовлетворенный общим смирением, свернул хвост кольцом и уселся на него. Стая облегченно завозилась.
— Скучно вам? — успокаиваясь, заговорил Большелапый. — Ну, так я вам нашел развлечение. Нужно поймать несколько человек — но обязательно живыми!
Стая молчала, недоуменно задрав морды.
Вожак снизошел до разъяснений:
— Сизый с учеником добыли какую-то человеческую штуковину. Короткий Хвост уверяет, что она прямо-таки сочится магией. Людям эта вещь очень нужна — значит, и нам пригодится. Но нужно, чтобы кто-то объяснил, как ею пользоваться.
Стая с уважением зашипела, одобряя слова главаря. Сизый, все время благоразумно державшийся за чужими спинами, тихо сказал ученику:
— И запомни, малыш: ум против силы не бунтует!
— И запомни, Горластый: ум против силы не бунтует!
— Знаю, — отозвался Горластый. — Только противно звать «силой» белобрысую малявку.
Он раздраженно всадил топор в поваленную сосну, разогнулся и бросил взгляд вниз, в лощинку, где встали два сруба, еще не перекрытые крышами. Вокруг муравьями сновали люди.
— Не злись, — примирительно сказал Бурьян, тоже прервав работу. — Она вообще-то неплохо придумала — не зимовать по чужим дворам поодиночке, а поставить пару изб да переждать холода всем вместе.
— Неплохо, да? Вот и вкалывай, а я разбойник, а не лесоруб! — Горластый разошелся, перестал стесняться своего писклявого голоса. — Я согласен махать топором, только по головам, а не по этим веткам! А наша госпожа заморская на пне расселась — вон, гляди, пальчиком не изволит пошевелить!
— А какой интерес быть за главного, если со всеми бревна таскать? Она присматривает, чтоб никто от работы не отлынивал… ты хоть для виду топор возьми! Опять-таки не развалишься, если малость сучья пообрубаешь. А она свое дело сделала, когда эту лощинку нашла. Удачное место: скалы со всех сторон…
— Во-во, удачное. Как отыщут нас стражники, как зажмут в этой мышеловке…
— Не каркай. Сюда тропку и не заметишь. А вдоль ущелья белобрысая четверых часовых рассадила. Я сам на дерево доски приколачивал — будем по очереди сидеть, как в гнезде. Видно издали — ну, каждый листик, что еще с куста не сорвался! Птица не пропорхнет, мышь не проскочит…
— Мышь, может, и не проскочит, рожи вы кошачьи, — гаркнул вдруг сзади нехорошо знакомый голос. — А вот я вам не мышь!
Разбойники разом обернулись, вскинув топоры.
Седые патлы вразлет по ветру. Злющая беззубая улыбка. Рука, сжимающая увесистый посох. Глаза, странно молодые на круглом старческом лице.
Бабка Гульда!
Стоит себе, нагло посмеивается, наслаждаясь оторопью разбойников. Еще и издевается, змеюка старая:
— Это вас ксуури к работе приставила? Ой, как хорошо-то! Трудитесь, парни! Да радуйтесь, что на свежем воздухе топорами машете, а не в каменоломне на цепи!
— Надо же… — вымолвил Горластый, придя в себя и яростно стиснув топорище. — Явилась, ведьма старая! Хватило нахальства! Ну и как тебе, бабушка, с нашей встречи жилось? Больше житься не будет!
— А вот мне интересно, — угрюмо процедил Бурьян, — как она мимо часовых прошмыгнула? Тропка одна, парни на нее в восемь глаз таращатся…
— В семь, — поправила бабка. — Один — одноглазый… Да и вы б меня не заметили! Просто вижу: старые знакомые. Дай, думаю, подойду, поздороваюсь…
— Я с тобой сейчас поздороваюсь! — мечтательно выдохнул Горластый. — Я с тобой, жаба старая, так поздороваюсь! Я тебе покажу, как всяких чудищ на людей натравливать!
— Не забыл? — прищурилась вредная старуха. — А глянь-ка вон на ту кучу веток: не боишься, что она сейчас ка-ак зашевелится?
Разбойники опасливо покосились на груду сосновых ветвей. И почудилось им вдруг, что лапник рассыпался, открыв чешуйчатую голову со сверкающими глазами и жуткими клыками…
— То-то! — хмыкнула Гульда, проходя по тропе мимо ошалевших парней. — А то мало прошлый раз на дереве насиделись! Следующий раз столько просидите, что гнездо вить начнете!..
Появление Гульды произвело в лагере переполох. Парни побросали работу и столпились вокруг этой загадочной особы. Вид у разбойников был отнюдь не героический: в лапах оружие, в глазах смятение, в душах паника. Откуда взялась зловредная ведьма? Каким манером проскользнула мимо часовых? А главное — что нужно ей от лесных бедолаг? Не зря же так сварливо причитает: мол, грабителям, душегубам и прочим мерзавцам можно загладить свои грехи, если быть щедрее к бедной, одинокой, беззащитной старушке!
Она замолчала лишь тогда, когда сквозь расступившуюся толпу ей навстречу шагнула Уанаи. Деревенская ведьма бестрепетно встретила голубой льдистый взгляд, который мог бы вселить ужас в матерых головорезов.
Тревожная тишина нависла над потаенной горной лощинкой. И почудилось оробевшим лесным бродягам, что в холодном лесном воздухе легко звякнула сталь. Словно два клинка пробуют друг друга — не смертная битва, а так, проверка мастерства…
А затем рожа Гульды расплылась в добродушной ухмылке, словно ведьма повстречала давнюю подружку. А ксуури поклонилась и широким приветственным жестом повела рукой в сторону грубо сколоченных козел, накрытых досками, которые служили разбойникам столом.
— Лаини слау, тали! Добро пожаловать!
Разбойников так и отшатнуло от этих непонятных, опасных женщин. Нашли общий язык, змеюки, сшипелись!
— Не стану спрашивать, — журчала ксуури, — как прошла ты мимо моих постов. Не стану даже наказывать часовых…
— Да? — огорчилась Гульда. — А я-то надеялась, что ты им уши на затылке завяжешь.
— Завяжу еще, будет случай… У нас кабан жарится, сейчас угостим нашу дорогую гостью!
— Перекушу, перекушу, — снисходительно откликнулась Гульда, по-хозяйски устраиваясь на скамье. — Нищую старушку накормить — с богов вдесятеро получить…