Однако сегодня вечером я рассчитывала просто быстро искупаться и вымыть волосы. Я совершенно вымотана – и физически, и эмоционально.
Но, похоже, это неважно, поскольку все, что сегодня произошло, разом обрушивается на меня, и я даже не пытаюсь остановить потоки слез, которые изливаются из моих глаз.
Я плачу о Серине, которая умерла в одиночестве и, вероятно, в страхе.
О Джуде, который разбит и измучен, как никогда прежде.
О мерцающих сущностях, которые, похоже, вознамерились мучить меня – и о маленьком мальчике, искавшем своего отца.
Об ужасе и боли, которые я испытала, когда во мне произошло расцепление… И о том, как это было прекрасно, когда Джуд обнимал меня, пусть и недолго.
Я плачу обо всем этом и о многом другом, о том, о чем сейчас я не могу даже думать, например, о моих испорченных отношениях с моей матерью и о том, как мне недостает Каролины.
А когда мои слезы иссякают, я стою под душем, пока вода не становится холодной, и позволяю ей смыть мое горе и мою боль.
Только после этого я выключаю воду и сосредоточиваю внимание на том, что мне нужно сделать, чтобы быть готовой к завтрашнему дню.
Я оборачиваю волосы полотенцем и вытираюсь, затем надеваю свою любимую радужную пижаму в горошек, иду на кухню и готовлю себе чашку моего любимого ячменного чая. Джуд всегда любил этот напиток и подсадил меня на него, когда нам обоим было десять или одиннадцать лет.
С тех пор я и пью его – отчасти потому, что мне нравится его вкус, а отчасти потому, что в каком-то смысле это позволяет мне чувствовать себя ближе к нему…
Следующие несколько минут я провожу потягивая чай, собирая свой рюкзак для эвакуации, отправляя текстовые сообщения Луису, который никак не может заснуть и старательно избегая и дальше думать обо всем том дерьме, которое произошло сегодня. Сложив в рюкзак свою форму, несколько других прикидов и туалетные принадлежности, я вытираю свои волосы, ставлю будильник, после чего – наконец-то – выключаю свет и ложусь в кровать.
Не знаю, удивляться мне этому или нет после такого дня, но сон приходит ко мне легко.
Однако где-то в середине ночи я просыпаюсь с неистово колотящимся сердцем и истошным воплем, застрявшим в моем пересохшем горле. Раскрыв рот и глаза, я кричу, кричу и кричу, но при этом не издаю ни звука.
Змеи.
Очень много змей.
Очень, очень много, змей.
Ползающих по мне.
По моей постели. В моих волосах. В моем рту.
Я чувствую, что одна из них обвилась вокруг моей шеи, и поднимаю руку, чтобы сорвать ее с себя, и в моем горле опять застревает крик.
Но там ничего нет, только воротник моей пижамы и моя собственная теплая кожа.
На этот раз я подавляю крик, делаю глубокий вдох и протягиваю руку к ночнику, стоящему возле моей кровати.
Это был всего лишь кошмар, говорю я себе. Всего лишь плод твоего воображения. Они не могут причинить тебе никакого вреда.
Я включаю свет, чтобы доказать себе, что все в порядке. И ужасно пугаюсь, потому что в середине моего ярко-оранжевого одеяла сидит большая черная свернувшаяся кольцами змея. И смотрит прямо на меня.
Секунду я просто моргаю, уверенная в том, что я все еще нахожусь во власти кошмара. Но тут она начинает шевелиться, качаясь, и ее черный раздвоенный язык быстро движется взад и вперед, нюхая воздух, нюхая меня.
Я вскакиваю с кровати и бегу в другой конец комнаты так быстро, что мои ноги едва касаются пола.
Что мне делать? Что мне делать? Что мне делать?
Когда мне было двенадцать лет, меня укусила гремучая змея на дальней стороне острова. И, хотя Джуд и Каролина доставили меня к тете Клодии в течение получаса, это было чертовски неприятно, и с тех пор змеи были одним из моих худших кошмаров.
Секунду я подумываю о том, чтобы разбудить Еву, чтобы она разобралась с ней: она не любит змей, но в отличие от меня они не внушают ей ужас – но нет, это было бы очень, очень неправильно по отношению к моей соседке по дому.
Я могу это сделать.
Я могу это сделать.
Змея начинает ползти по моему пуховому одеялу, и крик, который я подавляла, вырывается наружу.
Я закрываю рот рукой, чтобы заглушить его, и, видимо, это у меня получается, потому что Ева только что-то ворчит, проводит ладонью по лицу, затем переворачивается и снова начинает храпеть.
Змея все еще ползет по моему одеялу и приближается к его краю. А значит, если я быстро что-то не предприму, то мне придется провести остаток ночи, ища эту чертову тварь во всех углах и закоулках нашей комнаты. И если мне не удастся ее найти, то сегодня ночью я наверняка больше не смогу сомкнуть глаз. А может, не смогу сделать этого уже никогда.
Я делаю глубокий вдох, считаю до трех – и, бросившись к кровати, хватаю края одеяла и заворачиваю в него змею. Затем пробегаю через все бунгало, открываю парадную дверь и выбрасываю змею – и одеяло – под проливной дождь.
Что вполне устраивает меня, потому что я все равно ни за что бы не смогла больше спать под этим одеялом.
Захлопнув дверь и заперев ее, чтобы точно остановить эту змею, я прислоняюсь к дверной створке спиной и пытаюсь отдышатся. Если не считать вчерашнего дня, когда я убегала от змееподобного чудовища, вряд ли я когда-либо бегала так быстро.
Когда я наконец восстанавливаю дыхание, то наливаю себе на кухне стакан воды и тихонько возвращаюсь в спальню. И пытаюсь решить, смогу ли я опять лечь сегодня в кровать, не сменив постельное белье.
Логика говорит мне, что это была всего-навсего одна змея, одна большая гадкая змея и что ни под моей кроватью, ни в постельном белье никак не может прятаться еще одна. Но логика и фобии обычно не ходят рука об руку и, попив воды, я решаю, что, если я хочу поспать еще пару часов, постельное белье все-таки необходимо сменить.
У меня уходит десять минут на то, чтобы заново застелить кровать и тщательно – очень, очень тщательно – проверить мои одеяла и пространство под моей кроватью, чтобы удостовериться, что других змей там нет. Зато теперь я уверена, что меня не ждут новые сюрпризы, и наконец ложусь в кровать и протягиваю руку, чтобы выключить свет.
Но, когда я собираюсь щелкнуть выключателем, Ева издает странный звук, как будто она задыхается.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, что с ней, и в ужасе вижу, как ее охватывает пламя.
Глава 50Опаленная скорбью
Одну долгую ужасную секунду я не верю своим глазам.
Две еще более долгие секунды я думаю, что она, возможно, феникс, как Эмбер, и просто не знала об этом.
Но где-то через четыре секунды до меня доходит, что это совсем непохоже на то, что происходило с Эмбер.
Ева сгорает в огне.
Она протягивает руки ко мне, и я вскакиваю истошно крича, и ищу что-то, что могло бы затушить пламя. Поскольку я конченая дура, я только что вышвырнула из дома мое пуховое одеяло, поэтому я срываю с моей кровати простыню и накидываю ее на Еву в отчаянной попытке прекратить горение. А затем пытаюсь сбить пламя руками, как Джуд пытался сделать это с Эмбер, но оно продолжает бушевать. Хуже того, Ева душераздирающе кричит, и это самый ужасный звук, который мне доводилось когда-либо слышать.
– Я спасу тебя, – говорю я ей, схватив стакан воды, который я только что себе налила, и вылив его на нее, прежде чем схватить и нижнюю простыню. Но, накидывая ее на Еву, я уже понимаю, что от этого не будет толку.
– Ева, все будет хорошо! – кричу я, схватив свой телефон и набрав номер островной службы спасения для общежитий.
Затем вытаскиваю из корзины в изножье моей кровати еще одно одеяло и выбрасываю его за дверь, чтобы оно намокло.
Под дождем оно промокает насквозь всего за пару секунд, но даже это слишком долго. Потому что огонь распространяется, взбирается по стенам и занавескам к потолку. Я все равно накидываю на нее пропитанное водой одеяло, но она уже не сидит и не шевелится. То, что осталось от нее, просто лежит неподвижно на середине кровати, пока пламя охватывает всю комнату, а телефон, который я держу в руке, просто переключается на голосовую почту.
Я в шоке смотрю на Еву, а между тем пламя распространяется по полу, его жадные языки сжирают веселенький ковер, который мы вместе выбрали, когда узнали, что в том году станем соседками по спальне. Часть меня осознает, что мне надо выбраться отсюда, что опасно оставаться в этой комнате и дальше.
Но я не могу оставить здесь Еву, чтобы она сгорела дотла. Даже если она уже мертва, я не могу просто сбежать и позволить ей…
– Клементина! – слышится голос, перекрывая рев огня и треск дерева, пожираемого им. – Клементина!
– Джуд? – откликаюсь я, когда до меня доходит, чей это голос.
– Где ты?
Я хочу ответить – может быть, он сможет помочь мне вытащить отсюда Еву, но от дыма меня сотрясает приступ кашля, едва не валящий меня на колени.
– Черт возьми, Клементина, где ты? – рычит Джуд меж тем, как парадная дверь бунгало с грохотом распахивается.
И тут я понимаю, что не могу оставаться здесь и дальше. Не могу позволить Джуду рисковать своей жизнью, если он войдет в эту комнату, раз бунгало вот-вот сгорит.
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Еву, бросить последний взгляд на ту девушку, которая всего несколько часов назад говорила мне, что все будет в порядке.
А затем бросаюсь бежать.
Глава 51Поджечь боль
– Клементина! – опять кричит Джуд, кажется, из нашей гостиной.
– Я здесь! – отзываюсь я и бегу к нему по холлу.
Мы врезаемся друг в друга перед дверью ванной, и он хватает меня и утыкается лицом в мои волосы.
– Я думал, ты погибла, – бормочет он, содрогаясь. – Я думал, что ты мертва.
– Ева… – начинаю я, но мой голос срывается.
– Где она? – спрашивает он. Но тут его взгляд перемещается в сторону нашей спальни и языков пламени, лижущих ее дверь, выходящую в холл, и он все понимает.
– Прости, – говорит он. – Мне так жаль.