— Шадхар! — сказала она негромко и убедительно. — Да хоть бы Тореол сам меня за руку повел на престол, я и то бы вырываться начала! Шадхар, ну, не гожусь я в королевы! Знаешь, я давно не была так счастлива, как эти дни на постоялом дворе! Резала яблоки для пирога, болтала с хозяйкой, кормила кур…
— Да-да, конечно, — с ласковым равнодушием перебил ее мужчина, — это очень мило. Я рад, что ты здесь не скучала. Но пора подумать о будущем, и твое будущее — я! Ну, кто еще женится на сестре принца Нуренаджи? Кто захочет навлечь на себя подозрение в попытке захватить трон?
— Это несправедливо! — крикнула девушка так звонко, что лежащий рядом ящер приоткрыл глаза и недовольно хлестнул хвостом по земле. — Я и не думала ни о какой измене, пока ты не начал устраивать мою судьбу. Ну почему я — племянница короля Нуртора? Как бы я хотела выйти замуж за властителя какого-нибудь лесного замка… жить с ним в глуши… муж, дети, хозяйство — и никакой грызни за корону!
— Девочка, не нам решать, кем родиться на свет. Мы оба из Клана Вепря, хоть и из разных Ветвей, и обязаны думать о том, как вернуть престол нашему Клану, — начал раздражаться Шадхар. — Твоя судьба…
— Моя судьба — интриги и козни, да? Причем бесполезные! Вот родит Фаури своему Тореолу наследника — и сдохнут все твои великие замыслы!
— Да никого она не родит! — перебил ее Шадхар. — Где ей родить без Лотоса-Целителя!..
И осекся, сообразив, о чем проболтался в запале…
Глаза Виалесты стали огромными и гневными.
— Что-о?! — выдохнула она. — Так вот какую низость ты затеял? Вот ради чего Тореол отпустит твоих дружков? Вот как ты задумал его обмануть, да? Ах ты… — Она резко замолчала, а затем заговорила спокойнее. — Я ухожу. Ничего, что темно. Если я еще нужна богам и судьбе, они меня сохранят и спасут… Что уставился? Будешь силой удерживать меня, жених? Оставишь связанную в шалаше?
Шадхар, уже взявший себя в руки, усмехнулся. Он знал, как усмирить эту славную упрямицу. Перенял этот секрет от ее покойного братца…
Вспомнилось, как семнадцатилетний Нуренаджи потребовал у младшей сестренки, чтоб тайком передала его записку молодой жене одного из советников короля. Девочка с негодованием отказалась и пригрозила, что расскажет обо всем дяде-королю. Тогда Нуренаджи кивнул на спящего на подоконнике толстого старого кота и хладнокровно сказал: «Не будешь слушаться — пришибу вон ту тварь!..» Записка в тот же день была доставлена жене советника…
Улыбнувшись воспоминанию, Шадхар сказал:
— Ну, что ты! Неужели я тебя хоть чем-то обижу? Хочешь уйти — провожу до «Посоха чародея». Вот только прикажу кое-что ящерам… это недолго, насчет вон того старика у костра. Дело свое он сделал, пользы от него никакой, а отпустить нельзя — болтать начнет. Понимаю, что это жестоко, но что поделаешь…
И с удовольствием увидел, как потрясенно побледнела Камышинка. Она всегда была доброй девочкой…
Столковались быстро: наррабанец останется под охраной ящеров до тех пор, пока Шадхар не сможет без вреда для себя отпустить его живым и здоровым. За это Камышинка будет тихонько сидеть в шалаше и до возвращения Шадхара не попытается бежать.
Ищи не ищи, кричи не кричи, а ночной лес ответит только криками сов, гулом ветра в голых вершинах да чьим-то отдаленным воем в глухой чащобе.
Было уже темно, когда Кринаш с неохотой увел свой отряд на постоялый двор.
«Черно-синие» без споров («Давно бы так!») возвратились в «Посох чародея» и завалились спать на широких лавках, предварительно убедившись, что болтливый бродячий певец, который обещал показать дорогу к разбойничьему лагерю, никуда не сбежал.
Постояльцы угрюмо разбрелись по комнатам: все любили добрую, тихую Камышинку, все тревожились за нее.
Дагерта прятала от мужа заплаканные глаза.
— С утра снова пойдем искать, — бросил Кринаш Верзиле. Тот кивнул.
Вскоре в доме погасли огни, только в очаге багровели угли. Сон свалил людей, словно какой-то волшебник взмахнул у двери полой черного плаща.
Но, видимо, не на всех подействовали чары ночи.
Тихо отворилась дверь… скрипнуло крыльцо под чьей-то ногой…
Не было на дворе Хвата, некому было залаять при виде фигуры, что шла через двор к калитке.
В конюшне тревожно всхрапнула чья-то лошадь. За оградой заухал филин.
Рука легла на засов. Калитка открылась тихо, без скрипа.
Ни один человек в доме не проснулся, не подошел к окну, не увидел, как за оградой, в потоках лунного света, кто-то идет по тропинке к пристани…
Из-под деревянных мостков настороженно вынырнули две круглые, украшенные высокими гребнями головы. Ящеры нашли взглядами человеческую фигуру, свернувшую берегом на север. Выждали немного, выскользнули из воды, легко нагнали человека и неспешно двинулись следом. Время от времени то один, то другой ящер обгонял путника, обнюхивал тропу впереди, прислушивался к ночным шорохам и, не обнаружив опасности, возвращался назад.
Путник ни разу не повернул головы, не сбился с ровного, размеренного шага, не обратил внимания на свой безмолвный эскорт…
— Они убьют нас, госпожа? — Наррабанец Хшеу глядел в лицо девушке с такой надеждой, словно она одним словом могла подчинить себе грозных чешуйчатых чудовищ. Он даже не заметил, что перешел на родной язык.
Принцесса Виалеста ответила тоже по-наррабански, уверенно и спокойно:
— Ничего не бойся. Я никому не позволю тебя обидеть.
Девушка и старик сидели рядышком в шалаше на медвежьей дохе. Сейчас, когда ящеров не было видно, Хшеу вышел из оцепенения. Даже попытался поддержать беседу:
— Госпожа прекрасно владеет наррабанским… Судя по мягкому «тх», ее учитель был из Горга-до, верно?
— Нет, — засмеялась Виалеста, забыв на минуту свои горести. — С жителем Нарра-до я говорила бы так, как говорят в столице, а с хумсарцем — на его наречии. Ты слышал, конечно, что некоторым Детям Клана от предков-магов достался Дар?
— Слышал, ясная госпожа.
— Я из Клана Вепря, и мой Дар — понимать язык, на котором говорит мой собеседник. И отвечать на этом языке. Я никогда не была в Ксуранге, но если встречусь со здешней разбойничьей атаманшей — поболтаю с нею на ксуури.
— Это изумительно, светлая госпожа!
— Шадхар хоть догадался тебя покормить?
— Нет… — Мысль о такой возможности старику явно и в голову не приходила. Но он тут же спохватился. — Зато он приказал поставить для меня ведерко с водой. Правда, его почти сразу ящер хвостом задел, опрокинул…
— И ты со вчерашнего дня сидишь тут без воды? — задохнулась от негодования Камышинка, сразу забыв свои невзгоды.
Хшеу с несчастным видом кивнул.
Девушка вскочила на ноги так резко, что чуть не размела сплетенную из ветвей стену.
— За оврагом — родник. Я заметила, когда шла сюда.
— Госпожа, я не пойду! — запаниковал старик. — Там эти… трехглазые!
— Ну и что? Сиди здесь. Я сейчас вернусь.
Старческая рука вскинулась, чтобы удержать девушку, но тут же бессильно опустилась: дотронуться до Дочери Клана было просто немыслимо.
Вечер уже перешел в ночь, но лунный свет серебрил шалаш и сгрудившихся вокруг ящеров. Камышинка едва не вскрикнула: да сколько же их тут! Раз в десять больше, чем было, когда они с Шадхаром сюда пришли!
Отовсюду неслось шипение, в которое вплеталось короткое взрыкивание, порой щелкали челюсти.
Виалеста застыла у входа в шалаш, забыв о роднике и о старом наррабанце. Сейчас она была целиком во власти своего Дара. Чужая речь — а это была именно речь! — обволакивала ее, проникала в душу, становилась почти узнаваемой, вот-вот…
Девушка сосредоточенно вслушивалась в царящий вокруг бессвязный шум… нет, не шум, вполне различимый говор! Ящеры вспоминают недавнюю охоту… говорят о троллях, о том, что какому-то малышу эти гладкошкурые изверги выбили глаз… о самках, которые весной придут на здешнее болото… Но чаще всего поминали кого-то по имени Короткий Хвост. Этот Хвост должен был прийти ночью — и все ждали с жадным любопытством и нетерпением.
«Потому и сползлись сюда такой стаей!» — подумала Виалеста.
Она стряхнула оцепенение и огляделась в поисках опрокинутого ведра. Ага, вот…
С ведром в руке девушка направилась в ту сторону, где, ей помнилось, должен быть родник. Но не прошла и нескольких шагов, как дорогу ей заступило могучее чудовище. Чешуя в лунном свете казалась белесой, кончик хвоста небрежно постукивал по земле, меж зубов презрительно плясал длинный язык. Полилось негромкое рычание. Не настоящая угроза, а так — захотелось слегка пугнуть жалкое двуногое существо…
Виалеста обмерла от страха, но сразу же вспомнила, что знает язык этих чудовищ.
«Надо сказать ему, что я всего-навсего женщина… что не хочу сделать ничего плохого!»
Голова девушки чуть откинулась назад — так делали ящеры, начиная разговор.
И Три Шрама, загораживавший пленнице путь, изумленно услышал шипение, которое складывалось в разборчивые, вразумительные слова. Безошибочно угаданные, единственно верные слова, способные утихомирить самого разъяренного ящера.
— Я самка… я слаба… я не опасна для тебя, охотник…
Громадная пасть со стуком захлопнулась. Хвост обвился вокруг задних лап — самая мирная из поз. Три Шрама поспешно плюхнулся на брюхо: не решил бы кто-нибудь из собратьев, что он, охотник и воин, вызывает эту мягкокожую самку на бой!
Виалеста поудобнее взялась за дужку ведра и спокойно пошла мимо ящеров, которые при ее приближении замолкали и спешили уползти с пути.
«Ну, вот! — подбадривала она себя. — Я так и знала! Всегда и со всеми можно договориться по-хорошему!»
А вот Молчуну приходилось куда хуже. Хват потерял след — и надежда исчезла. Тьма сомкнулась вокруг, зашелестела мокрыми ветвями, сгрудилась тесными злыми стволами, заухала совой, откликнулась вдали волчьим воем.
Человек выбрел на полянку, где хмурые деревья не закрывали неба и луна бросала на сырую мертвую траву неверный слабый свет.