ОКОННАЯ ПРИТЧА № 2: АЛГОРИТМИЧЕСКИЙ ПОЛЯК
Зовут его Даниэль Кшеминьский, несколько лет он арендовал у нас машины. У него PR-фирма. Среди всего прочего он руководил кампанией Бейруцкого. Институт тогда начал объявлять наполовину низшие цены, лишь бы что-то заработать на содержание. Кшеминьский арендовал тогда у нас оптические банки для социометрических имитаций. То была первая серия, сейчас чуть ли не раритет, помнишь, я тебе показывал, огромные бочки со светящимся логотипом галактики, словно бы их спроектировали в качестве сценического оформления для китчевой научной фантастики.
За несколько месяцев до выборов Кшеминьский выкупал сто процентов времени на банках. Он настаивал на замкнутой системе, никаких выходов наружу, то есть – он сам или кто-то из его сотрудников, но, чаще всего, он сам – приходил чуть ли не ежедневно, копировал результаты, набивал программы. Приводил детей, те игрались электронным ломом; у него два сына. Летом у нас самые лучшие кондиционеры; тогда сидел подольше, разговаривал. Оттуда я его и знаю; там мы и болтали.
На первый взгляд мужик вызывает впечатление пидора: мягкий, преувеличенно аффектированный, клеится к мебели и стенам, улыбается, словно бы ел воздух, рука масляная. Но его нужно видеть, когда войдет в ораторский загул: неожиданно огонь в глазах и стальной голос. Хобби у него на границах манечки. Как я узнал? А болтали про те его программы, которые банки перемалывали по его заказу.
Социометрия замеряет актуальное состояние общества, его настроения, политические предпочтения, взгляды – только на самом деле речь всегда шла о том, чтобы предсказать реакции общества, его перемен в будущем; очерчивание картины общества, которой пока что еще нет. Политики не спрашивают, кто сегодня выигрывает виртуальные выборы; они спрашивают, кто выиграет реальные выборы через год или через два.
Так что же делали социометры? Проводили зондажные исследования на выборке увеличенного объема – тысяча, две, самое большее – десять тысяч респондентов. Затем эту выборку проектировали на несколько десятков миллионов, и, складывая в последовательность очередные такие проекции, вычерчивали тренды, продолжение которых показывало им картину общества завтрашнего дня.
Что, естественно же, является механическим упрощением, потому что реакции людей не подчиняются законам Ньютона, один раз запущенный тренд не развивается в бесконечность; происходят колебания, отражения тенденций, необъяснимый принцип причины и следствия спада и роста котировок. Ни с того, ни с сего меняется атмосфера, и даже историки впоследствии не в состоянии утверждать – почему так. Это так же, как и с модой – ведь по сути своей мода представляет собой подобный общественный процесс – почему в этом году моден именно этот цвет, этот покрой? Тайна.
Кшеминьский рассказывал, что началось все с этологов и эволюционных биологов, с математиков эволюционной биологии. Проследи полет птичьей стаи: как в долю секунды все согласно поворачивают, без какого-либо видимого знака или причины; как все разлетаются или вновь слетаются; как они принимают решение о направлении полета. Может показаться, что для этих их поведений невозможно ввести какой-либо образец, никакой алгоритм не будет соответствовать данным.
Но по сути своей хватает трех простых принципов, если они применяются к каждой птице в отдельности, к ее реакции на поведение соседних птиц – причем, они, естественно, реагируют на поведение других, в том числе, и первой; и так далее, до бесконечности. Все это разыгрывается в клеточных автоматах, КА, cellular automata. Еще в семидесятых годах прошлого столетия Конвей имитировал на них ЖИЗНЬ.
В принципе, все это вещи простые. Схему можно расчертить на листке бумаги. В особенности, если он в клеточку – хотя число соседствующих клеток ты определяешь произвольно, совсем не обязательно, что на четыре или восемь. Клетка может символизировать клетку организма, но и целый организм – птицы, человека.
Усложнение берется оттого, что этих клеток очень много, тысячи, сотни тысяч, верхней границы нет; а для получения результата необходимо астрономическое количество преобразований. Одинарные преобразования до детского просты – просто-напросто применяешь заранее заданные правила к каждой клетке по отдельности, принимая ее расположение в отношении других клеток и их состояния – но, в сумме, это настолько чудовищно кропотливая и поглощающая время работа, что теория смогла развиться только лишь благодаря компьютерам. Только они способны просчитать. И речь здесь о миллиардах, биллионах итераций. Дело в том, что некоторые зависимости проявляются только лишь при больших масштабах и объемах; масштаб является здесь качеством.
В начале была ЖИЗНЬ: простенькая программка, из банальных правил которого неожиданно на экране расцветает верная имитация органической жизни. Это первейший принцип КА: всякая сложность рождается из простоты. Впрочем, этот софт у меня на компе имеется, могу тебе…
О'кей. Кшеминьский. Рассказывал, за что им платят. Никто уже не расспрашивает тысячи поляков и не ворожит по продолжениям кривых. Имитируют целый народ.
На банках это занимает буквально пару часов. Загружают программу, перемалывающую КА на сорока миллионах клеток, представляющих сорок миллионов поляков; каждая клетка способна войти в сотню тысяч состояний, определяемых шкалой признаков, подобранных социометристами; эти параметры этих признаков обновляются с каждым зондажем. Сложнее всего подобрать комплект правил общественного поведения, в соответствии с которым и обрабатывают НАРОДА в КА. Имеются различные версии, выпускаемые различными университетами и социометрическими институтами. Как правило, применяются три-четыре различных скрипта, чтобы иметь полный спектр.
Такой вот Народ КА запускают на оптических банках и по циллионе итераций программа представляет на образ общества на день выборов.
Спрашиваю у Кшеминьского, подтверждается ли это.
- Гораздо больше, чем традиционные методы.
- А результат предусматривает влияние независимых событий: наводнений, смерти политика, падения рынков. Ты же не имитируешь мир.
- Нет. Но можно предвидеть другие события, которые до сих пор выглядели случайными и не предвидимыми, но по сути следовали из внутренних общественных процессов. Можно было бы предвидеть, к примеру, Гитлера после Веймара, Тыминьского[5] после Круглого Стола.
- И вы передаете эти результаты политикам, составляете по ним кампании…
Он рассмеялся.
- Если бы это все было так просто, мы вообще не были бы никому нужны, моя PR—фирма никому не была бы нужна. Хватило бы компа и парочки кодеров. Но вся штука заключается в том, что у других кандидатов тоже имеются собственные консультанты, они тоже перемалывают Народ на КА и реагируют в соответствии с проекцией его эволюций. Это уже самая большая независимая переменная, которую невозможно ввести в имитационную модель. Их реакции, впрочем, уже принимают во внимание наши реакции; и наши — их реакции на наши реакции; и так далее, до бесконечности. Так что же мы моделируем? Форму стадиона, на котором разыгрываем в тумане матчи. Говоря по правде, гораздо чаще мы эти игры КА применяем для исследования реакций целевых субъектов на планируемые рекламные кампании новых продуктов, здесь, вдобавок, надежность результатов гораздо большая.
- Должно быть, вы проводите множество аких кампаний, ты приходишь чуть ли не каждый день.
- Э-э, теперь-то машинное время дешевле грибов, так что я предпочитаю заранее выкупить исключительность, так мне выходит дешевле, чем почасовая оплата. Ну,, а раз уже имею доступ… Вот ты сидишь здесь целыми днями — тебя никогда не манило воспользоваться оборудованием, которых никто раньше не проводил, просто не мог провести?
- Выходит, это хобби?
Даниэль встал на фоне мигающей тысячами лампочек декорации из science fiction, ласково похлопал оклеенный лентой ящичек.
- Игрушки. У человека должны быть какие-то страсти. В противном случае, на старости его заест цинизм.
- Ну ладно, - усмехнулся я, - что же тебя раскручивает?
И вот тут он смешался — только попробуй правильно это представить — по-настоящему пристыженный, опускает глаза, шаркает ногами, закатывает и опускает рукава рубашки, опирается о машину, выпрямляется, снова клеится к металлу. Пока не признается, пожав плечами:
- Патриотизм.
И рассказывает, спешно, в горячке, пока огонь не выгорел:
- Что делает нас поляками? Если спросить, люди делают отсылки к поэзии, метафорам, к мартирологии и кино-символам. А я хочу четкого, точного, математического ответа. Данные: история польского народа, внешние условия и независимые переменные за несколько сотен лет, а так же реакция поляков на них. Что мы ищем: наименьший возможный набор признаков, что, разыгрываемый в соответствии с ним на представленных выше данных Народ КА максимально верно воспроизведет истинную историю Польши, истинные реакции поляков.
- И ты такой нашел?
- Уже почти что. Но ведь это же КА, здесь небольшое изменение на входе под конец дает совершенно другую картину. Только я уже чувствую, что очень скоро польскость дистиллирую.
- И что тогда? Продашь открытие прессе?
- Ах, только ведь это не теоретическое развлечение! У него имеется самая практическая цель. Как бы не стали представлять себя те черты, которые постулируют польскость в масштабах КА, мы и так хорошо знаем, к чему они привели нас в реальности. Разделы, порабощения, вековое подданство, политическая и экономическая отсталость — все это ведь не случайности, не божьи кары, но банальные последствия того, что мы именно такие, какими мы есть. Если бы мы разделяли иные черты в ином статистическом раскладе — Польша справлялась бы по-другому, лучше. Сегодня мы могли быть сверхдержавой, какой были когда-то.
- Но сейчас мы ею не являемся.
- Нет. Этого мы изменить не можем. Зато мы можем изменить будущее, то есть, удостовериться, что оно сложится по нашей идее — что сверхдержавой мы еще станем. Во всяком случае, создать для этого условия, убрать препятствия.