Абант не стеснялся своей влюбленности — он обсуждал ее с посторонними людьми, сочинял нескладные стишки и, не в лад дергая струны лютни, пел срывающимся голосом простенькие баллады; а порой, нечаянно коснувшись руки Аойды, так густо краснел и невероятно смущался, что сердце девушки сжималось от нежности.
Пройт, напротив, был молчалив, стихов не слагал и песен не пел; да и смущаться, похоже, он не умел. Он-то знал, что всякое его чувство к княжне Аойде, кроме почтительного уважения, разумеется, безнадежно, и потому ничем не выказывал сво-лпе ей влюбленности. Но несколько его взглядов, нечаянно перехваченных Аойдой, были красноречивее слов. И это гораздо более волновало ее: она терялась в присутствии Пройта — но старалась держать себя в руках, памятуя о своем сане; уговаривала себя быть благоразумнее, напоминала себе о девичьей и фамильной чести — но никак не могла отказаться от этих лесных прогулок…
В этот день, как и в другие, они не спеша проехали по лесной дороге, чтобы полмили спустя свернуть на тропу.
Аойда первая услышала мяуканье, доносившееся откуда-то сверху.
— Кошка?
Пройт остановился, вглядываясь в густую крону дерева.
— Котенок, — ответил он. — Забрался на ветку, а слазить боится.
— Бедняжка, — пожалела глупое создание Аойда. — Сними его, пожалуйста!
Пройт полез на дерево. Ветка, в которую вцепился котенок, была слишком тонка, чтобы выдержать его вес, и он встал ниже, выбрав толстый сук, и потянулся за котенком. Котенок отчаянно пищал; Пройт, подхватив его за шкирку, швырнул вниз, на плащ Абанта. Абант не без труда отцепил отчаянно вопящего и царапающегося котенка от ткани, погладил и передал дрожащий пушистый комок кузине.
Аойда прижала его к себе, восхищаясь голубовато-серой шерсткой, черными ушками и черным бархатным носиком.
— Как забавно, он в черных башмачках и в черных рукавичках, — заметила она, любуясь им. — Откуда тут взялся такой красавчик?
— Удрал от кого-нибудь. Сразу видно — домашний, — сказал спрыгнувший с дерева Пройт.
— Потерялся, бедняжка…
От кого котенок удрал, они увидели за поворотом тропинки. Там стоял крытый серой дерюгой фургон. Запряженный в него мул щипал на обочине травку, а хозяйка фургона, немолодая женщина в простом синем платье и накрахмаленном чепце, стояла рядом и, внимательно глядя в сторону леса, громко выкликала кота.
Увидев молодых людей, женщина поклонилась.
— Добрый день, молодые господа…
— Не кота ли ты ищешь, тетушка? — звонко спросил Абант.
— Да, ваша милость, а вы не видели его?
Аойда обеими руками протянула котенка, который беспомощно замахал лапками и снова запищал.
— О, вот он, мой Повелитель Мышей! — обрадовалась женщина.
Молодые люди рассмеялись. Громкое имя Повелителя Мышей пока никак не соответствовало пушистому забавному комочку с круглыми удивленными глазенками и царапающими воздух лапками.
Женщина с благодарностью приняла из рук Аойды свое мяукающее сокровище, отнесла к фургону и, строго что-то выговаривая ему, посадила в корзину с крышкой.
Потом она еще раз поклонилась молодым господам и поблагодарила за спасение.
— Мне и отблагодарить вас нечем, добрые господа… А хотите, я вам погадаю? — предложила она. — Мое гадание на чаше очень верное!
— Погадай, тетушка, погадай! — обрадовалась Аойда.
Юноши снисходительно переглянулись.
Женщина ненадолго скрылась в фургоне и вернулась с широким серебряным бокалом. С поклоном она поднесла бокал Аойде.
— Отпейте глоток, ваша милость, и скажите, каково питье на ваш вкус.
Аойда с опаской попробовала.
— Вода, — сказала она недоумевая.
— Вода, — повторил за ней Абант, отпив из чаши.
— Вода, — подтвердил Пройт, когда пришла его очередь.
— Вот как, — задумчиво вымолвила женщина. По ее лицу скользнула тень, она задумалась на мгновение, потом поставила гадальную чашу на землю и опять скрылась в фургоне.
На сей раз чаша в ее руках была золотой.
— Выпейте глоток этого вина, госпожа, — предложила она. — И вы, господа, тоже сделайте по глотку. Молодые люди исполнили ее просьбу.
— А теперь еще по глотку из гадальной чаши.
Аойда отпила и тут же выплюнула:
— Как горько!
Абант снова с недоумением сказал:
— Вода…
Пройт сделал глоток, закашлялся и глаза у него заслезились.
— О Боги! — выдохнул он наконец, едва отдышавшись. — Как огнем жжет!.. Что еще за шутки, старуха?!
— Лихие времена! — не обращая внимания на его негодование, вымолвила женщина, забрав из его рук кубок. — Хотела я молодой даме нагадать замужество, а господам — ратных подвигов, а получилось, что предсказываю им беды!
— Беды? — нахмурил брови Пройт. — Какие еще беды?
— Ох, господа добрые, — вздохнула ворожея. — Я ведь из Тестала еду, а там дела дурные творятся. К самым границам идет войско Абраксаса. Говорят, что сам он колдун, а войско его состоит из чудовищ, от которых нет спасения. Горе Тесталу, горе всей нашей благословенной стране!
Абант и Пройт переглянулись.
Аойда сказала:
— Абант, поехали домой. Мне страшно…
Абант согласился. Пройт шел рядом с лошадью, на которой ехала девушка, и то и дело оглядывался назад, на фургон.
В замке немного удивились тому, как быстро они вернулись с прогулки, но Абант объяснил, что они встретили беженку из Пограничья.
Весть эта встревожила замок: раз появились беженцы — значит жди войны. Всегда так было, так и будет всегда.
Аойда поднялась в свою комнату и села за шитье, Абант пошел к отцу поговорить о надвигающейся опасности, а Пройт посовещался о чем-то с астрологом, после чего вернулся к своему так и не расседланному коню, вспрыгнул в седло и ускакал.
Вернулся он к вечеру, когда Аойда, из-за недостатка света сложившая шитье в корзинку, занялась вязанием: вязать можно и не глядя — знай считай петли, позвякивай спицами да думай о своем.
Пройт кинул повод конюхам и поднялся в покои знатной гостьи.
— Ваша милость, — позвал он, деликатно постучав пальцами по двери. — Господин барон просит вас пожаловать к нему,
Аойда вышла в коридор и направилась было к покоям дяди, но Пройт остановил ее.
— В чем дело? — вскинула на него глаза Аойда.
— Простите, госпожа, — сказал Пройт. — Ваш дядя не звал вас к себе.
— Почему же ты меня вызвал? — спросила Аойда.
— Я хотел поговорить с вами.
Аойда нахмурилась:
— Не слишком ли ты много на себя берешь?
— Я хочу поговорить с вами о гадании на чаше, — сказал Пройт. — Я говорил с Акрисием-звездочетом.
— И что же?
— Сладкий медовый вкус — это к свадьбе, — сказал Пройт. — Ягодный сладкий — к легкой приятной жизни, резко-кислый — к болезни, горечь — к тяготам, жгучий — к позору…
— А вода? — Аойда была поражена известием.
— К смерти, — ответил Пройт. Он посмотрел ей прямо в глаза и выговорил: — Мы все обречены на смерть.
— На смерть, — повторила за ним Аойда, бледнея.
— Акрисий сказал, что гадание действенно на год, и в этот год нельзя гадать второй раз, за исключением того случая, если на человека были наведены чары, которые смогут изменить его судьбу.
— Значит, наши судьбы были изменены, — молвила Аойда. — И меня ждет горе, тебя позор, а Абант умрет. Пройт кивнул.
— Я догнал старуху, — сообщил Пройт. — Она подтвердила слова Акрисия и сказала мне: «Ты, может быть, еще не раз помянешь меня проклятием, но барышню я спасла…»
Аойда молчала.
— Я спросил у Акрисия также, когда благоприятный день для обряда илайн, — проговорил Пройт. — Это будет третий день новолуния.
Аойда поняла, что он хочет сказать.
— Пройт!
— Я решил, — твердо ответил он. И помедлив, сказал, понизив голос: — Может быть, вы захотите совершить этот обряд со мной, госпожа?
— Нет, — сказала Аойда. — Нет! — Она резко повернулась и ушла.
…Мысль об илайне не оставляла ее несколько дней. Из незапамятных времен пришел от далеких предков этот обычай преломлять неблагоприятную судьбу, нанося себе смертельный удар мечом.
«Чаша не предсказала мне свадьбы, — думала Аойда. — Что случится? Жених ли мой умрет? Или откажется от меня?.. Разве он может отказаться от меня? Не скажу, что меня не в чем упрекнуть, но разве я забываю о своей чести?.. Как же могу я совершить илайн вместе с Пройтом? Люди подумают, что я потеряла честь, и мы с Пройтом — любовники. Люди будут осуждать меня. Нет, я не могу лишить себя жизни!»
Госпожа Аргия, заметив задумчивость племянницы, спросила ласково:
— Что задумалась, девочка моя? Что тебя тревожит?
— Тетя! — вздохнула Аойда. — Мне гадали, и гадание вышло неблагоприятным.
— Не бери в голову, милая, — сказала тетушка. — Разве бывают правдивыми гадания горничных девушек?
Аойда сказала, что гадание было не из простонародных, «девичьих», а настоящим, на чаше.
— В этом году я не выйду замуж, — продолжала Аойда. — И меня ждут горе и бедствия…
— Ох, Аойда!.. — Баронесса обняла племянницу и прижала к себе. — Что ты себе в голову берешь! Кто же тебе таких гадостей нагадал? Небось нянька Деипила, кому еще?
— Нет, не она, — покачала головой Аойда. — Лучше расскажи, тетя, какие новости…
— Новости хорошие для солдат, плохие для женщин, — грустно вздохнула госпожа Аргия. — Сегодня прибыл гонец от твоего отца. Князь приказывает выступить отряду Гириэя в Тестал — там неспокойно. Через три дня и выступят.
— Абант с ними поедет? — спросила Аойда с тревогой; спрашивать о Пройте она не осмелилась.
— Да, — подтвердила госпожа Аойда. — Он страшно рад, что наконец пришло время драться.
— Тетя!
— Что, девочка?
— Нет, нет, ничего…
Аойда не осмелилась сказать матери, что ее единственного сына ожидает смерть. Да и обязательно ли в этом походе погибнет кузен, думала она ночью, лежа без сна в постели: гадание на чаше делается на год, и в любой из дней этого года Абант может встретить свою погибель.
Однако когда отряд Гириэя уходил из замка, Аойда сдержаться не смогла — заплакала и убежала в свои покои, пряча лицо в нарядную шаль.