Диспансер был переполнен кадрами. Как юными, так и опытными. Но каждый за свою работу держался, несмотря на очевидную тяжесть профессионального труда. Работа в таком лечебном заведении требовала повышенной отдачи, заставляя нас дневать и ночевать в больнице. А взамен формировала прочные связи между коллегами, за редким исключением. Когда ты проводишь рядом с одним и тем же человеком сутки за сутками – доверие формируется подсознательно и развязывает язык. Об этом этическом нарушении я могу говорить с уверенностью, потому как и сама была грешна…
Но, только не подумай, Джерри, что твоя история нашла неблагородного слушателя именно таким образом. Нет. Твоя мать в своих намерениях была настойчива и щедро укрепляла их средствами, которых, как она любила повторять, у вас было в достатке для того, чтобы реанимировать единственного наследника. Словно то, что с тобой произошло, в действительности можно было купировать деньгами. Но наш главный врач, господин Рональд Давернас, пожалуй, верил в связь одного и другого. И это был его личный выбор, который, впрочем, аукнется ему позднее.
Дело Джереми Бодрийяра было поводом для регулярного сбора внутреннего консилиума, а потому о том, что терзало этого юного несчастного, знали практически все. Ошибкой рядового врача в моем лице была попытка обсудить детали анамнеза вне собраний. За что я каюсь прямо сейчас перед вами обоими – однако же хочу, чтобы вы знали, что мое молчание не предотвратило бы ничего.
На сороковой, кажется, день твоего пребывания в клинике, Джерри – сейчас я не могу сказать точно, – мы обсуждали частичную потерю памяти и впервые заговорили о том, чтобы увеличить дозу вкалываемого тебе антипсихотика. Вот тогда-то я и заприметила необоснованную, странную суету среди двух молодых врачей – Камерона и Флемминга. Недавние выпускники медицинской школы Винского университета.
В этом месте наш разговор прервался в первый раз.
Джереми тронул меня за плечо и шепнул:
– Знакомая фамилия?
– Тихо, – непривычно для самого себя отказался от рефлексии я. – Обсудим после.
– …Они не привлекали моего внимания до этого дня, – продолжала доктор Боулз. – Я слышала лишь о том, что их университетское прошлое вызывало у начальства сомнения. Отдел перцептивных исследований[13] – так они называли свое предыдущее место практики. Но что это такое – никто не понимал. Да и не интересовался.
Я бы не вспомнила этого собрания, не подойди Камерон и Флемминг ко мне после. Они пригласили меня пообедать вместе, и я, будучи тогда молодой и глупой, согласилась.
В отвратительнейшем кафетерии, что находился через дорогу от психиатрической клиники Святого Иоанна, было шумно. Еда была безвкусной, чай – остывшим, а эти двое без умолку твердили мне об исследованиях Стефферсона и задавали вопросы о природе твоих галлюцинаций, Джерри. Именно в ту встречу я впервые услышала о научном подходе к такому явлению, как реинкарнация. Но будь тогда, тридцать лет назад, рядом со мной, за этим липким маленьким столиком, свидетель – он бы подтвердил: я и подумать не могла о том, что довольно-таки однозначную теорию своего наставника студенты могут интерпретировать иначе. Нет, я не догадывалась о том, что конкретно они делали там, в подвалах своей кафедры «парапсихологии». Я слышала лишь то, что хотела слышать. Они повторяли одно и то же: «наш проект».
На этот раз речь Саманты решился прервать я:
– Что за проект, доктор Боулз?
Но женщина лишь покачала головой:
– Нет, Рей, я не вспомню названия… Могу лишь кратко рассказать о сути. О том, что помню.
– Продолжайте, пожалуйста, – мягко подтолкнул ее Джереми.
– …Камерон все твердил о том, что они продолжают какое-то наследие, и называл невообразимые даты. А Флемминг записывал. – Доктор покачала головой. – Чиркал в своей маленькой кожаной книжке, пытаясь зафиксировать каждое мое слово. Была ли я разговорчива? Не уверена, что это имело значение. Они могли узнать все на консилиумах, но требовали от меня больше информации, которой я не располагала. Камерон просил увидеться с пациентом. А когда я отказала, предложил мне работать с ними. Мол, сторонников у их благого дела осталось не так много… А вот руки – руки нужны всегда.
– Что они предлагали вам делать? – тихо уточнил Оуэн.
– Сначала отдать им на попечение тебя. А затем – искать, подбирать подобных вам с Реем, Джерри. – Казалось, что эта часть рассказа давалась Саманте особенно тяжело. – Как я понимала, им нужна была группа пациентов для того, чтобы собрать доказательную базу. Они собирались работать, используя регрессию прошлой жизни[14]. Но даже тогда, много лет назад, эта техника считалась крайне неэтичной и дискредитивной.
Камерон утверждал, что существует отлаженная система работы с такими больными, содержащая в себе список вспомогательных препаратов для активации тех самых воспоминаний. И, сколь бы ни были убедительны аргументы этих юных специалистов, я не понимала главного.
Доктор Боулз замолчала. Прежде чем мы продолжили разговор, Оуэн подал ей чашку, еще наполненную чаем, а та спохватилась так, словно нелегкое толкование заставляло ее забыть о том, где она находится.
– Зачем? – все же проговорила Саманта спустя несколько минут. – Вот чего я не понимала. Какая цель стояла перед этим «новаторами», как они без ложной скромности себя называли. Но на прямой вопрос я получила весьма сомнительный ответ.
«Для науки», – недобро усмехаясь, отвечал мне Камерон. Но стали бы молодые доктора вроде них подвергать свой авторитет такому риску, будучи лишь на первой ступени своей карьеры? Кроме того, как я теперь знаю, перед их глазами был пример Кима Стефферсона, который страдал от своих инновационных идей относительно перерождения до самой отставки. Нет, Джерри, я не поверила им. Там должно было быть что-то еще. И это были деньги. Но как они планировали их получать – я не знаю, мальчики. И, честное слово, знать не хочу.
Руки женщины вновь содрогнулись. Она поставила чашку на место, а затем невидящим взглядом осмотрела меня:
– Теперь я знаю, что хотя бы раз в своей жизни сделала правильный выбор. Однако даже то, что я вообще говорила с ними, причиняет мне боль.
Джереми поднялся с места и подошел к Саманте. Не чураясь непривычной для себя позы, Оуэн опустился на колени возле доктора Боулз и взял ее за руку:
– Я благодарен. Честно говоря, тогда, тридцать лет назад, я не мог подумать: вы меня спасли.
Боулз лихорадочно замотала головой, отгоняя от себя невидимые навязчивые картинки:
– Мое слово мало что значило. Тебя вытащила твоя мать, тогда, в декабре.
– Что вы имеете в виду? – осторожно уточнил я.
– Меня быстро выписали, – ответил Джереми.
– Нет, нет, – Саманта замахала рукой в мою сторону. – Она его вытащила. Никто бы его не выписал. Когда Джерри был в стационаре уже чуть больше двух месяцев, помешательство Камерона и Флемминга на их проекте дошло до главного врача. А там, где были деньги, был наш Давернас. И, видимо, дело двух этих аферистов сулило очень неплохие суммы. Потому как он даже осмелился сказать о продлении срока пребывания пациента в стационаре миссис Оуэн.
– А та? – теперь я почти допытывался. В истории отчаянно не хватало деталей, которые могли бы расставить все на свои места.
– Спросите сами, – негромко посоветовала доктор Боулз. – Все, что знаю, – скандал она учинила нехилый. Эти двое из Винского больше не отсвечивали, поговаривали, что она «накрыла» их проект. А Джерри забрала еще до Рождества.
Я посмотрел на Оуэна и уже второй раз за последнюю неделю поймал его в состоянии внезапной уязвимости. Он смотрел куда-то в пол, все еще стоя на коленях. Руку своего бывшего лечащего психиатра – Джереми – так же не отпускал.
– Твоя мама знает больше, – еще раз подчеркнула Саманта. – Вы должны с ней поговорить.
– Мы поговорим обязательно, – не дожидаясь выхода дяди из анабиоза, отчеканил я.
– Так и надо, – кивнула мне доктор. – И вот что я скажу: своего врача, Рей, ты знаешь многим лучше. Однако поверь мне: если ему на пути встретились сказочники, похожие на Камерона и Флемминга… Твой доктор Грэм мог и не отказаться от сотрудничества. Потому как такие, как они, умеют убеждать. Да так яро, что не успеешь опомниться.
* * *
Больничный интерьер вселял панику в хрупкого мальчишку, сдавливая и без того небольшую площадь комнаты холодом плиточных стен. План провалился. Следующий шаг послушницы был непредсказуем, и, оставаясь наедине с ощущением безысходности, Боузи бессознательно последовал совету своей названой сестры.
Он начал прятаться.
Высокий, наполовину застекленный шкаф со склянками, уже запримеченный мальчиком, имел в своем основании, с виду, просторный ящик. В другом углу, рядом с кушеткой, стоял белый шифоньер. А под секретером, что, скорее всего, выполнял функцию рабочего стола для сейчас отсутствующего в кабинете доктора, было небольшое пространство, в которое можно было попробовать забиться. Боузи решил начать поиски подходящего закутка с нижнего отделения в витринном шкафу.
Раскрыв дверцы, мальчик обнаружил большое углубление. Но, к его ужасу, все оно было забито кипой бумаг. Он вытаскивал множество толстых папок с подписью «Досье» и прятал их под секретером в момент, когда услышал голос за дверью:
– Куда подевалась эта старуха? Может быть, ты знаешь, умник? Что, теперь будешь молчать? Ну, то-то же!
Это был господин Камерон.
Пространство в шкафу не было освобождено до конца, но здесь мальчишке мог пригодиться его миниатюрный, не соответствующий возрасту склад.
Не медля ни секунды, Боузи юркнул в ящик и сложился так компактно, как только мог.
В следующее мгновение он услышал, как хозяин дома возится с ключом.
Когда дверь открылась, мальчишка уже успел устроиться в нише в позе эмбриона.