– Мантикора. Много мантикор. – Ева смотрит на меня, как будто я сошла с ума, но продолжаю сочинять, пытаясь продать свою совершенно нелепую историю. – Это что-то вроде семейного портрета на гобелене, и этот гобелен – настоящая фамильная реликвия.
– Семейный портрет на гобелене? – повторяет он. – С изображением кучи мантикор?
– Совершенно верно, – ответствую я. И каким-то образом даже ухитряюсь сохранить невозмутимость.
– Знаешь, я много раз бывал в кабинете твоей матери и никогда не видел там ничего подобного.
– Ну, она не выставляет его на всеобщее обозрение, – продолжаю заливать я. – Это же очевидно. Он носит личный характер.
– Да ну? Личный? – Теперь в его тоне действительно звучит угроза, и это еще до того, как он делает шаг вперед. – Покажи мне его.
– Извини, что? – Я напускаю на себя оскорбленный вид. – Нет!
– Как это нет? – Выражение его лица таково, будто он прежде никогда не слышал этого слова, хотя, говоря по справедливости, может, так оно и есть. Мафия темных эльфов обычно получает все, чего она хочет, и тогда, когда хочет.
– Что тебе может быть непонятно в слове «личный»? Я не стану показывать тебе носящую глубоко личный и интимный характер реликвию моей семьи, – огрызаюсь я. – А если тебе это не нравится, то это твоя проблема.
На сей раз уже я сама надвигаюсь на него.
– Давай, исчезни с моего пути. Я уже сыта этим дождем по горло.
Он делает пру шагов назад, но не дает мне дорогу. А когда я пытаюсь обойти его, двигается вместе со мной, опять преграждая мне путь. И хотя части меня ужасно хочется дать ему ногой по яйцам, я также понимаю, что, если я не разыграю это правильно, то усиливающийся шторм станет наименьшей из моих проблем.
Однако я ни в коем случае не могу показать ему этот гобелен. Жан-Клод уже доказывал, что ему ничего не стоит избить девушку – за прошедшие годы этот говнюк набил мне немало синяков. Но я ни за что не позволю ему сделать то же самое с Евой.
– Я уйду с твоей дороги, как только ты покажешь мне этот твой гобелен с мантикорами, – заявляет он, скрестив руки на груди, и на лице его написано ехидство.
– Я уже сказала тебе, что этому не бывать. И я что-то не пойму, с какой стати ты решил, что имеешь право что-то мне приказывать, тем более, если очевидно, что речь идет об имуществе школы.
На этот раз, сделав шаг вперед, я толкаю его в плечо и продолжаю двигаться вперед, пока ему не приходится выбирать между отступлением и попыткой оттолкнуть меня назад. К счастью, сейчас он отнюдь не так смел, как тогда, когда его окружают остальные Жаны-Болваны, и он отступает. Сперва это всего пара шагов, но затем их становится несколько, и я понимаю, что победила, – независимо от того, готов он признать это или нет.
И пока я наблюдаю, как он психологически настраивается на то, чтобы все-таки оттолкнуть меня назад – говоря как буквально, так и фигурально, – в кои-то веки нам на выручку приходит шторм. По небу проносится молния и ударяет в дерево, находящееся совсем рядом с нами, пока гром сотрясает землю под нашими ногами.
Слышится зловещий треск, и от дерева отламывается громадный сук.
Я бросаюсь к Еве и отталкиваю ее как раз в тот момент, когда тяжелый сук падает туда, где она только что стояла.
Она в порядке – никто из нас не пострадал, – но, когда я толкаю ее в бок, она выпускает из рук гобелен.
Он пролетает по воздуху, падает на землю и разворачивается прямо у ног Жан-Клода.
Глава 42Один гобелен стоит тысячи слов
Мы с Евой переглядываемся, когда Жан-Клод нагибается, чтобы рассмотреть гобелен сквозь проливной дождь.
– Беги! – шепчу я Еве, приготовившись вступить в схватку с Жан-Клодом за гобелен.
Здравый смысл подсказывает, что мне надо отступиться, но в этом чертовом гобелене есть что-то по-настоящему магическое и странное, и мне совсем не хочется, чтобы вещью, в которой заключена такая магическая сила, завладели Жаны-Болваны. Все мои инстинкты буквально кричат мне, чтобы я сделала все, чтобы не потерять ее.
– Ну нет, я не оставлю тебя с ним одну, – рычит Ева, и мы обе придвигаемся к гобелену, ища способ выхватить его из лап этого говнюка.
Но, наклонившись, я обнаруживаю, что вид гобелена изменился опять. Предостерегающая надпись исчезла, и на ее месте изображено семейство мантикор, сидящее вокруг стола, куря сигары и играя в покер.
Охренеть.
Он услышал меня. Он в самом деле услышал меня и изменился, чтобы выручить меня из беды.
Что же это за волшебный ковер?
Жан-Клод ощеряется, разглядев гобелен.
– Ты это серьезно? Это и есть ваша фамильная реликвия?
– Эй, какое право ты имеешь критиковать? – укоряет его Ева и нагибается, чтобы помочь мне снова скатать гобелен в рулон. – Каждая семья имеет свое собственное любимое занятие. Если твоей не нравится играть в покер…
Она осекается, когда небо раскалывает еще один удар молнии.
– Нам надо убраться отсюда, – с тревогой говорю я. – Пока нас всех не придавило упавшим деревом.
И словно для того, чтобы подкрепить мои слова, деревья, окаймляющие дорожку, зловеще скрипят.
Жан-Клод с беспокойством смотрит на ходящие ходуном ветви и пятится.
– Это еще не конец.
– А по-моему, это конец, и говорить нам больше не о чем, – ответствую я и, подобрав свернутый гобелен, перекидываю его через плечо. Он снова почти ничего не весит, и мы опять трогаемся с места по дорожке, ведущей к нашему бунгало.
На сей раз Жан-Клод пускается торопливо шагать в противоположном направлении и даже не помышляет о том, чтобы остановить нас.
– Какого черта? – кричит Ева, чтобы я могла расслышать ее сквозь шторм. – Нас едва не избили из-за какого-то старого заколдованного гобелена.
– Вообще-то, я думаю, что нас чуть не избили из-за чего-то намного, намного более сложного, – не соглашаюсь я. Я все еще не могу до конца поверить, что эта штука способна прислушиваться к тому, что происходит вокруг нее, и в соответствии с этим меняться. – Мне бы очень хотелось узнать, что эта штука представляет собой на самом деле. Но я уверена, что что-то во всем этом не так.
– Что-то мне это не нравится, – кричит она, стараясь перекричать вой ветра. Затем едва не валится с ног, когда подбирает зонт с земли, где я уронила его, и пытается отдать его мне.
Но за то время, что мы стояли, шторм усилился, и обрушившийся на нас порыв ветра отбрасывает меня на несколько футов назад.
– Я знаю, что нам только что удалось спрятать ту штуку от твоей матери, но поведение Жан-Клода заставило меня призадуматься. Теперь мне кажется, что нам необходимо вызвать подкрепление. Как тебе такое предложение?
– Понятия не имею, – отвечаю я, и мы идем дальше. Ветер и дождь сделались такими неистовыми, что нам приходится сгибаться чуть ли не вдвое, чтобы, борясь с ними, двигаться вперед. – Я согласна, что что-то во всем этом чертовски странно, но совершенно не представляю, что это может быть.
– А как насчет того, чтобы поговорить об этом с Джудом? Если он бывал в этом погребе, то ему наверняка что-то известно о том, что все это значит.
– Да, но то, что он бывал там, говорит о том, что он может быть замешан в том, что творится, – кричу я, чтобы перекрыть шум шторма. – Как бы то ни было, мне он ничего об этом не сказал.
– А ты его спрашивала? – Когда я не отвечаю, она устремляет на меня многозначительный взгляд. – Как ты можешь узнать, что ему известно, а что нет, или что он то ли делает, то ли не делает, – если ты с ним не поговоришь?
Это явно неплохой совет, совсем не плохой. Однако я все равно инстинктивно готовлюсь сказать нет. Но затем вспоминаю выражение на лице Жан-Клода и передумываю. Может, мне все-таки надо сделать над собой усилие и поговорить с Джудом об этом чертовом гобелене. Может быть, он и правда сможет помочь.
А может, он просто скажет мне что-то, что меня разозлит.
Но в любом случае сейчас, пожалуй, уже пора прямо задать ему этот вопрос.
– Может быть, – соглашаюсь я, когда мы наконец добираемся до крытой площадки для пикника, находящейся справа и слева от середины аллеи. Она осталась здесь с тех времен, когда на острове располагался курорт, и хотя столики на ней выглядят обшарпанными, это все-таки какое-никакое укрытие от разгула стихий, так что в данный момент я однозначно готова воспользоваться ею. – Если мне вообще удастся привлечь его внимание больше, чем на несколько секунд.
– Напиши ему на телефон, – предлагает Ева.
Я цепенею.
– О, думаю, это не…
Она закатывает глаза и выдергивает мой телефон из заднего кармана моих шортов.
– Очевидно, что ваши с ним отношения – что бы они собой ни представляли – находятся на некоем переходном этапе. Он спас тебя сегодня. Причем дважды. К тому же я видела, как он смотрел на тебя, когда нес тебя из подземелья. Он точно не будет против, если ты отправишь ему сообщение.
– Мне плевать, если он будет против, – говорю я. – Меня заботит другое…
– Что именно? – раздраженно говорит она.
– Я не хочу выглядеть…
– Как? – спрашивает она, когда я опять замолкаю.
– Ну, наверное, надоедливой, приставучей, что ли. Ведь сегодня он опять меня поцеловал, а затем опять отверг. О чем это говорит: – «Я поддержу тебя, если я буду тебе нужен»?
– Ну не знаю. А как же насчет того, что он спас тебя от смерти, когда тебя постигло расцепление? – лукаво спрашивает она. – Или насчет того, что он опять же спас тебя от самого мерзкого чудовища на свете? Этот парень определенно ничуть не против того, чтобы поддерживать тебя, когда он бывает тебе нужен. – Она протягивает мне мой телефон. – К тому же никак нельзя назвать приставучей ту, кто просто пытается получить информацию от единственного парня, который, кажется, знает, что происходит. Давай, отправь ему сообщение. Задай ему свой вопрос.
Она права. Я совершенно точно не из тех девушек, которые стоят в нерешительности, гадая, что подумает парень о том, что они делают. И неловкость между мной и Джудом определенно тоже не сделает меня такой. Поэтому я быстро отправляю ему несколько сообщений, отказываясь позволить себе думать о том, ответит он мне или нет.