– Я сейчас ещё раз всё осмотрю, и вы сможете приготовить кабинет для нового члена коллектива.
– Большое спасибо, – директор поднялся. – Ах, чуть не забыл. А что с машиной?
– С какой машиной?
– Вельяминова. Она так и стоит на служебной стоянке возле редакции. Весь день он провёл в своём кабинете и никуда не отлучался.
– А какая у него машина?
Директор криво усмехнулся:
– Там только одна такая. Захар считал, что должен соответствовать тому контингенту, с которым работает. И авто приобрёл с претензией. Он, видите ли, хотел ездить на машине подобной той, которой обладали Эрик Клэптон и Роберто Росселини. Точно не знаю, где и за какие деньги Захар приобрёл этот далеко не новый Феррари, но то, что машина дорогая, несмотря на возраст, это факт, – директор стушевался. – Вы меня извините за смелые фантазии, но наличие больших возможностей, предполагает наличие крупных денежных сумм. Я никогда не лез в чужие карманы, тем более своих сотрудников, но по долгу службы, я в курсе, кто и сколько получает по ведомости. Зарплата Вельяминова никак не позволяла ему жить с такой роскошью, которую он разрешал себе в последнее время. А наличие больших денег, как ни странно, зачастую сопряжено с криминалом.
– Согласен, – кивнул в ответ полицейский. – А как давно он начал жить на широкую ногу?
– Как-то происходила эта перемена незаметно. Примерно с год мы заметили явные изменения.
– А в чём это проявлялось?
– Как вам сказать. Сначала дорогие часы, потом он перестал обедать в местной забегаловке вместе с коллегами, а ездил в центр в престижный «Славянский базар», навороченный телефон, одежда из дорогих бутиков, а потом и эта машина.
Шапошников достал из барсетки связку ключей, которой открывал квартиру, внимательно посмотрел и понял, что два ключа от замков на двери, а ещё два: один от сейфа, другой от автомобиля. Его коллеги, действительно, закончили поздно ночью, а на следующий день уже передали дело ему. Вот в этой неразберихе никто про автомобиль и не узнал. Полицейский поблагодарил директора и отправился в кабинет, где нашли труп. На столе действительно горела лампа, чёрной дырой сиял открытый, пустой сейф, на полу бурым пятном уже засохла лужа крови. Шапошников внимательно осмотрел кабинет, но ничего интересного не нашёл. Он даже пытался простукивать стены в поисках тайника. Потом ухмыльнулся, укорив, что развивается шпиономания, и тут же сам себя поправил:
«Факт мужик на чём-то зарабатывал, и получалось у него весьма успешно. Он или шпионил для кого-то, или шантажировал, или продавал сведения. А может всё-таки американская родственница деньжат подкинула?»
Вдруг дверь широко распахнулась, и на пороге Шапошников снова увидел высокого директора:
– Вы извините, господин полицейский. Вот появилась мать Вельяминова. Говорит, что приехала в квартиру, а там опечатано. А в какое отделение полиции идти не знает. Пришла сюда. Я ей сказал, что мы поможем с похоронами. Коллектив даже деньги собрал.
Полицейский огляделся. Разговаривать с матерью на месте преступления, это приумножить её страдание. Везти в Управление – время потеряет, да и женщина приехала издалека.
– Вы разрешите поговорить с ней в вашем кабинете? Это не займёт много времени.
– Конечно, конечно, – согласился директор. – Я как раз собирался перекусить здесь недалеко.
– Спасибо человеческое! – Шапошников улыбнулся. Он проникся симпатией к этому большому мужчине.
Перед ним сидела пожилая женщина, положив перед собой на столе натруженные руки. По подсчётам Шапошникова она не должна быть старой, если сыну двадцать девять, то ей немного за пятьдесят. Только выглядела Вельяминова гораздо старше – седые, короткие волосы, смуглое лицо с бороздками морщин, бесцветные, уставшие глаза, ситцевое платье и никаких украшений. Она теребила в руках носовой платок, но не плакала. Полицейский учуял далёкое, алкогольное амбре.
«Видно выпивала с горя вчера, – быстро прокручивал про себя Серёга. – Сегодня рано утром из посёлка Берёзовка, села на проходящий автобус из Нарвы и добралась в Питер. Вот только приехала. Не ела, похоже, ничего, иначе бы запах алкоголя улетучился. А может, перекусила на автостанции и бутылочкой пива здоровье поправила. Лицо и руки смуглые от солнца, под ногтями не полный порядок, значит, огород имеется».
Он прервал свои размышления и вслух спросил:
– Вы приехали одна?
– Да, – просто ответила женщина. – Отчим Захара не захотел, как ни уговаривала. Они не ладили.
– Вам будет тяжело одной. Всё-таки похороны. Вы тело хотите увезти на родину?
– Я и не одна, к бывшей невестке пойду, к Анжеле. Она хоть и с характером, но девочка добрая и Захара любила. Она звонила мне, звала, обещала помочь. А хоронить будем здесь, – женщина полезла в старенькую, облупленную сумочку из кожезаменителя чёрного цвета. – А деньги есть, я себе на похороны собирала. Кто же знал, что вперёд сына придётся хоронить! – Вельяминова не плакала, не всхлипывала, а только слёзы ручьём катились по бороздкам морщин и падали на голубое, ситцевое платье, растекаясь бесформенными пятнами. – Я смогу остановиться в квартире сына? Там опечатано, а ключей у меня нет.
– Конечно, – полицейский снял со связки ключи от машины и сейфа, остальные протянул женщине. Он вспомнил про тугую пачку денег в валюте, но ничего не сказал о них Вельяминовой, надо ещё разобраться в происхождении этих средств. – Скажите. Он часто приезжал домой?
– Нет. Сын с отчимом жили как кошка с собакой. А я ничью сторону брать не хотела. Понимала, что сын вырастет и уедет от меня. А одной в деревне оставаться, в своём доме без мужских рук больно тяжело. Вот и разводила их по углам, как боксёров. А когда Захар окончил школу, сразу уехал в Санкт-Петербург. Сам себе карьеру строил. Заочно учился и работал. Я денег ему посылала, сколько могла.
– Вы знали его друзей здесь в Питере?
– Да откуда? Он к нам только Анжелу привозил пару раз. Первый для знакомства, а второй уже после того, как зарегистрировались. У него тогда машина уже была, поэтому ночевать не оставались. Подарки отдали, пообедали, поговорили и назад. А я приезжала. Не часто, конечно, но гостила у него по несколько дней. Вы видите, какая я, как старуха, а ведь мне всего пятьдесят четыре, но Захар не стеснялся меня и по магазинам, и в салон красоты, и в театр. Он был хорошим сыном. Наверное, это я плохая мать, не уберегла, не предостерегла. Ведь чуяло сердце, что что-то происходит. Как только развёлся с Анжелой, так закрутилось.
– А что именно? – насторожился Шапошников.
– Я ничего толком не знаю, только материнское сердце чует беду, – женщина посмотрела на полицейского долгим взглядом. – Вот откуда могла взяться такая квартира, машина?
– Ваш сын рассказывал, что родственники из Америки оставили наследство.
– Что? Отродясь ни о каких таких родственниках даже речи не было.
– А где родной отец Захара? Может с его стороны?
Женщина махнула рукой.
– Его родной отец был забулдыгой. Однажды поздней осенью так напился, что упал в лужу и замёрз. Ломиками изо льда выдалбливали, чтобы в морг увезти. Жил без роду, без племени, ни родни, ни семьи, воспитывался в детском доме. Как меня с ним судьба свела, сама не знаю. Одно скажу, если бы обнаружилась какая-то родня, то уж я бы знала, – Вельяминова замолчала, углубившись в воспоминания, потом спохватилась. – Вы убийцу моего сына уже нашли?
– Ищем, – коротко ответил Серёга.
Женщина вздохнула с каким-то надрывом и поднялась. При ней, кроме старой сумочки оказался чемоданчик.
«Наверное, платок чёрный прихватила и платье траурное», – подумал Серёга. Эта женщина напомнила ему актрису советского кино Майю Булгакову из фильма «Цыган». Всё в ней находилось в противоречии, и нельзя сказать точно красивая она или так себе, добрая или себе на уме, искренняя или в душе радуется, что квартира теперь ей достанется.
«Нет, – поправил он себя, – печалится совершенно искренне».
Полицейский назначил Вельяминовой встречу на утро, а сам отправился осматривать машину. Феррари красного цвета, светлый, кожаный салон – тачка и правда могла вызвать тайную зависть у коллег. Да не только у коллег. Шапошников и сам был бы не прочь погонять на такой по ночному городу да с Ниной, а потом с визгом тормозов остановиться у ресторана, следом ловко выскочить, распахнуть перед женой дверь и вытащить из-за спины букет алых роз. Серёга уселся в машину и усмехнулся дурацким фантазиям – дорожный просвет у этого автомобиля такой, что пока подъедет к даче, всё брюхо обдерёт и бампер покорёжит, да и с ребёнком усаживаться не совсем удобно, и коляску некуда поставить. А розы и без особенной причины можно принести, да и они ни к чему – на дачном участке зацвели душистые флоксы и георгины. С такими мыслями Шапошников обшарил весь салон, но не нашёл ничего интересного, лишь в бардачке полупустая пачка сигарет «LM», квитанции за оплаченные штрафы, да пара дисков, наверное с музыкой, мелькнуло в голове. Он сложил это всё в целлофановый пакет и отправился во двор, куда вела дверь чёрного входа студии. Шапошников прикинул расстояние от студийного выхода до дома напротив. Рассмотреть хоть что-то ясно возможно лишь с первого этажа, только двух подъездов, потому что другие закрыты волейбольной площадкой, и из тех квартир, чьи окна выходят во двор. Полицейский помнил, что свидетелей из этих подъездов не оказалось. Он посмотрел на часы. Время показывало пять часов двадцать минут, люди уже возвращались домой с работы. Можно рискнуть и ещё раз пробежаться и поспрашивать жильцов. Убийство произошло вечером, в тот момент, когда семьи садятся за стол ужинать, начинаются сериалы и интересные передачи по телевизору. В это время его разведку, состоящую из любопытных пенсионерок, сдувало с дворовых скамеек к телевизору для того, чтобы страдать вместе Хосе Рамосом, Луисом Альберто и просто Марией. Выбранные квартиры он обходил без особой надежды, но всё-таки хотел окончательно убедиться, что свидетелей нет. Так оно и получилось, но не совсем. Серёга знал, что удача никогда не придёт, если её не выстрадаешь, пока окончательно не разочаруешься и почти не потеряешь веру в успех. Так пол