Тот, кто в облаке, вправе спустить курок.
Невозможное брызжет со всех сторон,
Невозможнее – между строк.
Нынче вспомнить об этом – как будто тень
Свою сдать в химчистку. Ей страшно там,
Износившейся, как ремень
Упомянутых джинсов, что тоже – хлам.
II
Если вправду над нами пустой эфир,
Сохраняющий всё ледяной архив,
Не портвейн он по плотности, но кефир,
И попавший в него поневоле жив.
Хочешь встретиться с телом, погрязшим здесь –
Спиритический, что ли, купи трельяж.
Перед тем, как увидеть, используй смесь –
Обнаружишь одну из своих пропаж
Похудевшей на дюжину килограмм.
Имена не важны, ибо случай прост –
Ты выходишь из рамок, а он – из рам,
Беспокойный юноша в полный рост.
III
«Каково во льдах?» «Да пошёл ты на х.,
Провисевший жизнь чебурашкин мех».
Этот правильный голос в любых мирах
Вразумляет заблудших всех,
Возвращает сюда, где накрытый стол
И компания за столом
Будет петь о том, кто себя нашёл
И не думает о другом.
Но я вновь о времени главных книг,
Повидавших всё небольших квартир.
Где герои прикусывали язык,
Мы – ловили в сеть, рифмовали мир
IV
В полутёмных подъездах. Ты помнишь, нет,
Говоривших «да» в неурочный час?
Милицейский патруль или прошлых лет
Саблезубая сволочь настигла нас.
Я об этом писал много раз подряд,
Снегом слов набивая привычный рот.
А сегодня, оглядываясь назад,
Говорю, что пора вперёд.
Только новое вправе так тратить речь
И выплескивать лишнюю кровь из ран.
На халяву данного – не беречь,
Под любую ночь подставлять стакан.
V
Было музыкой, музыкой, стало тьмой,
Золотого похмелья четвёртым днём.
Так давай ещё по одной,
Отправляясь своим путём.
Расходясь по своим путям,
Уточнишь ты – и вправду так.
Возвращайся к своим гостям,
Объясняй им и этот знак.
Он в последнем автобусе, носом в снег,
В новогоднем безумии городском,
Где случайный старится человек
В вечность, думал, в ночь, оказалось – в дом.
Владимир Буев
I
Молодым – молодое! И так всегда!
Что же де́дам нам делать? Опять почёт?
Где везде дорога (хоть иногда)?
Тут для рифмы: потомок опять пошлёт.
Все патроны в помятых джинсах – хлам!
Холостые – им лишь в облака стрелять.
Разбежались патроны по небесам.
Тут так рифмою хочется всех пронять!
Но не буду. Итак, разноцветный дым
Над твоим теремком. Пацану то в кайф.
Как же молод я, парни, а молодым
Не сбежать тут никак от рифмы rifle.
II
Я живу поневоле, попав в кефир.
А хотелось портвейна на посошок.
Выбрал верно я свой ориентир.
А для рифмы к кефиру – творожок.
Накурись и почуешь: как входят в раж
Обе сущности: тело, а с ним – душа.
Осторожнее! Выйдут они в тираж,
Коль без меры. Тут рифму проела ржа.
Поль Гоген или Пауль Госсен? Вдвоём
Фантастически выбились из среды.
Мы обоих пошлём… или нет! Призовём!
Рифма тут в самый раз: призовём куды?
III
Рифмовать мы умели мир всегда.
И поныне рифмуем, коль есть коньяк.
Нам любой позавидует тамада.
Вот и рифма: до смерти всё будет так.
И хорошая закусь нужна во льдах.
Посиделки – не то, если нет еды.
Без вина и еды – это жизнь впотьмах:
Ни туды, ни сюды, как и без воды.
А поели и выпили, почитать
Мы горазды и классиков, и фигню.
В состоянии этом рифмовать
Мы и сами способны… тут я стемню.
IV
Я с подъездом могу разговор вести.
Все подъезды, как выпью, мои друзья.
Мы – поэты! А всем остальным – ползти!
Впрочем, ползал и я от пития.
Милицейский патруль меня хватал,
Отбирал у меня коньяк с вином.
Нас, поэтов, застенок не сломал.
Возвращались в подъезды мы вновь бегом.
Из подъездов на небо легко взлетать
И с любою ночью поговорить.
Где стакан? Без него тяжело дышать.
И без рифмы ни дня не могу прожить.
V
Мы, поэты, думаем рифмами.
Мы рифмуем всё, что в мозги влетит.
Наша жизнь несчастная с цифрами
Не сложилась. Рифма зато рулит.
А уж коль напьёмся мы вдрабадан,
И башка́ми небо пробьём насквозь,
Не один сумеем в стихах роман
Написать на пару и даже врозь.
Носом роем землю и пашем снег.
Даже пол в квартире смогли вспахать.
Слава богу, дома, нашли ночлег.
А для рифмы деву б ещё… поймать.
Если мнится, что бог…
Михаил Гундарин
ПРАЗДНИКИ
описательная поэма
Авось приманенная радость
ещё заглянет в угол наш.
Боратынский
1.
Оксиген ищет путь. Его речь крепка.
Голос мёрзнущей мыши. Начало сна.
По-над берегом россыпью облака,
Значит, если захочешь, взойдёт луна.
Я люблю этот залп небольших светил,
эту музыку гаснущих полусфер,
эти танцы для тех, кто всегда бескрыл,
но сегодня выспался – и взлетел.
И на Ленинских, и на ничьих горах,
и на том перекрёстке, где острый нож,
всё летает светящийся певчий прах,
максимально размноженный медный грош.
Что подставить ему как пустой карман?
То ли глаз, то ли ухо… А вот ещё:
говорят, будет выстроен балаган,
и вошедший в него – навсегда прощён.
2.
Лету – летнее, осени – всё подряд.
Что споёт августовский простой песок
мы узнаем, когда повернём назад.
А покуда, от солнца наискосок,
здравствуй, книга такого большого дня,
где зелёный да жёлтый поверх всего!
Где отважный купальщик смешит меня,
а тебя вдохновляет задор его.
Вместо имени – пляжная дребедень.
Вот комар опускается, как орёл,
но находит не печень, а только тень,
от огня, что и так далеко увёл,
но не в сторону сердца, а взад-вперёд,
за гантелями для тренировки рук,
за рублём на покупку шипучих вод,
открывая которые слышишь звук.
3.
Три поэмы выходят в один тираж.
Но не время рассчитывать на успех –
добродушный читатель, мучитель наш
делит праздничный свой пирожок на всех,
оставляя кусочек на чёрный день,
оделяя оставшимся невпопад…
Но довольно того, что ему не лень
под бумажным дождём принимать парад.
Мы и сами закуска, фисташки-dry,
(для надёжности можно добавить бром).
Между этими судьбами выбирай,
допиши до конца и взмахни платком.
До свидания, волны текучих лун,
коридоры, сверлящие небеса!
Как ни строй календарь, каждый раз канун
обгоняет начало на полчаса.
4.
Где комета хвостом не разбила льда,
побоявшись распробовать глубину,
там и я буду медлить и ждать, когда
торопливое сердце пойдёт ко дну.
Не оценишь, пока не начнёшь тонуть,
деловитую хрупкость ночных витрин –
открывая обзор, преграждают путь
торопящимся таять, как аспирин.
Расторопной шипучкой упасть на дно,
в тёмный трюм просочиться косым лучом –
одинаково хлопотно (всё равно,
что поддерживать тонущий мир плечом).
Полюбовный напиток семи страстей
разрывает на части чугунный шар.
Замолчи и высчитывай, грамотей,
по сомнительным числам чужой навар.
5.
Мы разрушили мир, чтобы вышел дом,
но не вышло, как водится, ни гроша.
Вот и ночь прогремела пустым ведром,
мимо зарослей спящего камыша.
Завтра День Урожая. Пора в амбар
корешкам и вершкам довоенных снов.
Под испорченным душем смывай загар,
ожидай наступления холодов.
По любому выходит, что нет судьбы,
в этих улицах тёмных, но вот рассвет –
заправляет хозяйством и бреет лбы,
а не скажет ни слова тебе в ответ.
Да и ты позабудешь задать вопрос,
наблюдая, как делает первый взмах
наша полночь, летящая под откос,
не сумев задержаться ни в чьих зрачках.
6.
Только ты и свобода твоей беды.
Сколько вынуто ключиков из глазниц!
Мы опять на пороге Большой Воды.
Море носит бутылки и мёртвых птиц.
Море ищет пожатья твоей руки,
пропуская сквозь пальцы мои слова.
Нарисуем линии, уголки –
вот и вышла повинная голова.
Вот и вышла свобода лететь навзрыд,
обращая всё встречное ни во что.
Время рухнуло в море, но мир стоит,
и на вешалке виснет ничьё пальто.
Это молодость, впрочем, а не звезда,
это тема, но будет ещё темней.
Где выходит на берег твоя беда,
там и будет кому позабыть о ней.
Владимир Буев
1.
Если мнится, что бог, то зажечь луну
не пытайся при первой же мысли вслух.
Поразмысли, потом проглоти слюну.
Прикуси язычок, чтобы он распух.
Вот тогда загорится сама луна.
И светила иные станцуют вальс.
То не сон, ты не бог – голова пьяна.
Потому и столь редкостный расколбас.
Птичий пух (ровно так, как и птичий прах),
Освещённый сияньем луны и звёзд,
будто камень, застыл на твоих губах.
Разоритель не меньше, чем сотни гнёзд!
Но ни в глаз и ни в ухо не получил.
Побоялся природу народ спасать.
Кому должен, народ уж давно простил.
Да потребно и пар иногда спускать.
2.
Лету – всё. Остальным недрузьям – закон.
Как почую сентябрь, так хочу в полёт.
Ещё август жив, осень бьёт поклон,
выставляя августу незачёт.
У пруда купальщик один лежит.
И чего мои взоры туда косят?
Знать, купальщица. Потому аппетит
разыгрался, хоть возраст – под шестьдесят.