Я прицеливаюсь во второго криклера, затем начинаю паниковать, потому что по дорожке к нам несется целая орда криклеров. И все они явно настроены нас атаковать.
Саймон, который вместе с Реми, Эмбер и Луисом держался сзади, стараясь сдергивать с нас остальных криклеров, чтобы мы смогли помочь Джуду, тяжело вздыхает.
– Черт возьми, Клементина. Мы не можем отбиться от них всех.
– Знаю, – мрачно отвечаю я, готовясь к тому, что вполне может стать бойней.
И тут внезапно окрестности оглашает громкий пронзительный вопль, за которым следует стук зубов, падающих на землю.
– О черт, нет, – говорит Луис, и в голосе его слышится ужас.
Но он и я не единственные, кто услышал боевой клич того змееподобного чудовища, с которым нам пришлось сражаться в подземелье. Криклеры слышат его тоже и в тревоге поднимают головы.
Навострив уши и вглядываясь в пелену дождя, они на несколько секунд застывают. Затем, воя от ужаса и оставив поле битвы, разбегаются в разные стороны, оставив нас восьмерых стоять и смотреть им вслед.
– Ну что, бежим к танцзалу? – спрашивает Луис.
Нас не надо спрашивать дважды. Мы все пускаемся бежать к этому обшарпанному старому зданию.
Глава 81Страшным нет покоя
Мы боремся с ветром, изо всех сил стараясь добраться до места, где мы будем в безопасности. Время от времени мы натыкаемся на отбившегося от стаи криклера, но Иззи быстро расправляется с ним, и мы достигаем танцзала, почти не получив новых ран.
Мы останавливаемся перед входной дверью, готовые поспешить внутрь, но на дверных ручках висят огромный амбарный замок и цепь, стуча на ветру. Я нервно оглядываюсь, чтобы удостовериться, что никакие новые криклеры нас не нашли.
– Что же нам делать? – спрашивает Эмбер, и в ее голосе звучит отчаяние.
– Позволь мне, – говорит Моцарт и, подойдя к двери, направляет струю своего драконьего огня точно на замок. Правда, при этом она расплавляет и дверные ручки, и небольшой кусок самой двери, но кто мы такие, чтобы жаловаться? Этот способ сработал.
Мы вбегаем внутрь как раз в тот момент, когда группа криклеров огибает здание и нацеливается на нас.
– Скорее! – кричит Джуд и, захлопнув дверь, запирает ее – и как раз вовремя. Несколько секунд, и мы слышим звуки ударов по дереву – это криклеры бросаются на дверь и отлетают назад.
– Давайте не будем это повторять, – комментирует Саймон, когда мы стоим, пытаясь отдышаться. Когда наше дыхание восстанавливается, Луис и Реми берут несколько старых стульев из штабеля в углу и баррикадируют ими дверь, чтобы перестраховаться, и мы все заходим в танцзал глубже.
Здесь царят полумрак и тишина, если не считать свиста ветра. Электричества нет, но в стенах имеется достаточно маленьких окошек, так что здесь не совсем темно. Мы неторопливо проходим в середину зала – наконец-то мы можем вздохнуть свободно, хотя мы все промокли до нитки, окровавлены и измотаны.
Шагая, мы поднимаем пыль – здесь уже очень давно никто не бывал. Это создает зловещего вида дымку в этом тусклом естественном свете, но это в тысячу раз лучше, чем находиться снаружи, где рыщут чудовища и свирепствует ураган.
Я никогда в жизни не представляла себе, что мне когда-либо придет в голову такая мысль.
– Если это, как ты выразился, младенцы среди кошмаров, то как же, черт возьми, могут выглядеть взрослые кошмары? – недоумевает Саймон, опустившись на пол и прислонясь спиной к краю сцены.
– Как воплощение самого ада, – отвечает Луис.
Я хочу описать их подробнее, но останавливаю себя, потому что Луис дал им такое описание, которое и правда охватывает все.
– Знаете, что действительно необходимо нашей группе? – спрашивает Реми, тоже сев на пол.
– Убраться с этого гребаного острова? – отвечает Моцарт, растянувшись на полу.
– Да, это само собой, – со смехом соглашается Реми. – Но нам также необходим врачеватель.
– Я прибавлю это к списку своих желаний, – с сухой иронией говорю я, протянув руку, чтобы помочь Джуду сесть. Я очень надеюсь, что его самопожертвование не убьет его.
От одной этой мысли у меня начинает ныть грудь, а сердце колотится как бешеное. Но, когда я поворачиваюсь и смотрю на него, следы укусов на его лице уже заживают.
Царапины на его руках, которые – я сама это видела – еще минуту назад выглядели чертовски скверно – уже исчезли, а царапины на его груди затягиваются и исчезают прямо у меня на глазах.
– Как такое возможно? – потрясенно выговариваю я, пораженная тем, что на его теле не осталось почти никаких повреждений, хотя я сама видела, как эти ублюдки вовсю кусали и царапали его.
Когда он не отвечает, я оглядываю остальных, затем опускаю глаза и смотрю на себя. Но нет, все наши раны остались на месте. И я помню, что в кабинете тети Клодии ожоги Джуда заживали быстро, но только после того, как на них была нанесена смесь из целебных эликсиров. А это заживление, происходящее в режиме реального времени, являет собой самую ошеломительную вещь, которую я когда-либо наблюдала.
– Полагаю, ни у кого из вас нет при себе медикаментов и медицинских принадлежностей, верно? – спрашивает Джуд, убрав волосы с моего лица. Нападение криклеров покончило с узлом, в который они были уложены вчера, во второй половине дня.
– У меня в рюкзаке есть кое-какие припасы, – сообщает Эмбер. – Я взяла их из моей корзинки, когда мы были в общежитии. Но дай мне несколько минут, потому что сейчас я не в силах их доставать. – Она лежит ничком, раскинув руки и прижавшись щекой к холодному паркетному полу, совершенно обессиленная.
– Я этим займусь, – говорит ей Джуд, затем поворачивается ко мне. – А тебе надо сесть.
– Ты прав, – соглашаюсь я.
Мой прилив адреналина вот-вот сойдет на нет, и я не знаю, что тогда будет.
Как это ни парадоксально, это не я помогаю Джуду сесть, а он мне, после чего подбирает с пола рюкзак Эмбер.
– Ты не будешь против, если я в нем покопаюсь?
– Против? Да, если ты сможешь отыскать в нем для меня чертов ибупрофен, я буду готова рожать от тебя детей.
Мы смеемся над этой шуткой, но я замечаю, что Саймон не смеется.
Джуд достает из рюкзака лекарства и перевязочные средства и начинает раздавать ибупрофен всем – вернее, всем, кроме Иззи, у которой раны заживают почти так же быстро, как у него самого.
Эта способность присуща вампирам. И, похоже, Принцам Кошмаров.
Затем он обходит всех наших, обрабатывая наши раны и накладывая на них бактерицидные пластыри. И начинает с меня.
Я резко втягиваю ртом воздух, когда он использует спиртовую салфетку, чтобы очистить особенно глубокий укус. Плюс состоит в том, что он хотя бы делает это осторожно. Как-никак у него уже была практика.
Когда жжение наконец проходит, я задаю вопрос, который не давал мне покоя с тех самых пор, как мы вошли в этот танцзал.
– Как ты смог исцелиться так быстро? Ведь из нас ты пострадал больше всего.
Он кивает в знак того, что понял мой вопрос, но не спешит отвечать, продолжая обрабатывать укус. Но примерно минуту спустя наконец отвечает:
– Я тоже задавался этим вопросом – ни одно из чудовищ меня никогда не кусало, так что столь быстрое заживление моих ран – это для меня новость. Но сдается мне, это потому, что чудовища не могут причинить мне вреда.
– Не обижайся, чувак, но я не могу с тобой согласиться, – возражает Саймон. – Я видел, как они надрали тебе зад.
– Я имел в виду другое. Я хочу сказать, что они могут причинить мне мимолетную боль – покусать меня, поцарапать, – но это не может иметь долговременный эффект. Меж тем как вы выглядите так, будто оказались в клетке с голодным медведем, так что, должно быть, разница состоит в том, что…
– В том, что ты Принц Кошмаров, – договариваю за него я, когда он замолкает.
Он пожимает плечами.
Закончив обрабатывать последнюю из моих ран, он переходит к Эмбер и остальным.
Примерно через десять минут на меня начинает действовать ибупрофен, и я встаю с пола, чтобы помочь.
Должно быть лекарство начинает действовать и на остальных, и они тоже встают. Моцарт даже подходит к старому расстроенному пианино, стоящему на краю сцены и начинает играть «It’s the End of the World as We Know It»[28] музыкальной группы R.E.M. И, черт возьми, мне кажется, в ее исполнении это звучит, по меньшей мере, так же хорошо, как в оригинале, – и это на расстроенном старом пианино. Могу себе представить, как бы это звучало на приличном инструменте.
Да, она совершенно точно получила свое прозвище не зря.
И, по-моему, это самая подходящая песня, чтобы подытожить светопреставление, которое происходило здесь в последние двадцать четыре часа.
И словно затем, чтобы лишний раз подтвердить мое мнение, где-то совсем близко от танцзала раздается раздирающий уши визг, еще более громкий, чем рев ветра и раскаты грома или рычание, доносящееся откуда-то еще.
Глава 82Две правды и любовь
– Какого черта? Это еще что? – восклицает Моцарт, перестав играть. Когда жуткий визг раздается снова, мне начинает хотеться, чтобы она просто продолжала играть, потому что я уверена, что знаю, кто издает этот звук.
– Это та гигантская кальмароподобная тварь, – говорит Иззи, так что мне нет нужды что-то объяснять. – Она точно так же визжала, когда пыталась прикончить нас вчера.
– Значит, все чудовища разгуливают на воле? – бесцветным голосом спрашивает Луис. – Потому что теперь их уже три вида.
– Не знаю, все или не все… – Я осекаюсь, когда мглу пронзает еще один вопль, еще более пронзительный и жуткий, чем первый.
– Я уверен, что это служит ответом на твой вопрос, – с сухой иронией отвечает Луису Реми.
– Но как это могло произойти? Я спускался с тобой туда сотню раз. Замки камер работают не от электричества. Один из них мог сломаться. Но все? – Луис качает головой. – Такого просто не могло быть.