Я начинаю возражать, но затем действительно пытаюсь вспомнить. И вспоминаю, что до появления змеи настоящий кошмар я видела десять лет назад. Как же я могла не замечать этого прежде?
Как все мы могли не замечать этого прежде?
С другой стороны, люди не думают о том, что они могут заболеть, когда они здоровы, – возможно, то же относится и к ночным кошмарам. Легко забыть, что они существуют, если тебе они не снятся вообще.
– Выходит, ты отводишь от нас наши кошмары до того, как они могут нам присниться? – спрашиваю я, пытаясь понять, как он это делает.
Он делает долгий выдох.
– Да, что-то вроде того.
– Если подумать, то это просто обалденно, – говорит Моцарт. – У меня действительно все эти три года не было кошмаров, так что… спасибо, Джуд.
Я замечаю, что эти ее слова важны для него, вижу, как слегка расслабляются его плечи, как немного разжимаются его зубы, когда до него доходит, что никто больше не нападает на него. Мы просто пытаемся понять.
– Когда ты забираешь кошмары, куда они уходят? – спрашивает Эмбер, и в кои-то веки в ее тоне нет обиды на весь мир. – А только любопытство.
– Плевать, куда ты их деваешь, – бросает Моцарт. – Я хочу знать, как ты можешь это делать, если твои магические способности заблокированы. Так что это должно быть просто невозможно.
– Мои магические способности невозможно заблокировать.
– В самом деле? – удивляется Эмбер, выпучив глаза. – Значит, твои магические способности всегда были при тебе?
– А нам ты так ничего и не сказал? – Похоже, Моцарт так же удивлена этим фактом, как и тем, что он всегда сохранял свою магическую силу.
– Я не знал, как это сказать, – досадливо отвечает он. – Для всех вас это значит очень много, и мне казалось, что, с моей стороны, было бы свинством хвастаться этим.
Секунду она думает об этом – как и все наши, – а затем Саймон пожимает плечами.
– Вообще-то, если честно, ты и раньше, бывало, вел себя по-свински, так что ты можешь понять нашу растерянность.
Джуд закатывает глаза, остальные смеются, и, похоже, кризис разрядился.
– Хотя все это и интересно, – внезапно вступает в разговор Иззи, говоря тоном, показывающим, что на самом деле это совсем не так, – ничто из этого не приближает нас к пониманию того, почему гобелен сделался неисправным.
Должно быть, призраки явились из-за того, что происходит на пляже, потому что они толпятся вокруг меня, ища внимания. Я пытаюсь их игнорировать, но делать вид, что я их не замечаю, становится все труднее и труднее.
– К тому же ничто из этого не объясняет, почему этот гобелен хотят заполучить Жаны-Болваны, – говорю я.
– Или почему Клементина вдруг начала в одно и то же время видеть настоящее, прошлое и будущее, – добавляет Луис.
– Все это тут ни при чем, – уверенно отзывается Джуд. – Гобелен не имеет ко всему этому никакого отношения. С его помощью я просто фильтрую кошмары, чтобы они могли вернуться обратно в поднебесье прежде, чем опять просочиться в наш мир.
– Но должно же быть что-то, что ты упускаешь, – возражает ему Саймон, вид у него такой же раздраженный, как и у Джуда. – Расскажи нам обо всех деталях этого процесса. Возможно, мы сможем отыскать ответ, если ты объяснишь нам его поподробнее.
– Это не так уж сложно, – отвечает Джуд. – Каждую ночь я удаляю от людей кошмары и переношу их на свою кожу, где я их и храню.
Будто для того, чтобы подчеркнуть то, о чем он толкует – а может быть, просто потому, что им известно, что он говорит о них, – кошмары, находящиеся неподалеку от его шеи, начинают, извиваясь, вылезать из-под круглого выреза его футболки.
Джуд не обращает на них никакого внимания.
– А оттуда ты переносишь их прямо на гобелен, – спрашивает Реми, хотя вид у него такой же встревоженный, как наверняка и у меня самой. Он продолжает то и дело оглядываться по сторонам, будто ждет чего-то, а я не могу не заметить свечения, говорящего о том, что среди призраков появились мерцающие сущности.
– Не совсем, – отвечает Джуд. – Кошмары не могут попасть на гобелен прямиком.
– Как это? – изумленно спрашивает Саймон. – Тогда зачем вообще нужен гобелен, свитый из кошмарных сновидений?
– Почему они не могут попасть на него прямиком? – спрашивает Моцарт.
– Это кажется мне нелогичным… – начинает Эмбер.
– Когда он попал на этот остров, ему было семь лет! – говорю я достаточно громко, чтобы меня услышали они все. – Ему было всего семь лет, и учить его было некому. Так что, если вы недовольны тем, как работает гобелен, вы должны обратиться по этому поводу к тому, кто его создал!
Я однозначно произношу это достаточно громко для того, чтобы завладеть их вниманием, и они все как один поворачиваются ко мне, причем Моцарт поднимает брови, а уголки рта Эмбер приподнимаются в едва заметной самодовольной улыбке.
Но, к сожалению, мой повышенный голос привлек также внимание находящихся в зале призраков и мерцающих сущностей, которым моя вспышка, похоже, пришлась не по вкусу.
Глава 74Вычеркни меня из списка сменщиков
– Человек, который создал его, мертв, – тихо говорит Джуд голосом, лишенным каких-либо эмоций.
– Тогда почему ты сам не можешь изменить его? – небрежно пожав плечами, спрашивает его Луис. – Иными словами, какой смысл быть принцем, если ты не можешь делать, что хочешь?
При этих словах Иззи резко смеется, но, когда мы поворачиваемся и смотрим на нее, она просто пожимает плечами и снова начинает играть с кинжалом, украшенным драгоценными камнями, поскольку уже закончила подрезать им свои ногти, напоминающие хищные когти.
– Если ты не переносишь кошмары прямо на гобелен, то что же ты с ними делаешь? Просто носишь их все на своей коже? – Реми показывает на черное волнистое пушистое подобие веревки, которое медленно ползет вверх по щеке Джуда.
Я смотрю на эту отметину как завороженная, пока Джуд не трет свою челюсть и веревка опять не скрывается под его футболкой. Как же получается, что он теряет над ними контроль, если они так легко подчиняются ему?
– Для этого их слишком много. Я храню их, а затем – когда их становится слишком много – они превращаются в чудовищ. Вот эти чудовища и переносятся на гобелен. – Он замолкает и качает головой. – Чудовища под кроватью – это не просто детские выдумки. Это воплотившиеся кошмары.
Его слова взрываются во мне как бомба, когда их смысл доходит до меня.
– Ты хочешь сказать, что чудовища в зверинце – змееподобное чудище, тварь, похожая на огромного кальмара, и криклеры – находятся там из-за тебя?
Я почти выкрикиваю последние слова, потому что ничего не могу с собой поделать. Несколько лет моей жизни эти твари мучили меня, и все это мне ужасно не по вкусу.
Теперь понятно, почему они не атаковали его. Как-никак он их создатель.
От этой мысли меня пробирает дрожь.
И, похоже, в своем неприятии этого я не одинока.
– Постой, постой, мистер Франкенштейн, – говорит ему Луис. – Выходит, ты создаешь монстров, которые регулярно пытаются прикончить девушку, по которой ты сох последние три года, и тебе никогда не приходило в голову, что эту систему, возможно, надо поменять?
– Луис! – Я сердито смотрю на него, как бы говоря: – Какого хрена?
– Что ты так смотришь на меня? – Он обиженно вскидывает ладонь. – Ты можешь злиться на меня, Клементина, если тебе того хочется, но я просто называю вещи своими именами. Все эти три года не он помогал тебе в этом чертовом подвале. И не он все это гребаное время латал тебя после твоих визитов туда. Так что да, я чертовски зол на него из-за того, что он сделал с тобой.
Сперва Джуд ничего не говорит, но, когда он поворачивается ко мне, я вижу в его глазах раскаяние и чувство вины. Он сжимает зубы, и к этим чувствам прибавляется мука.
– Прости, – наконец шепчет он.
И тут я понимаю то, чего не понимает Луис, – что Джуд не оставлял меня одну, во всяком случае, не так, как это себе представляет мой лучший друг. Очень часто в те дни, когда я кормила криклеров, он приходил туда тоже, только до меня.
Потому что я невольно вспоминаю, как часто видела какую-то тень, мчавшуюся по темному коридору, или черное худи, скрывающееся за углом. Тогда я думала, что мне это либо чудится, либо это призрак, но все это время это был Джуд. Так что я была не одна.
Неудивительно, что бывали дни, когда у криклеров уже имелись полные миски еды и воды. Их наполнял Джуд, чтобы это не приходилось делать мне – и чтобы я получила только один или два укуса вместо обычного десятка или около того. А я ни о чем и не подозревала.
Я смотрю на эти последние три года новыми глазами и обнаруживаю, что они были совсем не такими, как я думала прежде. Что-то размыкается внутри меня, и еще одна цепь, мешавшая мне доверять Джуду, медленно уползает прочь.
– Ничего, – шепчу я. – Я понимаю.
– А я нет, – фыркает Луис.
Я бросаю на него предостерегающий взгляд. Он складывает руки на груди и закатывает глаза.
Но тут я вспоминаю красное пятно, быстро пронесшееся мимо нас вчера перед тем, как нас окружили призраки.
– Это ты был вчера в подземелье? – шепчу я.
– Нет, я… – начинает Джуд, и на его лице отражается тревога, но тут Саймон перебивает его.
– И как же ты создаешь этих чудовищ? Для этого что, есть какая-то формула или…
– Не знаю, – отвечает Джуд. – Их создаю не я.
– Как это не ты? Что ты хочешь этим сказать? – удивляется Эмбер. – Кому же, черт возьми, ты можешь доверить стряпанье этой жуткой нечисти?
– Мне было семь лет, когда я прибыл сюда, – напоминает он ей. – Ты бы доверила семилетнему ребенку создавать этих чудовищ? Поэтому за эту работу взялась мать Клементины и все это время делала ее.
Мне казалось, что после всего того, что произошло за последние двадцать четыре часа меня уже ничем невозможно потрясти или поразить. Но оказывается, я ошибалась, потому что мое сознание никак не может переварить то, что он сейчас сказал.