Петрищев ладонью стёр ухмылку.
– Ох, не к добру эта свобода. Ты видел, как он смотрел на жену этого турка?
– Да тьфу на тебя! – засмеялся Серёга. – Придумаешь тоже!
– Придумаю, не придумаю, а только турок укатил в Стамбул, а она здесь осталась! Я позвоню позже, позову, как будто пива попить.
Немного помолчали, думая о своём.
– Хорошо хоть начальство руки не выкручивает. Ты читал газеты? – Шапошников кивнул в сторону своего стола. – Посмотри, утренние, по дороге купил. Студия из Вельяминова слепила символ свободы. Герой за правду положил свою жизнь.
– Это понятно. Они хотят использовать резонансное убийство в целях пиара, тем более это их корреспондент.
– Ещё Новоскворецкая разместила анонс в газетах и на сайтах в интернете. Похороны завтра. Ты поезжай, покрутись, посмотри, кто придёт, какая реакция. Прощание пройдёт в траурном зале рядом со «Смоленским православным кладбищем». На поминках побудь обязательно. Сам знаешь, подвыпивший народ разное болтает, – резко зазвонил телефон. Шапошников вздрогнул от неожиданности, потом схватил трубку. Через несколько секунд отключился с кривой физиономией. – Вспомни г-но, оно и всплывёт! – Серёга взял со стола папку. – Шеф вызывает. Ты пока пошелести по поводу телефонов.
Шапошников вышел, а Петрищев в душе перекрестился, что это не он отчитывается перед начальством.
«Огради от царского гонения и царской милости», – подумал полицейский.
О невыносимом характере начальника ходили разные разговоры в курилках. С ним, даже случайно, встречаться особенного, добровольного желания подчинённые не имели. Но, к удивлению товарища, Шапошников вернулся быстро.
– Короче, налоговая служба вышла на шефа. Они узнали, что дело об убийстве Новоскорецкого находится у нас, – прямо с порога затараторил Серёга. – Этот бизнесмен несколько лет вёл двойную бухгалтерию. Через налоговую проходила лишь малая часть всех сделок. Они вели его долго, и вот он уходит на тот свет, спросить больше не с кого. Остаётся только жена, которая по документам является совладелицей всего имущества. Новоскворецкий, вероятно, почувствовал, что им интересуются, и решил убежать от налогов. Продал бизнес, и я больше чем уверен, что денег его на счетах нет. Большой вопрос с шикарным домом. Если Новоскворецкий не успел избавиться от недвижимости, то заберут налоговики в счёт погашения долга. Приедут приставы и опишут имущество. Вот и вопрос: кто так вовремя избавился от Новоскворецкого? Правильно мыслишь! Вдова!
– А ей, какой резон? Она ничего не получает.
– А может она не знала о том, что затеял её муж, или наоборот знала и решила мужа грохнуть, пока он всё за границу не вывез, – Шапошников глянул на часы. – Мне надо бежать. Один старик, сосед, кажется, видел убийцу Вельяминова, он поможет составить словесный портрет. Увидимся позже.
Художник – пожилой, седовласый мужчина ждал полицейского возле павильона по ремонту обуви на Гражданском проспекте. Он работал преподавателем художественного училища, и частенько оказывал подобные услуги строгим товарищам в форме. С утра, убегая на работу, он не успел позавтракать и сейчас, зная, что составление портрета займёт минимум часа два, он, в небольшом киоске, купил то ли у турка, то ли у узбека горячий, завёрнутый в тонкий лаваш шашлык. Художник был противником перекусов на ходу, да и язва иногда давала о себе знать, но сегодня он решил нанести вкусный вред своему здоровью. Знал, что будет сожалеть потом, но ничего не мог с собой поделать, когда увидел крупные куски бараньего мяса с маринованным лучком. Он ещё дожёвывал остатки лаваша, как подъехала машина, из неё молодой, светловолосый парень махнул рукой и крикнул:
– Алексей Никодимович!
Художник рассеянно огляделся, словно проверяя, нет ли ещё Алексеев Никодимовичей поблизости, и поспешил к автомобилю.
Через двадцать минут они припарковались возле нужного подъезда. Шапошников двинулся первым, а следом засеменил художник. Возле безмолвных дверей топтались несколько минут, но никто не открывал.
– Может, никого нет дома? – выразил сомнение художник.
– Не может, – нахмурился Серёга. – Я предупредил, что приеду в это время. И хозяин инвалид, почти не выходит из дома.
Шапошников достал телефон и набрал номер, но шли только громкие гудки. Полицейский прильнул к двери и с удивлением понял, что где-то в глубине квартиры надрывались трели звонка. Он попросил художника подождать несколько минут, сам отправился в ЖЭК, который находился в следующем доме. Вернулся через несколько минут с выпившим слесарем. Тот недолго поковыряв в замке, отпер дверь со словами:
– Английский замок. Могли бы сами открыть, например пластиковой карточкой. Нет, от дела надо оторвать.
– Знаем мы твоё дело важное, застольное, – пробурчал Шапошников. – Подожди, не уходи пока.
Полицейский прошёл в квартиру и то, что он там увидел, повергло, видавшего виды опера, в шок. Они находились на кухне. Татьяна всё в той же майке и спортивных штанах, с распущенными волосами сидела на полу, привалившись безвольной куклой к дверце шкафа. Ей нанесли множество ранений в живот заточкой или острым ножом. Отец Михаил Степанович развалился в своём кресле. Похоже, он пытался встать, чтобы защитить дочь, но чья-то рука полосонула по горлу всё темже орудием. Стоял запах крови, а пол блестел бурыми, уже подсохшими пятнами.
– Господи Иисусе!
Шапошников обернулся на голос и увидел бледного художника. Тот стоял, вытаращив глаза, одной рукой прижимая к животу портфель, другой закрывая рот. Потом несчастный повернулся и бегом выскочил из подъезда. Шапошников вышел следом, чтобы вызвать оперативную бригаду и услышал, как бедного Алексея Никодимовича натужно выворачивает наизнанку. Серёга вспомнил свой ночной кошмар. Ему мучительно захотелось курить, внутри всё клокотало ненавистью и злобой.
«Сука, найду, на куски порву», – пообещал себе Шапошников.
Он тяжело задышал, хотелось завыть по-волчьи, заорать от бессилия. Как он мог оставить одних этих беззащитных людей! Почему он не позаботился о них?! Во всём виновата его самонадеянность и беспечность!
Через десять минут в квартире было не протолкнуться. Но Шапошников уже про себя знал, что у убийцы есть наколка на правом предплечье – кинжал обвитый змеёй. Вскоре к нему подошёл эксперт:
– Всё произошло примерно так: их убили ночью. Около десяти часов назад. Очень похоже, что орудие убийства то же самое, которым убили корреспондента Вельяминова. Да и манера такая же. Убийца пришёл, когда хозяева ещё не спали, дверь открыли без опасений. Под каким-то предлогом женщина прошла с ним на кухню. Там он ударил её ножом, аккуратно усадил на пол, чтобы не создавать шума. Но мужчина что-то услышал и прикатил на коляске. Хозяин видимо пытался встать, и чтобы он не закричал, убийца разрезал горло. Натекло много крови. Преступник выключил свет, захлопнул дверь и тихо вышел. Автомобиль он, вероятно, оставил за углом, потому что соседи не слышали мотора или хлопающих дверей в это время. Посторонних отпечатков, кроме хозяйских в доме нет.
Серёга слушал, молча, он и сам всё понял, когда увидел кровавую картину. Но не это волновало его сейчас. Он прокрутил весь прошлый вечер с того момента, когда вышел из этого дома и поехал в Управление. Шапошников вспомнил, как разговаривал с дежурным и просил дать телефон художника для того, чтобы составить портрет предполагаемого убийцы. Крючком памяти он вылавливал точные фразы, которые произносил, находясь в дежурке про свидетеля без ноги и про первый этаж. Он так напряг свою память, что пот выступил на лбу и побежал между лопатками, но он точно вспомнил, кто находился в тот момент рядом и кто мог услышать этот разговор.
***
«Всё неправильно, так нельзя! – мысленно укорял себя Рафик, и сам себе находил оправдания. – А что такого я совершаю? Я только побуду недолго рядом, приглашу на экскурсию».
Он сам не знал, что произойдёт дальше, о чём надо говорить в тех случаях, когда ухаживают за женщиной. Он забыл, как это делается, как давно это было! Да он и не ухаживает, он гостеприимный хозяин города, и хочет… Только в глубине души знал, чего желает, и о чём мечтал все эти дни, как увидел её первый раз. Рафик так давно был женат, что острое, ароматное чувство любви притупилось примитивным, обыденным запахом борща и кондиционером для стирки белья. И вдруг что-то сначала совсем неуловимое, эфирное проникло сквозь его защитную ауру, сквозь ментовскую кобуру и толстую шкуру. В какой-то момент он понял, что не может противиться и назад дороги нет. Рано утром Рафик остановился возле отеля «Бельведер», поднялся по пустым лестницам и тихонько постучал в дверь. Наташа в тонкой майке, лохматая и заспанная открыла и испугалась:
– Что-то случилось?
– Ничего. Я хочу пригласить вас на Валаам.
– Вы что с ума сошли? Сколько времени?
– Шесть утра. Если вы снарядитесь быстро, то к обеду мы будем на месте.
Наташа зевнула, потёрла глаза, потом как будто поняла, что стоит в тонкой, короткой майке, скрестила руки на груди и пробормотала:
– Подождите меня в низу. Я скоро буду.
Она закрыла двери и села на кровать. Поехать на Валаам – об этом она даже мечтать не могла, во всяком случае, отправиться туда одной никогда не решилась. А тут такое предложение.
«Да что я думаю! Человек искренне предлагает!»
Задней мыслью она догадывалась, что такие предложения не делаются из соображений галимого альтруизма, но Наташа предпочла об этом не думать, во всяком случае, сейчас. Она усмехнулась про себя:
«Становлюсь похожей на Скарлетт О,Хару: «Об этом я подумаю завтра», так кажется, она рассуждала».
На сборы ушло минут сорок, но Рафик уже места себе не находил, он ёрзал сидя на маленьком диване в холле гостиницы и думал, что делать, если она не выйдет. Снова подняться в номер или повернуться и уехать от греха подальше. Он выпустил незаметно воздух и сотворил улыбку, когда женщина спускалась по лестнице. Мужчина перехватил небольшую сумку из её рук и увлёк к машине.