– Я хочу знать, что еще она скажет. А вы разве нет? – Мне приходится кричать, чтобы они могли расслышать меня, несмотря на ветер, который значительно усилился за последние пару минут.
– Хмм, я однозначно этого хочу, – говорит Луис, закончив скатывать гобелен в рулон и закинув его себе на плечо. – А теперь давайте уберемся отсюда, лады?
Мы пускаемся бежать в сторону общежитий. Теперь дождь льет с такой силой, что земля пропитывается водой, и каждый шаг по раскисшей глине и мокрому вязкому песку дается нам с трудом.
Мы продвигаемся вперед медленно, и еще больше наше продвижение замедляют неистовые порывы ветра, дующего нам прямо в лицо. Не раз и не два Луис едва не выпускает из рук гобелен. Но каким-то образом мы все-таки движемся и в конечном итоге добираемся до дорожки, ведущей от учебных корпусов к общежитиям.
Здесь мы ускоряем наш бег – вернее, пытаемся, насколько это возможно. Но наши покрытые глиной кроссовки скользят на гладкой дорожке. Когда раздается особенно ужасающий раскат грома, я начинаю гадать, удастся ли нам вообще вернуться назад.
Наконец мы проходим через калитку в заборе и направляемся прямиком к главному корпусу общежитий. Мы почти уже добрались до него, когда я замечаю что-то розовое и останавливаюсь как вкопанная. И пытаюсь протереть глаза от заливающей их воды и проследить за этим розовым пятном, блуждающим под ливнем.
Это опять она – та самая беременная женщина в розовой ночной рубашке, которую я видела за окном общежития.
Ее волосы совсем распустились и облепили ее лицо. Но что-то в ее походке и повадке – даже в разгар этого шторма – кажется мне знакомым.
Еще более странно то, что, хотя я понимаю, что она всего лишь призрак, она чертовски напоминает живого человека. Да, ее тело полупрозрачно, но в отличие от других привидений, видно, что волосы у нее насыщенного каштановые, а цветы на ее ночной рубашке имеют ярко-лиловый оттенок.
Я не знаю, почему ее вид так отличается от вида остальных духов и почему она ведет себя так необычно. Вместо того чтобы общаться с остальными призраками – или попытаться пообщаться со мной, – она просто блуждает взад и вперед. Похоже, она даже не замечает, что я вообще существую, меж тем как я сама не могу не замечать ее.
В небе опять вспыхивает молния и гремит гром, и Ева сжимает мою руку выше локтя.
– Почему ты остановилась? – кричит она. – Пошли!
– Извини! – Я ускоряю бег, и мы врываемся в главную дверь основного корпуса общежитий так стремительно, будто от этого зависит наша жизнь. И, возможно, так оно и есть, если учесть, что едва дверь за нами затворяется, как небо одна за другой начинают раскалывать такие мощные и частые вспышки молний, каких я никогда не видела прежде.
Оказавшись внутри, Луис роняет гобелен и растягивается на полу, раскинув руки и ноги. Ева прислоняется к стене, шумно дыша. А я просто наклоняюсь, уперев ладони в колени и отчаянно пытаясь восстановить дыхание.
Но мы не можем оставаться в общем зале вечно – я промокла и замерзла. Ева подбирает свернутый гобелен, и мы подходим к столу, чтобы взять контейнеры с нашим ужином. Но я успеваю сделать только несколько шагов, когда за моей спиной раздается голос моей матери, за которым слышится стук ее каблуков по истертым плиткам пола.
– Клементина! Ты в порядке? – спрашивает она.
Ева и Луис бросают на нее взгляд и спешат вон из зала, унося гобелен, пока я становлюсь так, чтобы заслонить их от нее.
– Да, со мной все хорошо, – отвечаю я, заставив себя выпрямиться, хотя я по-прежнему едва могу дышать. – Мы просто пытались убежать от молний.
Она окидывает меня пристальным взглядом с головы до ног.
– Твоя тетя сказала мне, что у тебя была проблема. А теперь все утряслось?
Проблема – это явно слишком слабо сказано, но поскольку мне совсем не хочется, чтоб все следующие двенадцать часов она держала меня прикованной к себе, я всего лишь пожимаю плечами.
– Ничего страшного. Я в порядке.
– Ты уверена? – Ее глаза впиваются в мои.
– О да. Я немного испугалась, когда со мной случилось это расцепление, но сейчас все хорошо. В самом деле.
– Что ж, отлично. Возьми ужин и возвращайся в свою комнату. Мы ввели сегодня комендантский час, начинающийся с восьми часов, и наши сотрудники будут патрулировать территорию, чтобы гарантировать, что все останутся там, где им положено.
Я киваю.
– И, пожалуйста, прими горячий душ. Мне совсем ни к чему, чтобы ты сейчас простудилась.
Это звучит так по-матерински, что сперва я думаю, что ослышалась. Но на ее лице явно написано беспокойство.
– Со мной, правда, все хорошо, мама,
– Ты всегда так говоришь. – Она делает долгий выдох. – Клодия напомнила мне сегодня во второй половине дня, что иногда мне случается вести себя с тобой слишком сурово, и я об этом сожалею. Я знаю, сейчас мы часто расходимся во мнениях, но я люблю тебя, Клементина. Очень люблю.
– Я знаю, мама. – К моим глазам подступают слезы, и я подавляю их – уже в который раз за сегодняшний день. Потому что у нас с ней и правда есть разногласия, и я действительно считаю, что она во многом неправа, особенно относительно того, как она ведет дела в этой школе. Не говоря уже о том, что я все еще злюсь на нее из-за того, что случилось с Сериной. Но… – Я тоже люблю тебя, мама.
Она кивает, и я вижу, что горло у нее напряжено как никогда прежде.
– Понятно. Иди, пока твоим друзьям не надоело тебя ждать. Увидимся утром.
– Хорошо. – Повинуясь порыву, я подаюсь вперед и быстро целую ее в щеку. – Постарайся тоже отдохнуть.
– Я отдохну, когда доставлю всех моих учеников и персонал в безопасное место. А до тех пор мне надо работать.
Словно для того, чтобы подчеркнуть смысл ее слов, рация на ее поясе начинает потрескивать.
– Иди в свое бунгало, – говорит мне она, приложив рацию к уху.
– Что это было? – спрашивает Луис, округлив глаза, когда я подхожу к нему и Еве, стоящим возле большой стопки сложенных полотенец.
– Думаю, она была обеспокоена из-за той истории с расцеплением, – отвечаю я, когда Ева протягивает мне полотенце. – И хотела справиться о моем самочувствии. Я сказала ей, что все хорошо.
– Я бы предпочла избежать какого-нибудь ужасного наказания за наше маленькое приключение с этим волшебным гобеленом, так что это был правильный ответ, – говорит мне Ева. – А вообще-то, я буквально умираю с голоду, так что, если вы, ребята, не возражаете, я возьму ужин и пойду.
– Считай, что я тебя уже опередил, – поясняет Луис. – У меня в бунгало есть кое-какая еда, так что я зайду к вам позже. Но позвоните мне, если эта штука выкинет еще какой-нибудь номер, лады?
– Само собой, – обещаю я.
Луис машет нам рукой и идет к выходу, а мы с Евой берем гобелен, контейнеры с нашим ужином, а также зонтик и пару пончо со стола, поставленного возле двери и, расписавшись в журнале ухода, выходим. Затем направляемся к центральной дорожке, проходящей через всю зону общежитий и ведущую прямиком к нашему бунгало. Но мы успеваем пройти только половину пути, когда видим Жан-Клода, идущего прямо нам навстречу.
Глава 41Ярость гобелена
– Что нам делать? – шепчет мне Ева.
– Мы мало что можем предпринять, – отвечаю я, избегая встречаться с ним взглядом. Ни к чему злить этого придурка, и, возможно, если мы просто не обратим на него внимания, то и он не обратит внимания ни на нас… ни на не-такой-уж-незаметный гобелен, который мы несем.
Ветер так силен, что нам всем приходится наклоняться вперед, опустив головы, чтобы противостоять ему, и я думаю, у нас все-таки есть шанс пройти мимо этого козла, не привлекая его внимания.
И это нам почти удается. Но, когда мы уже близки к тому, чтобы проскользнуть мимо него, Жан-Клод преграждает нам путь.
– Где вы это взяли? – спрашивает он, и, подняв голову и посмотрев на него, я вижу, что на его лице написаны раздражение, но также сильнейший страх. Правда, возможно, это просто из-за дождя – тот еще больше завил его зеленые кудри, так что теперь кажется, что под пончо его голова покрыта порослью чиа.
У меня екает сердце – плакала наша надежда на то, что он не узнает этот гобелен.
Не говоря уже о том, что любая слабая надежда, которую я могла еще питать относительно того, что не все они замешаны в том, что происходит в этом погребе, только что накрылась медным тазом.
Но что именно там происходит?
Как только Джуд сказал мне, чтобы я держалась от этого погреба подальше, у меня возникли подозрения. Но, когда мы обнаружили там амбарный замок, я уверилась, что я наткнулась на то, на что не должна была наткнуться. И сейчас, видя в глазах Жан-Клода страх, я еще больше убеждаюсь в том, что в этом погребе происходит что-то запретное.
Но что? И какое отношению имеет к этому Джуд? Он не из тех, кто склонен присоединяться к каким-либо группам – это никогда не было ему присуще. Тогда что же он делает в компании Жанов-Болванов, и это притом, что он никогда не выказывал по отношению к ним ничего, кроме презрения?
Это совершенно непонятно.
Впрочем, так же непонятен и этот гобелен, меняющий вид по своему усмотрению, так что здесь мы все имеем дело с дивным новым миром.
Когда я не отвечаю сразу, в разговор вступает Ева.
– Это? – уточняет она, изобразив удивление. – Мать Клементины попросила нас забрать это из ее кабинета. По-видимому, этот гобелен висел там столько времени, сколько существует Школа Колдер. Она не хотела оставлять его тут на тот случай, если ураган действительно окажется таким разрушительным, как ожидают.
Он подозрительно щурит глаза, глядя то на Еву, то на меня.
– Вы хотите сказать, что взяли этот гобелен из офиса директрисы?
– Да, – поддерживаю я Еву. – Моя мать его очень любит.
– Да ну? – Он подается вперед, но я не знаю, пытается ли он придать себе угрожающий вид или просто пытается защититься от ветра. – Ну и что же на нем изображено?
В данный момент? Понятия не имею. Это может быть все что угодно. Но поскольку это именно то, чего я не хочу ему говорить, я делаю то единственное, что приходит мне в голову. Я прибегаю к выдумке.