– Выходит, ты обладаешь немалой магической силой. Как же ты смог сделать так, что никто ничего не заметил?
– Я пускаю ее в ход, каждую ночь. Чтобы расходовать ее и держать в узде, чтобы не давать ей причинить кому-то вред, я собираю кошмары всех, кто живет на этом острове. Я храню их…
– На твоей коже, – шепчу я, наполовину завороженная, наполовину объятая ужасом. – Все эти черные извивающиеся штуки. Это кошмары.
Он кивает.
– Но этого недостаточно. Я хочу сказать, что их много, – говорю я ему, тем более что сейчас они покрывают все его лицо. – Но это не все кошмары, которые ты собрал со всех обитателей этого острова за последние десять лет. Верно?
– Собрав их, я перенаправляю их, превращаю их в то, что разбирается с ними.
Я хочу спросить, куда он перенаправляет их и как там с ними разбираются, но сейчас это кажется мне наименьшей из наших проблем. Поэтому я задаю ему вопрос о том, что, как мне кажется, больше относится к делу.
– Выходит, после того как ты собрал их, они каким-то случайным образом выбрались на волю? – Я окидываю взглядом опустошения, окружающие нас. – И именно из-за этого все это и произошло?
– Нет, это произошло не случайно, – отвечает он. – На этот раз я намеренно выпустил их на волю.
– Намеренно? – Я так потрясена, что даже не могу рассердиться. Потому что я знаю Джуда – знаю, как он честен и совестлив во всем, – то есть во всем, кроме наших отношений. Это непохоже на него. Совсем непохоже. – Почему же ты…
Я замолкаю, потому что внезапно мне все становится ясно.
– Ты сделал это из-за меня. Ты выпустил их на волю, чтобы спасти мне жизнь.
– Я не мог позволить тебе умереть, – отвечает он, и глаза его стекленеют из-за чего-то подозрительно похожего на слезы. – Не мог, если был способ этому помешать. Даже такой. – Теперь уже он оглядывается по сторонам, и на лице его написан ужас.
– А ты знал? – шепчу я, чувствуя, как от страха у меня сдавливает горло. Потому что мне кажется, что я скорее предпочла бы умереть, чем осознавать, что мое спасение значило, что все эти люди – и в том числе Ева – пострадают и погибнут таким ужасным образом.
– Что может произойти такое? – Он качает головой. – Нет, я использовал такую же магию, какую прежде употреблял, чтобы вытянуть из других их кошмары, когда вытягивал яд из тебя. Но я был осторожен. Я старался втянуть обратно их все. Я опасался, что один кошмар мог ускользнуть от меня, но я не мог себе представить, что их будет так много.
– Значит, вот почему ты был сам не свой, когда пришел к Моцарт и Эмбер, – говорю я, сопоставив все, что мне теперь известно. – Ты боялся, что случайно выпустил на волю какой-то кошмар. Почему же ты тогда не попросил о помощи?
– Потому что в этом мне никто не может помочь. Никто не может исправить ошибки, которые я совершаю, – только не такие ошибки.
– Ты не можешь этого знать.
– Да нет же, я это знаю! – Он повышает голос, но потом переходит на шепот: – Я точно это знаю.
– Ты можешь это знать, только если это происходило прежде… – Я замолкаю, когда до меня доходит правда. – Выходит, поэтому тебя и сослали на этот остров? Но ведь тебе тогда было всего семь лет!
– Я сейчас говорю не об этом. – Его лицо становится непроницаемым, как всегда, когда я спрашивала его, почему его вообще отправили в Школу Колдер, так что я оставляю эту тему. Тут много всего намешано, что по-хорошему надо бы было распутать.
– Тогда о чем? – спрашиваю я. – Потому что все это время я была здесь, вместе с тобой, и прежде никогда не происходило ничего подобного.
– В тот вечер, когда я впервые поцеловал тебя.
– Что? – шепчу я.
– Я потерял контроль над собой. – Он сглатывает. – Я потерял себя в тебе и тогда…
И тут мне все становится ясно. Все вообще. Моим худшим кошмаром всегда было исчезновение из моей жизни Каролины – намного, намного худшим, чем какая-то там змея, – и после того, как мы с Джудом поцеловались… Я отказываюсь додумать эту мысль до конца, потому что для этого она слишком ужасна.
– Значит, вот почему ты бросил меня. Не потому, что я тебе безразлична, а потому, что…
– Я люблю тебя, Кумкват. Я любил тебя все эти годы. Но я не могу быть с тобой. Потому что есть возможность, что что-то подобное может случиться снова.
– Ты любишь меня? – повторяю я эти слова, как будто никогда не слышала их прежде. И, если честно, так оно и есть. Не в том смысле, который вложил в них он.
– Неужели тебе действительно надо спрашивать меня об этом? – Он смеется, но в его смехе нет ни капли веселья. – Я люблю тебя так сильно, что мне пришлось полностью вычеркнуть тебя из моей жизни, потому что я знал, что мне не хватит сил находиться рядом с тобой и не хотеть тебя.
– Ты любишь меня, – снова повторяю без всякого выражения. Потому что я почти уверена, что мой мозг исчерпал свои возможности выдерживать откровения. На сегодняшний день, на неделю, на месяц. А может, даже на целый год.
– Я люблю тебя, – говорит он в третий раз за эту ночь и, протянув руку, проводит пальцем по крошечной ямочке на моем подбородке, как делал это прежде.
От этого знакомого жеста к моим глазам подступают слезы – до сих пор я и не знала, как мне не хватало его.
– Я люблю в тебе все, – печально шепчет он. – То, как ты всегда делаешь то, что правильно, то, что справедливо. То, как ты всегда заботишься о других, даже если они этого не заслуживают, – особенно здесь, в школе. То, как ты всегда наливаешь в свой кофе меньше кофе, чем молока, вместо того, чтобы сделать наоборот, и то, что ты никогда, никогда никого не списываешь со счетов. Даже меня.
Слезы наворачиваются на мои глаза, но я сдерживаю их, напрягши всю мою силу воли и часто-часто моргая.
– Поэтому я и должен это сделать, – шепчет он. – Должен отказаться от наших отношений, потому что сама ты никогда на это не пойдешь. Выпускать на волю кошмары, губить жизни… Когда я с тобой, я теряю контроль, и я не могу – и не хочу – допустить, чтобы это случилось снова.
Я понимаю, что он прав. Правда, понимаю. Наше счастье не так важно, как жизни других. Но от этого мне не становится легче, не становится менее больно. И внезапно я не могу сдержать свои слезы, как бы я ни старалась.
Они застилают мои глаза, превращают Джуда – и весь мир вокруг меня – во что-то размытое, туманное, пока мне не начинает казаться, что я вижу все умноженным втрое.
Часть меня удивляется – не может не удивляться тому, что все выглядит именно таким, что все кажется мне именно таким – когда я плачу не в душе. Но остальная часть моего существа не может перестать рыдать на достаточно долгое время, чтобы осознать, что все это значит. Только не теперь, когда осколки моего и без того уже разбитого сердца разбиваются и дальше, и все мои мечты разлетаются в прах.
Глава 57Три страйка – и ты мертв
– Кумкват, – голос Джуда срывается, когда он проводит большим пальцем по моей скуле, стирая с нее слезы. – Я не могу оставить тебя, когда ты в таком состоянии.
Мне хочется попросить его, чтобы он вообще не оставлял меня, не уходил. Но я не могу. Не тогда, когда, закрыв глаза, я всякий раз до сих пор слышу истошные вопли Евы. Не тогда, когда я не могу не думать о тех годах, которые Каролина провела в тюрьме, притом без всякой причины. И не тогда, когда на мои плечи давит тяжкий груз всего того, что произошло сегодня, – всего того, что пошло так ужасно не так.
И потому я делаю то, что кажется мне невозможным, – перестаю плакать. Вытираю глаза. И говорю ему:
– Все в порядке. Просто иди. Со мной все будет просто улет.
Если такое вообще возможно, он становится еще печальнее.
– Улет? Ты в этом уверена? Ты не имела в виду – в порядке?
Я понимаю, о чем он спрашивает, и мой ответ нет. Я не имею в виду в порядке. Я имею в виду улет. Потому что в эту минуту я чувствую себя чертовски, чертовски ущербной и тревожной. Как и он сам. Так что да.
– Так оно и есть. Я в порядке.
Больше он ничего не говорит, а просто кивает и начинает медленно отступать.
– Клементина! – В муку, связывающую нас, вклинивается голос моего кузена. – О боже, вот ты где! Мы искали тебя везде! Мы переносим открытие портала на более раннее время.
Я заставляю себе оторвать взгляд от Джуда и повернуться к нему. Это самая трудная вещь, которую я когда-либо делала. Потому что я знаю, знаю в глубине моей души, что, когда я повернусь обратно, Джуд уже уйдет.
– Кто такие эти мы? – спрашиваю я, когда мой кузен подходит ближе, хотя уже знаю ответ на этот вопрос.
Он закатывает глаза, но я не обращаю на это внимания, потому что пытаюсь понять, почему он выглядит так странно, хотя я больше не плачу. Неужели это оттого, что я плакала не в душе?
Я моргаю несколько раз, протираю глаза, моргаю еще и еще. Затем снова смотрю на Каспиана.
Но ничего не изменилось. И даже стало отчетливее. Он стал отчетливее.
Отчетливее стали все три его версии.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, пытаясь не паниковать.
– Да, со мной все хорошо. – На этот раз тот Каспиан, который стоит в середине – тот, который одет в красное оттенка Школы Колдер и выглядит так, как я ожидаю, – странно смотрит на меня.
– Я не… – Я отрываю взгляд от всех трех его версий и оглядываюсь по сторонам… что оказывается большой ошибкой.
Я и так уже сама не своя после всего, что произошло с Джудом, и от того, что я вижу теперь, мне становится еще более не по себе. Потому что Каспиан не единственный, кого я вижу в трех версиях. Я вижу так всех.
И все.
Глава 58Разбивайся и учись
Я моргаю снова.
Но ничего не меняется.
Я тру глаза изо всех сил.
Опять ничего.
Я моргаю еще раз и, когда это не помогает, начинаю паниковать.
Мое сердце начинает бешено биться.
Я забываю, как дышать.
И моя голова – и все мое тело – кажется, вот-вот взорвутся.
Потому что весь мир вокруг меня не просто растроился, что тоже было бы достаточно скверно. Нет, мир, который я вижу, мир, который простирается передо мной, являет собой прошлое, настоящее и будущее.