Рядом неторопливо зажурчал женский голос:
— Струи светлые, струи серые, струи струнные, струи быстрые… Пряди струнные скрыли сокровище… А под струями — глубь бездонная, тина мягкая, тьма холодная… яма омута… В черном омуте, под корягою, сом-хозяин не спит над сокровищем… Сом-хозяин, не гневайся, плесом не бей, что укрыл — покажи, что хранишь — возврати… Поднимись, клад речной, в струи светлые, струи серые, струи струнные…
Или это она уже говорила?.. Голос обволакивал разбойника, звучал со всех сторон, голова отяжелела, веки опустились…
Нет, конечно, не опустились, иначе как бы Тумба видел сквозь серое марево мерцание золотых монет, алые и синие огоньки камней, тяжелые звенья серебряной цепи, вырезные зубцы неведомой короны… Что за корона, откуда? Не было такого в разбойничьей добыче!.. Но вот же она, массивная, матово-желтая, только руку протянуть… ближе, ближе, почти улица…
Гульда, кряхтя и бормоча что-то про больную спину, тяжело поднялась с колен. Огляделась — надо же, дождь перестал, а она и не заметила… Брезгливо глянула на замершего в трансе разбойника. Быстро заснул. Впечатлительный. Спихнуть, что ли, дурня в реку?..
Вдруг на старческом лице расцвела проказливая, совсем девчоночья улыбка: Гульда сообразила, что со спины они с разбойником очень даже похожи: оба широкоплечие, крепкие и… ну, плотные. А на громиле сейчас серый плащ Гульды.
Продолжая улыбаться в предвкушении восхитительного зрелища, женщина отступила в густой ивняк и умело схоронилась (ей видно все, ее — никому).
Торчать в мокрых кустах старухе пришлось недолго. Два прохвоста перевернули каждый камешек в верхних пещерах, сообразили, что ведьма Гульда оставила их в дураках, и в ярости устремились вниз — изловить ехидную бабку и вышибить ей последние зубы!
На крутых ступеньках особо не поругаешься. Зато сверху прекрасно открывался берег. И видна была, как на ладони, плотная фигура в сером плаще, что припав к земле, вглядывалась с обрыва в реку. А Тумбы рядом видно не было. Не утопила ли его хитрая ведьма, змея ядовитая?
Спустившись со скалы, оба разбойника не стали задавать никаких вопросов, а бросились, пылая местью, к неподвижной фигуре. Бурьян на ходу подхватил замшелую корягу и, подбежав к обрыву, обрушил ее на серый капюшон. Горластый добавил «ведьме» сапогом в бок.
Тумба вышел из транса так стремительно, что старуха в своем укрытии восхищенно цокнула языком.
Может, парень и не мог похвастать быстротой соображения и тонкостью ума. Но что такое побои, он знал превосходно. На любой удар реагировал мгновенно — и всегда одинаково.
Серый плащ полетел на камни. Перед опешившими приятелями словно поднялся на дыбы силуранский медведь, гневный, ревущий!
Нападение дружков слилось в бесхитростном мозгу Тумбы с золотыми видениями колдовского сна. Разбойник понял: пара жадных хорьков вздумала присвоить себе найденные им сокровища! Ну, Тумба их сейчас размажет, как мед по лепешке!
Бурьян и Горластый не пытались даже объясниться — просто дунули прочь. За ними гневно устремился Тумба, вращая над головой оброненную Бурьяном корягу. На ходу он во весь голос требовал, чтобы поганые ворюги вернули серебряную цепь, ожерелье и корону!..
Когда крики и хруст ветвей стихли далеко в лесу, сияющая Гульда выбралась из ивняка. На ходу бабка пританцовывала, забыв о больной спине. Выглядело это несолидно — и плевать! От радости Гульда готова была завертеться, как снежный столб в бурю!
— Ну, парни, — сказала она, глядя вслед исчезнувшим разбойникам, — если Тумба вас догонит… ну, хуже вам будет только в Бездне!
Что ж, теперь, когда все вопросы со старыми знакомыми улажены, можно вернуться на тропку, где произошла веселая встреча, и подобрать брошенную суму. А то как бы не угодила в чужие руки шкатулка с разноцветными бусинами!
Ручейки-однодневки, рожденные недавним дождем, сбегали по откосу на дно ущелья. Их тихое журчание да рокот бегущего по дну потока, возомнившего себя рекой, были единственными звуками, нарушавшими тишину осеннего леса.
Но вот в говор воды вплелись шелест, шорох, постукивание: на склоне зашевелилась недавняя осыпь, песок и земля посыпались в поток. Осыпь вздыбилась бугром, из-под обломков камня тяжело поднялся Сизый. Встал на четыре лапы, медленно повел головой, с тупым недоумением оглядывая ущелье: где он, как угодил сюда?
Длинный язык бессильно свисал из пасти, с левого бока была содрана чешуя, обнажая бледную исцарапанную кожу. Прозрачное влажное веко скользило по чудом уцелевшему третьему глазу — смывало пыль и землю.
И тут ветерок, скользнув по чутким ноздрям, принес не запах даже, а след, тень запаха — бесконечно любимого и родного.
Ученик!
Язык пружинисто втянулся в пасть. Хвост хлестнул по склону, разметав мелкие камешки. Сизый, припав к земле, двинулся на запах. Он замечал каждую сломанную ветку, каждый перевернутый камень, каждую сосновую шишку, втоптанную в землю плоской ступней тролля.
Сизый молчал. Лишь один раз из пасти вырвалось короткое страшное рычание, когда он увидел прочерченный по слежавшейся хвое острый зигзаг — след маленького гребня.
Эта тупая двуногая тварь тащила малыша за заднюю лапку! И он был жив, он извивался — вон какая линия получилась…
Тролли свернули к реке. Теперь их мерзкий запах читался так ясно, словно чудовища шли на несколько шагов впереди ящера.
Сизому хотелось убивать, рвать в клочья плоть, сокрушать зубами кости.
Если малыш умрет — он, Сизый, не вернется в стаю. Он будет убивать троллей, одного за другим, пока его самого не размолотят дубинами в месиво.
«Ну и пусть! Все равно никогда больше… Никогда ни одна самка не подарит мне такого смелого… такого смышленого… такого… такого…»
— Погоди, бабушка, не спеши! Постоялый двор здесь не первый год стоит, никуда не денется!
— Так ведь дождь, сынок… — кротко отозвалась Гульда, вглядываясь в сплетение мокрых веток.
— Ничего, не смоет тебя дождик. Сверни с дороги, здесь всего-то пара шагов!
Гульда покорно пошла на голос, про себя злобно поминая всех демонов с их демонской родней. Только избавилась от Бурьяна и его дружков — а тут новая встреча! Ну всем нужна старая нищенка, не могут без нее обойтись!
Редкая, почти облетевшая листва не спасала от дождя, но у самого ствола могучего кряжистого дуба было все-таки посуше. Здесь поджидал Гульду широкоплечий человек в длинном суконном плаще. Капюшон был наброшен на голову, но лицо рассмотреть было все-таки можно — даже в полумраке под ветвями. Этого человека старуха видела впервые.
— Смелый ты, сынок, — осторожно, наугад начала она. — Дело к вечеру, а не боишься один по лесу шастать!..
Но тут ее цепкий взгляд выхватил из сплетения стволов и коряг темную фигуру, припавшую к слою палой мокрой листвы.
— Ах, вон оно как! — Гульда с новым интересом и уважением взглянула на собеседника. — Так ты, сынок, с охраной? Да еще с какой!..
— А ты, бабушка, не бойся, без моего приказа эта тварь тебя не тронет, — чуть насмешливо успокоил ее незнакомец.
— И с приказом не тронет, — хладнокровно отозвалась старая ведьма. — Они самок не обижают.
— Да откуда ж ящеру знать, что ты… э-э… женщина? — весело удивился ее собеседник.
— Сама ему скажу. Трудно, что ли, пару слов на его языке прошипеть?
Некоторое время оба в молчании мерили друг друга взглядами. Затем незнакомец сдался.
— Вижу, не зря мне про старую Гульду чудеса рассказывали, — примирительно сказал он. — А правда ли, бабушка, что ты умеешь изготовлять амулеты? Берешь простую вещицу — и наделяешь волшебной силой…
— Смотря какой силой, — озадаченно уточнила бабка. — Если тот талисман должен тебя королем сделать… или, скажем, прославить на весь свет… так это не ко мне. На то есть маги посильнее, чем я, старая! А вот от блох заговорить… или чтоб простуда не брала…
— Да мне без разницы… — рассеянно ответил незнакомец, прислушиваясь к отдаленным звукам со стороны дороги.
— То есть как это «без разницы»? — удивилась старуха. — Ты же вроде амулет хотел заказать — или это мне сдуру послышалось? И тебе наплевать, от чего эта штука тебя оберегать будет?
Незнакомец прикусил губу, досадуя на свою ошибку. Но гораздо больше, чем неприятная оговорка, беспокоили его приближающиеся голоса. Он отвел ветви перед глазами — теперь ему видна была дорога.
— Я дам тебе… одно женское украшение, — быстро проговорил незнакомец, не сводя глаз с трех всадников, неспешно приближающихся по дороге. — Ты вселишь в него силу. Знаешь, многие Дети Клана могут чуять магию. Я хочу, чтобы любой из них, взяв в руки амулет, сразу сказал бы: «Это волшебная вещь!» Плачу золотом.
«Ты, парень, задумал мошенничество, — пришла к выводу старуха. — Ну и на доброе здоровье! Лишь бы со мной не забыл расплатиться…»
Всадники тем временем уже приблизились.
Впереди ехал длиннорукий крепкий детина — явно наемник. Он был насторожен, угрюмо зыркал по сторонам (впрочем, старуху и загадочного незнакомца не заметил).
Темнобородый круглолицый человек в богатой одежде, который ехал вторым, имел вид куда более мирный. Похоже, беднягу утомила дальняя дорога: он клевал носом и по сторонам не глядел. Куртка его была расстегнута и странно топорщилась, словно всадник прикрывал полой от дождя куль с чем-то ценным. Загадка разрешилась, когда всадник подъехал ближе: из-под куртки выглядывала круглая мальчишеская мордашка, усталая и недовольная.
Завершал маленькую кавалькаду тощий старик с растрепанной жиденькой бородкой. Он кутался в суконный плащ и испуганно поглядывал по сторонам, явно ожидая неприятностей.
— Не вздумай окликнуть… — сквозь стиснутые зубы прошипел незнакомец, когда всадники проезжали мимо.
— А оно мне надо? — тихо удивилась Гульда. И, глядя в спину удаляющимся всадникам, добавила равнодушно: — Вон того, что с ребенком, я знаю. Он раз в два года здесь проезжает, останавливается у Кринаша. Только мальчишку раньше с собой не возил. Это Тиршиал Ржаное Поле. Грайанец из Тайверана. Богатый ремесленник.