Как всегда, мысли не мешали носу тщательно собирать запахи, ушам — вслушиваться в каждый звук, глазам — обшаривать скалы вокруг, а заодно и тучи над головой.
Наконец Сизый принял решение. Он не объяснял малышу, что тролли приближаются, а позади вроде бы тоже какие-то голоса слышны… Просто приказал:
— За мной!
И заскользил по звериной тропе по крутому склону, под распростершее голые ветви сухое дерево. Внизу журчал ручей, куда лесные твари ходили на водопой. Даже если у троллей настоящее охотничье чутье, все равно запах ящеров смешается с запахом зверья, и тогда…
Что «тогда» — Сизый не успел додумать. Его тело свилось в судороге от прозвучавшего позади пронзительного вопля. Никогда еще малыш не кричал так! Ужас, боль, отчаяние, призыв на помощь…
И было отчего звать на подмогу! Сработала ловушка, поставленная не то людьми, не то троллями на идущих к водопою зверей.
Гибкий черный малыш извивался и раскачивался меж землей и сухой ветвью, что простерлась над тропой. Бедняжка, схваченный за заднюю лапку, изо всех сил пытался освободиться, но только вращался на веревке.
Помогать ему было поздно: из-за скалы один за другим начали появляться тролли. Здоровенные, мускулистые, с мерзкими плоскими мордами и неизменными корявыми дубинками в волосатых лапах.
Сизого они заметили не сразу. Их внимание привлек бьющийся на веревке детеныш. Тролли разразились отрывистыми хриплыми звуками, а затем тот, что шел впереди, протянул отвратительную пятерню к верещащей добыче.
Тут бы Сизому и ускользнуть, затаиться в кустах…
Какое там «ускользнуть»! Тело само сжалось в комок — и распрямилось в таком великолепном броске, что впору Большелапому! И таким внезапным и страшным был этот бросок, что тролль не устоял, шмякнулся на тропу — а чешуйчатый герой уже сидел на его груди, над горлом. Сверкнули клыки…
Но тут дубина второго тролля мощным боковым ударом смела Сизого с побежденного врага, швырнула вниз по склону, к подножию скалы.
Удар оглушил ящера лишь на мгновение. Поваленный наземь тролль еще бессмысленно хлопал глазами, даже не делая попытки встать, а Сизый уже развернулся в боевую стойку, кинул вверх свирепый взгляд и с урчанием начал карабкаться по склону.
Увы, если тролли в чем-то разбираются, так это в камнях. И в горных склонах.
С отрывистым хохотом тролль ударил дубиной по гигантскому валуну. Камень казался незыблемым, словно врос в широкий карниз. Но от удара покачнулся, просел вперед и покатился по склону. Тут же поверхность скалы зашевелилась, словно на нее швырнули горсть сухого гороха. Камнепад хлынул навстречу Сизому.
Ящеру удалось увернуться от большого валуна, но лавина мелких сбила его, повалила, накрыла тяжелым покрывалом. Что-то живое задергалось в каменном месиве — и стихло.
И только плачущий голосишко детеныша безнадежно звучал среди скал…
В незапамятные времена, еще до того, как пришли в эти края предки нынешних силуранцев, жил в здешних суровых землях неведомый народ. Не строил домов, не пахал, не сеял — охотился да ловил рыбу. Почему исчез — неведомо. То ли сгинул помаленьку от голода и болезней, то ли пал в бою с пришлыми чужеземцами-южанами, потомки которых теперь себя никакими чужеземцами не считают.
Сами силуранцы утверждают, что на племя «прежних» обрушился гнев богов. Не понравилось, мол, Безликим, что дикое то племя поклонялось каменным истуканам, мазало их звериной кровью, водило на полянах пляски, заклиная лесных духов…
Только эти гранитные идолы и остались в лесах памятью о былых хозяевах земли и воды. Да кое-где в скалах — пещерные «города»: выбитые в откосах норы, к которым ведут крутые ступеньки…
— Это что! — глубокомысленно сказал Бурьян, запрокинув голову и разглядывая черное пятно пещеры. — Вот я был в Джангаше, так там есть гора, вся как есть пещерами источена. Хоть полстолицы туда упрячь!
— Было время, и прятали, — негромко отозвалась Гульда. — В Огненные Времена. Когда с моря нападали враги, жители прятали жен и детей в скалах, а сами брались за оружие… — И задумалась, словно припоминая что-то очень давнее.
— Здесь тоже люди прятались, — вмешался Горластый. — Наш брат разбойник! Еще при прежнем атамане здесь лагерь был, да недолго. Из низовьев пришли королевские войска — троллей гоняли, заодно и бродяг пошерстили. Меня тогда в отряде еще не было. Говорят, дымом выкуривали лесную братию из пещер…
— Вы б еще Лаограна Узурпатора вспомнили! — осерчал Тумба: он не любил никчемной болтовни. — Показывай, баба, где атаман золото прятал!
— Показать? — возмутилась Гульда, измеряя взглядом лестницу до ближайшего черного пятна. — Пусть тебе тролль задницу покажет! Наверх лезть повелишь? Годы мои не те!
Каждый раз, когда ведьма упоминала свои годы, Горластый опасливо озирался в поисках очередного пакостного подвоха.
— Ты, бабка, нас за дурней не держи, — заявил он твердо. — Не на зайцах поле пашем! Думаешь, мы трое наверх полезем, а ты тут одна останешься? Силком тебя наверх потащим!
— Ух ты! — восхитилась Гульда. — А это как?
Горластый озадаченно замолчал, представив себе, как тащит на себе тяжеленную старуху по крутым полуразрушенным ступенькам.
— И чего бы ему внизу деньги спрятать! — вздохнул Тумба. — Вон какая пещера! — Он кивнул на зияющую перед ними гигантскую нишу.
— «Кабы, что бы, если бы» — ваши зенки треснули бы! — протараторила Гульда детскую прибаутку. — Может, Хват для твоего удобства прямо на бережку, на песочке должен был сундук оставить? Не поленился атаман свое добро наверх поднять да камнями завалить!
— Ладно, — стряхнул задумчивость Бурьян, не сводивший взгляда с темного отверстия над нишей. — Я полез. Держите эту болтливую квакушку с двух сторон!
Положив арбалет и колчан на песок, он проворно поднялся по ступенькам и нырнул в ближайший лаз. Оставшиеся внизу собратья по шайке проводили его глазами.
— Да, — сказала Гульда непривычно добрым голосом. — Завидую я вам, парни. Дружбе вашей хорошей завидую. Там три пещерки меж собой соединяются, укромных уголков хватает, а сундучок невелик. Кто мешает вашему дружку перепрятать сундук, а вам сказать: мол, ничего не нашел?
Горластый и Тумба переглянулись.
— А можно и похитрее устроить, — задумчиво продолжала старуха. — Часть клада, что поценнее, под камешками укрыть, а сундук с мелочишкой вам предъявить. Трясите тогда в горсти, что каждому на долю придется. Или потащите находку делить на весь отряд?
— Да-а, — протянул Горластый. — Тумба, крепче держи эту стерву. Вцепись в нее, как скряга в медяк. А я — наверх: пригляжу за нашим другом.
Не дожидаясь ответа, он устремился по ступенькам с проворством рыси, которая боится, что кто-то влез в оставленное ею логово с детенышами.
Тумба неласково глянул на пленницу. Лапа разбойника неумолимо стискивала сырой суконный капюшон ее плаща.
Дождь стал слабее, только водяная пыль густо висела в воздухе. По сравнению с ливнем, который только что держал в густом ельнике разбойников и их жертву, это можно было и дождем-то не считать.
Горластый не успел исчезнуть в пещере, как Гульда обернулась к своему «сторожу»:
— Мне, сынок, чужих денег не жаль, пусть за них Хват душой страдает. Сама-то я старая, много ль мне надо? Отдала бы захоронку, как горячий уголек — из ладони в ладонь! А только обидели меня те двое, Бурьян с Горластым. Сам, сынок, подумай: каково это беззащитной старухе, когда ее огнем пытать грозятся? Вот кабы твою матушку так, а?
Физиономия Тумбы приняла озадаченное выражение. Разбойник честно пытался вообразить эту сцену: какой-то придурок смеет угрожать его мамаше, которая до самой смерти промышляла звероловством и ходила на медведя с рогатиной.
А Гульда настойчиво продолжала:
— Надо их проучить, а то больно умные! На других свысока поглядывают да командуют. А те, другие, ничем не хуже будут: и ростом повыше всяких там Бурьянов, и в плечах пошире, и силушкой не обижены…
— Угу! — кивнул разбойник, с удовольствием примеряя на себя это описание.
— Я тех дурней нарочно подальше услала, а тебе, голубок ты мой лесной, укажу, где клад лежит. Воротятся они — злые, уставшие, руки о камни ободрали! — а ты сидишь на берегу возле сундучка да пересыпаешь золото с ладони на ладонь…
Толстые губы «лесного голубка» расплылись в довольной улыбке. Но тут же он нахмурился, в могучем умственном усилии припомнив, с кем имеет дело.
— Если врешь — пришибу! — И перед лицом старухи закачался кулачище, похожий на окорок.
— Ох, не пугай меня, старую, не то со страху язык проглочу, кто ж тебе про клад расскажет? Про него только двое знают: Хват и я. Он прятал, я заклятие накладывала.
— Заклятие? — Широкая безбровая физиономия разбойника нахмурилась.
— Да ничего страшного! Хват утопил сундучок возле берега — вот здесь как раз… А я заговорила золото, чтоб оно по приказу со дна всплывало… Не веришь, касатик? А вот встань на колени да глянь с обрыва в реку…
— Я на колени встану, а ты наутек, да? — проявил Тумба чудеса сообразительности. — А ну, вставай рядышком!
Бабка, не прекословя, бухнулась на колени рядом с ним. Разбойник, правой рукой держа ее за капюшон, левой уперся в замшелый валун — не вздумала бы вредная ведьма спихнуть его с обрыва! — и вытаращился на темно-серую, тяжелую поверхность реки.
— Видишь? — тяжело сопела над ухом бабка (которую Тумба цепко держал за руку). — Видишь, как золото сияет сквозь волну?
— Да ни хрена не вижу, ворона ты беззубая!
— Ох, совсем я от старости из ума выжила! Плащ-то, плащ волшебный, ты ж без него ничегошеньки не углядишь! Пусти капюшон, дурень, куда я убегу? Погоди, вот плащик на тебя накину… Да не дергайся! Подумаешь, вода за шиворот… небось не шилом тебя ткнули! Вот теперь — гляди!
Тучи разошлись, осеннее тусклое солнце краешком зарябило на речной глади. До боли, до рези в глазах Тумба вглядывался в эти блики, вдруг почувствовал себя мальчишкой, который попал на представление бродячего цирка и надеется за свой медяк увидеть настоящее, полновесное чудо.