Выходит, это моя мать сотворяет чудовищ из кошмаров, собранных Джудом.
Выходит, это моя мать создает этих мерзких ужасных тварей в подземелье, используя магическую силу парня, которого, как она знает, я ненавидела на протяжении последних трех лет, а затем отправляет меня туда, чтобы кормить их и убирать за ними?
Ничего себе. Есть дьявольские личности, а есть совершенно ненормальные. Моя мать определенно относится к последней категории, особенно если прибавить к этому все эти лживые байки, которыми она потчевала меня годами, чтобы эта чертова система работала. Она не берет монстров на передержку на короткое время, чтобы заработать денег для школы. Она держит их в подземелье, пока Джуд не переносит их в гобелен, где они, по-видимому, растворяются, снова превращаясь в кошмары.
Это не укладывается у меня в голове, фрагменты этого чертовски сложного пазла вертятся в моей голове, и я понятия не имею, как их сложить.
Я обрываю эту мысль, поскольку на ум мне приходит другой вопрос. Вопрос, не имеющий отношения к моей матери, потому что сейчас я пока определенно не готова разбираться с ее ролью во всей этой хрени. Я знаю, что в конечном итоге мне придется это сделать, потому что в истории о том, почему Каролина была отправлена в тюрьму, должно быть что-то, чего Джуд не знает и знать не может. В конце концов, моя мать не из тех людей, которые в своих действиях руководствуются кошмарными снами – своими или моими. Но время выяснить это придет позже.
– Если кошмары воплощаются в чудовищ только затем, чтобы затем быть перенесенными в гобелен, то почему же эти твари обитают в подземелье так долго? – спрашиваю я Джуда. – Некоторые из них содержатся там по нескольку месяцев.
– Потому что гобелен принимает их в себя только четыре раза в год, – мрачно отвечает Джуд. – Нам приходится ждать дней, когда магия особенно сильна, чтобы перенести их в гобелен.
– Дни летнего и зимнего солнцестояния? – предполагает Луис. Джуд кивает. – И дни весеннего и осеннего равноденствия. По лицу Реми я вижу, что до него дошло то же, что и до меня. – Сегодня ночь осеннего равноденствия, – медленно говорит он. И Джуд становится еще мрачнее, чем несколько секунд назад.
Глава 75Банши этого не делала
Неудивительно, что он так психовал, когда я вчера завладела гобеленом, – и потом, когда узнал, что теперь с этим гобеленом что-то не так. Гобелен нужен ему этой ночью, иначе этим чудовищам придется ждать еще три месяца.
– Тогда что же нам делать? – спрашивает Эмбер, глядя то на Джуда, то на гобелен, то на меня.
– Мы должны привести его в норму. Что еще мы можем сделать? – Саймон в бессильной досаде запускает руку в свои волосы.
– И ты думаешь, что если мы приведем в норму гобелен, то это приведет в норму и Клементину? – Луис начинает нервно постукивать пальцем по своему колену. – Нельзя допустить, чтобы с ней снова приключилось такое.
Я улыбаюсь ему благодарной улыбкой.
Он улыбается мне в ответ, но по его взгляду я вижу, что рано или поздно он собирается поговорить со мной о том, что произошло.
От этой мысли у меня начинает ныть живот, поэтому я решаю руководствоваться тем, что сказал мне Реми. Что прошлое неизменно, а будущее нет. Я не знаю, что я должна сделать, чтобы Луис не кончил так, как та мерцающая сущность, но, так или иначе, я найду способ это узнать.
– Если Клементина права и гобелен разговаривает с ней потому, что ее новая магическая способность как-то связана с ним, то будет разумно предположить, что, приведя в норму гобелен, мы также сможем избавить Клементину от того, что с ней происходит, – говорит Реми. – Но, если то и другое никак не связано между собой…
– Как это не связано? Что ты имеешь в виду? – Я в тревоге подаюсь вперед. Я совершенно, абсолютно точно не могу до конца моих дней жить, видя все и всех в трех версиях. Я просто не могу.
Джуд берет мою руку и большим пальцем гладит мои костяшки, стараясь успокоить меня.
– Мы разберемся, что к чему, – говорит он мне с такой уверенностью в голосе, что я почти верю ему.
Но, разумеется, делу не помогает то, что на лице его написано такое же напряжение, какое сейчас испытываю и я сама.
Луис наклоняется к гобелену и, словно для того, чтобы показать, что он настроен серьезно, дергает за несколько торчащих ниток в его углу. Но вместо того чтобы начать распускаться, этот участок гобелена вдруг начинает светиться. Он переходит во что-то вроде защитного режима, и все четыре его края загибаются вниз, чтобы никто не мог добраться до его крайних нитей.
– Кто-нибудь еще это видит? – спрашивает Луис. – Или стресс вызвал у меня глюки?
– О, мы видели это, – отвечает ему Саймон.
– Потому что это было не так уж трудно, – нарочито невозмутимо комментирует Моцарт.
– Должен же быть какой-то способ… – Я сажусь на корточки рядом с гобеленом, чтобы разглядеть его получше.
И замолкаю, потому что на другой стороне зала разражается свара. Я поворачиваюсь и вижу, как словно от сильного удара, на его передней стороне, спотыкаясь и чуть ли не кувырком отлетает дракон в человеческом обличье.
Он с силой ударяется об стену, и проходит несколько секунд, прежде чем он приходит в себя. Но затем он мчится обратно, в сторону вампирши, которая ударила его. При этом он остается в своей человеческой ипостаси, если не считать огромных зеленовато-желтых крыльев, выросших на его спине.
Очутившись футах в пяти от вампирши, он хватает ее, взлетает в воздух, до самого тридцатифутового потолка и швыряет ее вниз.
Как ни странно, она приземляется на ноги, затем взвивается в воздух вслед за ним. Она неспособна летать, но может чертовски высоко прыгать и едва не ухитряется схватить его за ногу.
Но в последнюю секунду он бьет ее ногой прямо в лицо. На этот раз, упав, она приземляется на бок, с силой ударившись об пол и скользит по истертым плиткам пола прямо к ногам Дэнсона.
Он свистит в свисток, и, когда дракон не обращает на него никакого внимания, рычит на него:
– А ну приземлись!
Но оказывается, что этот дракон – самая малая из его проблем, потому что стая из четырех человековолков в своих человеческих обличьях пользуется тем, что его внимание отвлечено, и окружает маленькую группу банши.
– О черт, – бормочет Джуд.
– Они не посмеют, – говорю я ему.
– Посмеют, и еще как, – подает голос Иззи, явно не сомневаясь в том, что может произойти.
У Дэнсона и так забот полон рот, поэтому я оглядываюсь в поисках миз Агилар, но лишь затем, чтобы увидеть, как она улаживает какой-то спор между сиреной и ведьмой.
Мне хочется крикнуть ей, что у нас назревает огромная проблема, но дело того не стоит. Потому что какой симпатичной ни была бы миз Агилар, ее способности поддерживать дисциплину недостаточно даже для упрямого детсадовца, не говоря уже о целой группе разъяренных сверхъестественных существ.
Так что вместо того, чтобы позвать ее на помощь, я просто бегу к стае человековолков. Если я смогу добраться туда достаточно быстро, возможно, мне все-таки удастся избежать полной и непоправимой катастрофы.
Джуд опережает меня и становится между человековолками и группой банши. Но уже поздно, потому что едва один из человековолков пытается схватить одну из банши, она издает вопль, один из самых ужасных, какие я когда-либо слышала в жизни.
В первые пару секунд этот вопль заставляет всех в зале остановиться, затем мы все – даже дерущиеся вампирша и дракон закрывают руками уши и опускаются на пол. Еще несколько секунд – и человековолки начинают подвывать ее крику, поскольку их тонкие барабанные перепонки лопаются от этого пронзительного звука. И наконец секунд через тридцать после того, как банши начала вопить, оконные стекла разлетаются на тысячи осколков.
И тут разверзается ад.
Глава 76Нарываешься на испуг
Когда окна одно за другим разлетаются вдрызг, ураган врывается внутрь зала, и банши наконец перестает вопить. Но это самая малая из наших проблем, когда в зал врываются ветер и дождь.
Миз Агилар кричит всем, чтобы они укрылись, а сама ныряет за ближайший предмет мебели, который может найти, – за телевизионную тележку с пустой центральной консолью, за которой она отлично видна.
Одновременно Дэнсон вопит, сзывая всех ведьм в середину зала – думаю, затем, чтобы они сотворили какие-то чары, дабы починить окна. Но выходят только три ведьмы – стало быть, остальных поглотил океан или с ними расправились их кошмары.
На секунду передо мной мелькает лицо Евы, но я тут же моргаю – и выбрасываю ее образ из головы. Время скорбеть о ней наступит позже. А сейчас мне надо пережить все это.
По мере того как по залу разлетаются осколки стекла, ускоренные неистовым ветром, повсюду возникают мелкие сражения.
Темные эльфы против драконов.
Драконы против вампиров.
Вампиры против сирен.
Сирены против леопардов.
Этот список можно продолжать и продолжать.
– Что нам делать? – кричит Луис и я изумляюсь, обнаружив, что он находится прямо за Джудом и мной.
Там же находятся все наши, кроме Иззи, которая продолжает сидеть на диване с наушниками AirPods в ушах. Сперва мне кажется, что она просто отстранилась от происходящего, но тут я замечаю скатанный гобелен у ее ног и понимаю, что она охраняет его.
Я оглядываюсь на остальных – на Моцарт, чьи глаза уже стали глазами дракона, на Саймона, кожа которого начала светиться, на Луиса, который по-волчьи крутит головой, оглядываясь по сторонам. На Реми, Эмбер и Джуда, которые напряглись, приготовившись к схватке, – и впервые в моей жизни осознаю, что я стала частью стаи.
Это странная разношерстная стая, но это все равно стая. И они все члены ее, члены моей стаи.
Несмотря на весь этот кошмар, меня переполняет странная благодарность. И всепоглощающая потребность всеми силами защищать этих людей, что бы ни произошло.
– Что ты хочешь, чтобы мы сделали? – кричит Реми, чтобы перекрыть жуткую какофонию звуков, окружающую нас.