– Хорошо. – Он кивает.
– Хорошо? – повторяю я, потому что не думала, что уговорить его будет так легко.
– Ты сказала, что будешь рядом, да? – Он пристально смотрит мне в глаза.
– Да, однозначно.
– Тогда ладно, – говорит Джуд, но в его голосе нет ни капли энтузиазма. – Давай пойдем разбираться с кошмарами.
– Ты говоришь, прямо как какой-то чертов психолог, – фыркает Саймон. – Возможно, нам всем стоит начать называть тебя доктором Эбернети-Ли. И ты расскажешь нам, что означают наши сны.
– Или я могу сделать так, чтобы первый же кошмар, который я случайно выпущу на волю, был направлен прямо в тебя.
– Тогда это была бы не случайность, – протестует Саймон.
Джуд отвечает кислой улыбкой.
– Это точно. – Затем поворачивается ко мне и говорит: – Ты готова сделать это?
Глава 85Отчаянные времена требуют отчаянных порталов
– Подождите, – говорит Иззи, когда мы все нехотя направляемся в сторону двери. Да, нам необходимо оказаться в погребе, но при этом урагане и при том, что вокруг бродят чудовища, добраться до него будет ох как нелегко. – Мы действительно хотим отправиться туда?
– Хотим? Нет, – отвечает ей Луис. – Необходимо ли это? В общем, да. Потому что я уверен, что наш Принц Тьмы не сможет сделать то, что он должен сделать, если мы останемся здесь.
Иззи, глядя на него, оскаливает зубы в улыбке, в которой определенно больше угрозы, чем расположения, затем опять поворачивается к Реми.
– Думаю, тебе надо сделать еще одну попытку создать портал.
Реми закатывает глаза.
– Я ведь говорил тебе, что пытался уже пять раз. Я не могу переправить нас с этого чертова острова.
– Мы больше не пытаемся покинуть этот остров. Нам просто надо попасть в этот погреб для хранения корнеплодов. Наверняка ты можешь проделать хотя бы это. – В ее устах это звучит как вызов и в то же время как оскорбление.
– Дело не в том, что я могу сделать, – отвечает он с оскорбленным видом. – А в том, что создание порталов здесь заблокировано.
– Этот блок был снят, чтобы создать тот паскудный портал, из-за которого мы и застряли здесь. Мы уже решили, что в этом урагане есть что-то странное, что он старается во что бы то ни стало удержать нас на этом острове. Так что давай, перестань вести себя как ребенок из-за маленькой неудачи и перенеси нас в этот погреб.
– Я бы не назвал это неудачей. – Реми вскидывает бровь. – А что я получу, если действительно перенесу нас туда?
– На тебя не нападут чудовища? – с сухой иронией предполагает Луис.
– На мой взгляд, это был бы сплошной выигрыш, – добавляю я.
Но Реми явно не впечатлен… по крайней мере, до тех пор, пока Иззи не оскаливает свои клыки, глядя на него, но делает это совсем не так, как, когда она демонстрировала их Луису.
– Как насчет моего обещания укусить тебя?
– Я как-то не уверен, что это можно было бы назвать наградой, – бормочет Саймон.
– Это потому, что тебя никогда не кусал вампир, – парирует Иззи с улыбкой, которую никак нельзя назвать милой.
– Меня тоже никогда не кусал вампир, – говорит ей Реми.
Иззи поднимает одну бровь.
– Сделай это для меня, и мы посмотрим, можно ли это исправить.
Тридцать секунд спустя Реми переносит нас внутрь погреба, где царит кромешная тьма. И должна сказать, что путешествие через этот портал было куда приятнее, чем когда я находилась в портале, который создали мистер Абдулла и миз Пикадилли.
Когда я говорю ему это, Иззи замечает:
– Я же говорила вам, что Реми мастер по части создания порталов. – Она произносит это почти с гордостью, что определенно не ускользает от внимания Реми.
Внезапно звучит оглушительный раскат грома, и я вздрагиваю. Здесь кажется, что ураган сделался в сто раз яростнее, и двери погреба так дребезжат, будто вот-вот слетят с петель. Я напоминаю себе, что на самом деле находиться под землей сейчас безопаснее, но поверить этому нелегко.
Я достаю из заднего кармана аварийный фонарик, но, когда хочу включить его, передо мной появляется лицо призрака. Это та же женщина, которую я видела вчера, беременная, в розовой ночной рубашке. Но вместо того чтобы спокойно идти, держа руку на животе, как она шла вчера, она выглядит измученной, и видно, что ее терзает боль.
Ее волосы пропитались потом и облепили лицо, ее розовая ночная рубашка промокла и окровавлена, а лицо искажено страхом.
– Дитя мое! – зовет она, и ее рука дрожит, когда она простирает ее ко мне. – Дитя мое!
Я не сразу осознаю, что она, должно быть, рожает, но как только это доходит до меня, рядом с ней вдруг появляется еще один призрак.
Это тот самый жуткий призрак женщины, который явился мне в кабинете тети Клодии. Ее взгляд безумен, волосы безжизненно висят, и она вся покрыта кровью. И когда она кричит, это не крик о помощи. Это крик муки – низкий, долгий и полный отчаяния, такого отчаяния. Ее взгляд мечется, как и тогда, в лазарете, как будто она одновременно видит прошлое, настоящее и будущее, и это мучает ее.
– Какого черта! – говорит Луис, и в голосе его звучит паника. И тут я понимаю, что он тоже слышит ее.
– Кто это? – с тревогой спрашивает Моцарт. – Как мы можем ей помочь?
– Полно, полно, все будет хорошо, – успокаивающе говорю я, протягивая к призракам руки, хотя и знаю, что это будет больно. Но они обе в таком ужасе, испытывают такую боль, что я должна хотя бы попытаться что-то сделать. Однако прежде, чем я успеваю придумать, что именно, к ним присоединяется третий призрак – девочка с каштановыми волосами в форме Школы Колдер, в круглой вязаной шапочке в стиле девяностых и в солнцезащитных очках. Она не выглядит такой испуганной, как две остальные, а просто смирившейся. И грустной. Такой грустной. Сейчас она так непохожа на ту девочку, которую я видела на центральной аллее, что это разрывает мне сердце.
– Все будет хорошо, – повторяю я, простирая к ним руки.
– Что будет хорошо? – спрашивает Эмбер.
Я не отвечаю, потому что как только мои руки касаются трех призраков, они сливаются в один. И сразу же физическая боль в моем теле проходит. И впервые я понимаю, что видела одну и ту же женщину в разные периоды времени.
И тут мне все становится ясно. Она всегда хотела, чтобы я это увидела. И впервые я действительно понимаю, что к чему.
Она потеряла одновременно и свою жизнь, и своего ребенка. И этим ребенком была я.
Меня пронзает шок, мои колени дрожат, сердце колотится так, будто вот-вот выскочит из груди. Все это время, все эти годы я ничего не знала. Ничего не знала.
Я моргаю, и призрак бледнеет и исчезает, а крошечного младенца со сморщенными пальчиками и щечками, покрасневшими от плача, отдают молодой женщине. Младенец – мне так трудно представить, что это я, но в глубине души я знаю, что так оно и есть, – сжимает крошечной ручкой палец с ногтем, накрашенным кроваво-красным лаком. У меня падает сердце, потому что меня пронизывает новый шок. Эта рука принадлежит моей матери. Нет, не моей матери. Женщине, которая вырастила меня. Камилле.
Но тут ее рука сжимает мою ручку, она поднимает меня к своей груди и осыпает мою головку нежными поцелуями, а по щекам ее ручьями текут слезы. Она шепчет:
– Несмотря ни на что, я буду оберегать тебя, и здесь ты будешь в безопасности.
И тут же эта картина – эта мерцающая сущность – бледнеет и исчезает.
– Кто плачет? – в голосе Моцарт звучит еще большее беспокойство, чем несколько минут назад. – Она чем-то сокрушена.
Луис, Саймон и Реми включают свои фонарики, и когда направляют их свет на источник этих звуков, до меня доходит, что это плачу я сама.
Призраки исчезли, и это плачу я, ибо мое только что исцелившееся сердце, снова разбито.
Моцарт ахает и бросается ко мне, но Джуд преграждает ей путь, нежно положив руки мне на плечи и серьезно посмотрев мне в глаза.
– Что тебе сейчас необходимо? – спрашивает он. – Что я могу сделать?
– Давай просто закончим это дело. Мне необходимо, чтобы все это завершилось.
У меня все еще есть вопросы, которые требуют ответов, но, если я расклеюсь, это не поможет мне их получить. У меня будет достаточно времени обдумать то, что я узнала, позднее. А сейчас нам необходимо только одно, чтобы этот кошмар прекратился.
– Я рядом с тобой, – говорит он и берет меня за руку. – Давай разберемся с этим делом.
Я оглядываю погреб, не скрывая того, что делаю это, чтобы избежать устремленных на меня обеспокоенных взглядов, и вдруг замираю, заметив, что кое-что здесь не так, ужасно не так.
Все банки, которые прежде были аккуратно расставлены на полках, теперь опрокинуты. Некоторые лежат на полках, другие валяются на земле, третьи разбиты на куски. Однако общее у них всех одно – все они откупорены, и их крышки в беспорядке разбросаны по полу.
– Должен сказать, Джуд, что хозяин из тебя неважный, – прикалывается Саймон, и тон у него напряженный, хотя он и пытается говорить как обычно.
Но Джуд этого даже не замечает. Он слишком занят, оглядывая нанесенный ущерб.
– Это сделал не он, – говорю я и сжимаю его руку. – Когда я была здесь вчера, все они были аккуратно расставлены на полках.
– Как ты думаешь, это сделал шторм? – спрашивает Моцарт, но в ее голосе звучит сомнение.
– Я думаю, это сделали Жаны-Болваны, – отвечаю я, чувствуя, как меня пронизывают ужас и гнев. – Я видела вчера, как здесь шнырял Жан-Люк.
Я не даю себе труда рассказывать о том, что, войдя сюда, Жан-Люк каким-то образом исчез – сейчас это неважно. Важно другое – Джуд, и что это значит для него.
– Эй, – говорю я, пытаясь оценить его душевное состояние. – Ты в по…
– Нет, – рычит он голосом, которого я никогда не слышала у него прежде. – Я совсем не в порядке.
Но вместо того чтобы сказать что-то еще, он направляется к последней полке. Здесь, на самом верху стоит одна-единственная банка, и только она все еще закрыта крышкой.