– Разве стекла могут треснуть?
– Не могут. Конечно, не могут. Все те, которые могут, давно заменили. Кроме одного. Одного стекла.
Айко слушала – хотя ей хотелось закопаться поглубже в эти уютные листья и ничего, кроме собственного дыхания, не слышать.
– Там был сумасшедший стекольщик.
Сумасшедший стекольщик! Вот не хватало.
– В целом он был нормальным, этот стекольщик, которого я застал стариком.
Нет, Айко не стала закапываться – ей вдруг сделалось интересно. Еще бы повязки найти…
– Только дважды с ним случилось что-то странное. Первый раз он оставил одно стекло незамененным. В Церкви Стариков; он работал там в молодости. Потом, когда он отправился туда постоянным жителем, его случайно поселили прямо около этого стекла, и он его узнал. И тогда страшный припадок повторился. Что ему оставалось, как не разбить стекло? Так я провел там целых два дня – менял стекло и заодно служил этому старику сыном.
– Сыном?
– Назначили. Когда человеку плохо, ему необходимо назначить родственника. Ближайшего. Не так ли?
– Я не думала об этом.
– Вы образцовая жительница Башни. Итак, два дня я менял стекло в повязке…
– В повязке?
– Черной, на глаза. Раньше – когда стекла еще имели возможность биться – такую непроницаемую повязку выдавали всем семьям Башни – аварийный набор, как только окно разбито, сразу же отвернуться, надеть повязку и сообщить дежурному Лифтеру. Вот такую повязку; я же менял окно.
– На ощупь?
Сатощи доел сэндвич, взял пригоршню листьев и протер губы.
Айко догадалась:
– «Спрашивай о том, что за пределами вселенной, нашей галактики, даже нашей Земли… Но никогда не спрашивай: что за пределами Башни?» Так?
Она даже вспомнила, кто это говорил – Древний Лифтер номер два.
Сатощи посмотрел: таким взглядом, будто темная повязка всё еще была на его глазах.
– Все-таки кое-что этот старик мне сказал… Да не закапывайтесь вы, как школьница. «Я видел там Вестника!»
– Только и сказал?
– Только это. Приступ безумия был коротким; всё остальное время, пока я устанавливал «небьющееся», он молчал: сознание снова овладело им. Под конец, правда, стал рассказывать о том, что всегда ждал такого сына, как я… Попросил меня посмотреть, как он научился облегчаться, «не портя матрас». А ведь некоторые так этому и не могут научиться.
– Я не могу найти…
Айко лежала лицом в листья, они холодили горевшие от стыда щеки.
– Потеряла свои повязки… а нужно срочно сменить. Может, у вас, ваши… Я знаю, конечно, мужские отличаются. Но мне очень нужно, прошу.
Сатощи молчал.
– Прошу, – повторила она, дыша в листья.
И – поняла. Еще до того, как услышала его признание.
Не сдержалась, провела рукой по бедру мужа. Проверить, только проверить. Бедро было пустым: повязки не было.
Как же он живет без этого?
– Не бояться, – услышала сверху его. – Главное – не бояться. Надевать повязку три-четыре раза в день. И всё. Потом снимать. Раньше их надевали только детям, взрослые обходились без них…
«Вниманию посетителей Парка! Извините за ожидание; через час карантин будет окончен, и вы сможете приступить к прогулкам».
Боги! Она вышла замуж за человека без повязок!
Ноги Айко были голыми и белыми на фоне красно-желтой листвы.
Они были без повязок. Они – преступники во Французском парке.
Их преступление пока не привлекло ничьего любопытства. У Лифтеров сложный день: землетрясение прошло удачно, но совпало с двумя неприятностями – повесился зеленоволосый юноша, сбежавший с экзамена. И еще задурил Безумный Стекольщик: разбил окно – оно каким-то образом оказалось бьющимся – и, пока не прибежали спасатели, долго смотрел на бесцветные волны, в которых плавали обломки лодок, пустые надувные матрасы и другие предметы.
Пошел ветер – снова заработали насосы. Листва взметнулась и окатила супругов, залетая в лицо, за шиворот, между колен и пальцев.
Сверху опускалась беседка; из нее выглядывал белый профиль в парике:
– Милостивые государи, не желаете ли вина? Я ваш гид по Французскому парку. С наступающим Рождеством! Скоро Рождество, не так ли?
– Когда? – кричала Айко сквозь летящие листья. – Когда оно, Рождество?
– Не слышу!
– Какого числа Рождество начинается?
– Я ваш гид по Парку, – улыбнулся, приземлившись. – Рождество? Рождество начинается поздней осенью, когда… так, посмотрите направо!
Они шли по лабиринту из стриженой листвы, гид вертел указкой.
– …Начинается оно, мои дорогие, поздней осенью, когда духи супермаркетов и ангелы розничной торговли особенно остро нуждаются в подношениях и ласковом шелесте пластиковых карточек. И мудрые Лифтеры древности, построив Башню… Так, теперь направо…
– Извините, но где направо? – остановилась Айко.
– Он нас не слышит, – Сатощи тоже остановился.
А гид всё шел вперед, размахивая указкой.
Они стояли, брошенные гидом, и смотрели направо. Вначале была видна только листва. Потом замерцало. Куст осветился изнутри, и Сатощи раздвинул ветви.
Стал виден пруд. Часть его была подо льдом, сквозь лед алели спины спящих карпов. Над прудом по мосту гуляли маленькие пешеходы в меховых платьях. Тут же, концами ветвей в лед, росли ивы; везде чувствовалась рука садовника: даже мох на каменном фонарике выглядел подстриженным. Дорожка вела в грот; по ней, передвигая замерзшие ступни, шли посетители. Каждый нес одну хризантему, а в руках самого старого была башенка из сахара.
Потом из-за ствола ивы вышел Санта и стал развешивать вокруг бумажные фонарики: на ветви ив, на лошадиное ухо. Заметив за прудом супругов, помахал им:
– Скоро Рождество, не так ли? – и замер, указывая на грот.
– Там, наверное, пьют чай, – прошептала Айко. – В древности всегда пили чай.
В положенное время они вернулись к лифту. Всё те же «опытные хранители Парка» выстроились прощаться с гостями и кидали им в спину сувениры: брелоки, какие-то пакетики – таков, если верить инструкции, был французский обычай. Некоторые пакетики Айко и Сатощи подбирали. Перед самым лифтом выскочил белый человек с бутылкой и аккуратно обрызгал супругов шампанским.
– Меня зовут Бонжур, – и просунул в щелку закрывающихся дверей визитную карточку.
Пространство лифта было в свертках, пакетах, всё стояло в беспорядке и падало. Между свертками пританцовывали и обкидывали друг друга цветной бумагой люди в масках.
– Какая удача, Танака-сан, что ошибку с вашим днем рождения удалось доказать!
– Да уж, Камэи-сан, натерпелся я ужаса. И еще детей мне изволили привести, чтобы показать, что это мои дети и хотят прощаться… Вы бы видели: ни одного настоящего японца. Я думаю, нам продолжают подкидывать детей из Недостроенных Башен… Вот что я думаю!
И влил в свой пластиковый рот остатки какой-то бутылочки.
Айко узнала: это было вино, которое прославлял утром Санта.
Вместо ответа Камэи бросила разноцветные бумажки и закричала:
– Джингл беллз, джингл беллз…
Рябили символы этажей, по полу катались пустые бутылки.
– Джингл ол дзе вэй! – откликнулись пассажиры.
Сатощи развернул один из французских пакетиков, из числа сувениров.
В нем был осколок стекла и записка.
Они снова на своем этаже, спиной к ушедшему лифту, лицом к мигающим деревьям.
– А здесь как будто землетрясения и не было, – сказала Айко, не двигаясь.
– Я тоже так думаю.
– Не могло же оно произойти только на том этаже…
– Оно могло произойти только с нами.
Держась за руки, они пошли по коридору.
Sous le pont Mirabeau coule la Seine
Et nos amours.
На следующий день Айко-сан получила нового мужа.
И забытые в Парке повязки.
Коза пришла
Нинке стало так хорошо, что даже голова немного заболела.
Но она отстранила от себя Ильдара, тоже замлевшего, и строго сказала:
– Пошли сперва поедим.
Ей хотелось, чтобы Ильдар оценил ее стряпню. Да и Маська шуршала у себя, надо было накормить ее, а потом выгнать гулять, часа на два. Нинка всё же чувствовала себя прежде всего матерью, а потом уже всем остальным.
Ильдар смешно вздохнул и послушно потопал на кухню. Нинка поправила на себе халатик и последовала туда же.
– Мась! – крикнула в сторону детской. – Обедать!
При входе на кухню Ильдар снова отловил Нинку и прижал к стене.
– Да подожди… – чуть оттолкнула его бедром и показала глазами на дверь, из которой должна была появиться Маська.
Ильдар сделал страдальческое лицо и сел на табурет. Нинка стала раскладывать свое фирменное жаркое. Ей нравились такие мужчины: горячие, но послушные. Салаты она нарезала заранее.
Маська вертела детский мобильник. Уселась, положила рядом с тарелкой.
– А руки? – поглядела Нинка.
Маська хмуро ушла в ванную.
– Послушная, – улыбнулся Ильдар и сжал под столом Нинкино колено.
Нинка хотела возразить, какая Маська «послушная», но не стала. Пусть так думает. Замуж за него не собиралась, но мало ли что из их любви получится.
Прислушалась к звуку воды.
– Купается она там, блин, что ли…
С этой станет, подумала. Нет, выключила, кажется.
– Ой, – Нинка бросилась к холодильнику, – забыла совсем!
Пошумев, достала бутыль и со стуком поставила на стол.
– Нам нельзя это, – виновато сказал Ильдар.
Мусульманин, наверное. Явилась Маська, вытирая об себя мокрые руки.
– А может, немного, за праздник? – Нинка погладила бутыль.
– Ну, если немного…
Ильдар разглядывал жаркое.
– Баранина, чистая баранина, – успокоила его. – Ну, за праздник!
– Мам, я тоже хочу чокнуться.
– Иди воды налей. Да, вон в ту.
– Самостоятельная, – снова похвалил Ильдар.
– Да, блин, такая самостоятельная – сил нет. И всё – где не просят. Повадилась кошек в дом притаскивать…
– Не кошек, а котят, – уточнила Мася, набирая воду.