– Мой век слишком долог, мистер Дуглас. Я умею работать с информацией.
– Ясно… – окончательно растерялся я.
Джереми это заметил.
– Мама, они ведь выбирали не просто первых попавшихся для своего эксперимента? Они брали тех, кто уже что-то помнил о себе?
– Джерри, только не начинай.
Я знал, что мама Оуэна не верила в теорию перерождений, даже имея в своем распоряжении множество практических доказательств. Казалось, что приведи мы ей живого Германа, как две капли воды похожего на Джереми, она бы все равно отпиралась до последнего. Ссориться на эту тему не было смысла.
– Миссис Оуэн, Джереми имеет в виду… то, что главный врач выбрал именно его. Не кого-то другого. То есть был некоторый принцип, по которому отбирали людей для эксперимента?
– Да откуда же мне знать, мистер Дуглас! – теперь женщина повысила на меня голос. – Я рассказала все, что знаю. Этот жук хотел денег – не мудрено – и умел красиво петь песни про пользу «для науки». Но меня в таких вопросах провести невозможно. Мы с мужем умеем зарабатывать и в вопросах обмана и подлости чувствуем очень тонко.
Дальнейший разговор по своей сути не имел смысла. Но я не хотел, чтобы этот звонок заканчивался бесцельно.
– Миссис Оуэн, ваш сын…
Я глубоко вздохнул. Это было не моим делом. В сущности, я не мог понимать о семейных отношениях ровным счетом ничего. Но все же надеялся, что тот опыт постоянного одиночества, что преследовал меня с рождения, давал мне некоторую призму верного восприятия: я знал, что семья была главной ценностью каждого живого существа на этой проклятой обстоятельствами земле.
– …он хочет сказать вам спасибо, но не может в силу того, что вы воспитали его достаточно принципиальным человеком. Он, конечно, имеет на это право. Поэтому скажу я. Спасибо вам за то, что спасли его тогда. За то, что не дали плохим людям возможности повлиять на его жизнь. И даже если Джереми все еще обижен на то, что вы определили его в лечебницу, я, лично я, уверен. Вы хотели как лучше. Потому что вы – его мать.
На той стороне трубки послышался глубокий вздох.
Я увидел, как Джереми сжал губы в тонкую полоску и отзеркалил реакцию матери. Выпустив из себя невидимую эмоцию, он тихо добавил:
– Спасибо.
– Джерри, – почти шепотом обратилась женщина.
– Да, мам?
– Я люблю тебя, сынок. Помоги мистеру Дугласу всем, чем сможешь. У тебя всегда буду я. А у него – никого нет.
Оуэн впился пальцами в обивку руля.
– Я знаю, мама. Хорошего дня.
– До свидания.
Я положил чужой телефон на уголок сидения.
Не поворачиваясь ко мне, Джереми повторил слова миссис Оуэн:
– У тебя – всегда буду я.
* * *
Боузи очнулся от потока ледяной воды, обрушившейся на тело. Он обнаружил себя в положении сидя, на дне чугунной ванной. К левому плечу прижималась плачущая Тина. Справа же, стойко и безэмоционально выдерживая натиск карательного душа, прятала лицо в коленях Иви. Дети были полностью одеты, и прилипающая к мокрому телу серая форма делала ощущения от происходящего еще ярче и отвратительнее.
Сестра Александра стояла прямо напротив. Она щедро поливала троицу из душевой насадки и повторяла:
– Наказание Божье вразумляет и исправляет грешников…
Было ясно, что именно так и выглядели наказания от сестры Александры, о которых и говорили другие дети.
Казалось, что неизбежная кара от Камерона смягчала настроение послушницы, и именно поэтому последние полгода обходились без обливания водой.
Но детская воля к жизни была сильнее, и все пошло не по плану.
– Пожалуйста, прекратите! – что было сил выла Тина.
Мальчик поспешил закрыть лицо руками и повторить позу Иви. Оказывать сопротивление в текущем положении было бессмысленно.
Конечности немели от ледяной воды, а в висках начинала пульсировать тупая боль. За шумом воды интонации сестры Александры скрадывались.
И избавление детского слуха от ее ложных молитв было высшей наградой за страдания.
Наказание было завершено в тот момент, когда Тина, наконец, замолчала. Казалось, что отсутствие эмоций у девочки было показателем общего уровня сломленности для послушницы.
– Выходим!
Когда дети с большим трудом, но все же выбрались из ванной, Александра бросила воспитанникам одно полотенце на троих.
– Предательство и ложь есть непростительные смертные грехи, дети. – в противовес собственным страшным словам женщина улыбалась. Эти две несочетающихся крайности превращали ее привычный образ в нечто устрашающее.
– Но, мы… ничего… – стуча зубами, еще раз попыталась выразить протест Тина.
Боузи, поймавший полотенце, поспешил передать его девочке.
– Боюсь, это коллективная ответственность, – все так же жутко скалясь, продолжала Александра. – У тебя будет возможность обсудить это с сестрой и братом, Тина. За ужином, в спальне.
Не дожидаясь, пока дети обсохнут, послушница повела их в комнату через длинный коридор второго этажа. Шесть босых и мокрых маленьких ног ступали по полу с характерным звуком. Но ни следы, ни стекающая с малышей вода женщину не беспокоили.
– Вы слышали слова благодетеля этим утром, – бросила сестра Александра из-за спины. – Более за общим столом он вас видеть не желает. А потому трапезничать будете в комнате.
План Иви и Боузи, очевидно, был разоблачен еще днем, и теперь эти двое попадали в ряды неугодных. Терять, как рассудил мальчишка про себя, было уже нечего.
– Где Ада?! – потрясываясь от холода, непривычно бойко выкрикнул он. – Куда вы увели Аду?!
Но настоятельница не желала отвечать.
Когда ребята доковыляли до нужной двери, Александра открыла дверь в комнату и грубо впихнула туда воспитанников.
– Доброй ночи, – не распаляясь на набожные прощания перед сном, бросила женщина. – Еда на тумбочке.
Дверь захлопнулась.
– Она заперла нас! – в панике выкрикнула Тина.
Боузи поспешил помочь девочкам согреться. Недолго думая, он сдернул с пустующей кровати Самсона одеяло и накинул на Тину. А затем то же самое проделал с постелью Тига, укутывая Иви.
– Что ты делаешь?! – продолжала протестовать сестра-близняшка. – Его могут привести на ночь! Под чем же он будет спать?
– Его не приведут, Тина, – мрачно отозвался мальчик. – Обтирайся, иначе заболеешь.
Единственной неоспоримой истиной, произнесенной за этот день сестрой Александрой, было то, что еда в действительности ждала их на тумбочке. И это было кстати – испытанное в ванной отнимало последние силы, и организм умолял восполнить их любым возможным способом.
Правда, на привычное понимание ужина все предложенное походило мало.
В прозрачной глубокой посудине было намешано что-то неясное, сплошь бело-розового оттенка. Рядом на плоском подносе соседствовали три ледяных блинчика, оставшиеся после сегодняшнего завтрака. Боузи, теперь бессознательно взявший на себя ответственность за сестер, осмелился поднести неопознанную смесь к лицу и принюхаться.
– Как будто бы… рыба… – неуверенно шепнул он и нырнул пальцем в тарелку, собираясь отцепить от массы кусочек.
– Фу! Давай ложкой! – воскликнула Тина.
– А ты ее тут видишь? – невесело отозвался мальчик.
Сковырнув небольшое количество неопознанной массы, Боузи отправил это в рот.
– Рыба и рис, – пожав плечами, заключил он. – Но как это есть – я не знаю.
Иви, все это время пребывавшая в уже знакомом другим детям анабиозе, скинула с себя одеяло. А после подошла к тумбе, положила один блинчик себе на руку и нырнула им в глубокую тарелку, собирая начинку как в мешочек.
– Вот так, – с грустной улыбкой сказала девочка.
Глава 2
С тех пор как история Бодрийяров отошла на задний план, я чувствовал, что разглядываю самого себя со стороны.
Я был зациклен на своем внутреннем мире так долго, что порой не замечал очевидного. Не задумывался о том, что окружающие были чем-то намного большим, чем просто неигровые персонажи, вынужденны коммуницировать со мной согласно сценарию. У каждого из них была жизнь. Было прошлое. Их роль в этом мире никогда не ограничивалась целью помочь малознакомому парню в дурацкой шапке. Это я был тем самым неигровым персонажем для них. Но не наоборот.
Увидев Мисти из архива вживую, я был не просто поражен вполне естественной метаморфозе голоса из телефонной трубки. Я в очередной раз убедился в том, что, несмотря на сгоревший вместе с воспоминаниями особняк, продолжаю бродить в трех соснах.
То, что эта крупная женщина с аккуратным каре и старомодными очками в пятнистой оправе была знакома с Джереми, я уже знал. Последний, словно лишний раз подтверждая то, что являлся в городском архиве совсем нередким гостем, чувствовал себя как дома.
Пока Мисти что-то печатала на клавиатуре стационарного компьютера, Оуэн бродил вдоль читательских рядов, касался полок с папками в открытом доступе и просто трогал что попало. Эта его привычка меня раздражала, но на самом деле лишь свидетельствовала о том, что пятьдесят три года в его паспорте реальному внутреннему возрасту совсем не соответствовали. Казалось, дай этому человеку волю, и он непременно поставит всех на уши шутки ради. Переоденется в старика и начнет отплясывать тренды из социальных сетей, например.
Главный зал архива, в котором мы и поджидали «конец рабочих часов» Мисти, давно требовал ремонта. Зеленая краска на стенах начала превращаться в подобие контурных карт: вся их поверхность была испещрена обилием трещин. Высокие стеллажи – весьма добротно выполненные, но во многом косые и уставшие – еле выдерживали под собой натиск ящиков с бумагами и молили о пощаде. А поверхности столов и скамеек, предназначенные для изучения материалов посетителями, были исчерчены куда хуже учебных парт.