– Вера Афанасьевна, – указала женщина с гранатами на соседку с автоматом, а потом на себя: – Зоя Павловна.
И после минутного молчания добавила:
– Ну, что застыли, аки фонарные столбы в поле? Давайте, присаживайтесь. Чаем, что ли, угостим. Да не стесняйтесь вы так. Последний раз живем… по крайней мере, мы. А вам, я так понимаю, позарез нужно отыскать своих детей?
– Ага, – кивнул Прохоров, сел сам и жестом показал дочери, чтобы тоже присела. После добавил: – Хотелось бы поподробней узнать о том уроде, что без спросу детей забирает и убивает их матерей. Есть у меня к нему пара вопросов личного свойства.
– Я подозреваю, – ухмыльнулась бабушка Зоя, с шумом отпивая чай из алюминиевой кружки, – что не у тебя одного скопились к нему вопросы. Правда вот спрашивать некому. Посему тебе и бал править. Ну, давай, Афанасьевна, объясни чистым русским нашему человеку все. И поподробней. Внешность, привычки, цели, мотивацию…
– Итак, слушайте, – тут же приступила вторая бабушка к рассказу, внимательно вглядываясь в глаза Михаила Прохорова.
Начала старушка издалека, с того момента, как пришлый врач сбежал с города с несколькими бунтовщиками, разбив автомобилем ворота, надежно оберегавшие вместе со стенами жителей города от диких животных. И на защиту Юрьева пришлось выйти всем, кроме детей. Когда наступило утро, в живых не осталось никого из оборонявшихся. И тогда пришел он. Рыжий здоровенный мужик, называющий себя святым отцом. Черноморов Василий Степанович – так он им представился. Поделил детей на нормальных и мутантов, а на старушек даже не взглянул. Они ему были без надобности. Потом сказал, что везет детей куда-то в безопасное место, только не уточнил, куда и для каких целей.
– Ну, это мы выясним, – заявил Михаил, стукнув кулаком по столу. – Следы от траков своего бульдозера ему никак не скрыть, да похоже, он не очень-то и собирается. Ведь, как я понял, он нигде не оставляет взрослых, чтобы те не пустились за ним.
– А ты как же? – Зоя Павловна прищурилась и пристально посмотрела на Прохорова.
– А мы на охоте были, – развел тот руками, – когда все случилось, и жены, наверное, заявили ему, что из взрослых больше нет никого. Только так я могу объяснить, что этот Черноморов не дождался нас.
– Наверное, – согласно кивнула Вера Афанасьевна и тяжело вздохнула. – А нас он посчитал слишком старыми для сопротивления. Впрочем, он прав. Мы не способны тащиться куда-то дальше этих стен. И наш конец близок. Вот только подростки, в которых он разглядел мутантов, пустились следом за ним этим утром, и я боюсь, они совсем еще зеленые. Как бы не приключилось чего нехорошего. Сердце за них болит.
– А это… остались у вас еще автомобили? Вы же говорили, что кто-то уехал отсюда.
– Увы, – развела руками бабушка Вера. – Было всего два на все поселение. Один угнали, второй забрали охотники, чтобы догнать беглецов.
– Но у нас еще есть кони! – тут же вставила Зоя Павловна, в ее глазах появился нехороший блеск, а уголки губ полезли вверх в ухмылке.
– С ума сошла, старая? – ахнула баба Вера. – К ним подойти страшно, не то что ехать.
– Ой, да не трынди ты! Как наш конюх-то с ними справлялся? И в походы снаряжал, в телегу запрягал. А они что, не люди? Если глаза у коней зашорены, то справятся. Как пить дать, справятся! И к вечеру уже догонят наших детей, что утром ушли.
– Ой, сомневаюсь, Зой. Сомневаюсь!
– А вы не сомневайтесь! – отец вновь стукнул кулаком по столу. – Чем быстрее мы эту гниду догоним, тем скорее дети будут свободны. Показывайте, где у вас тут лошади! Мы с дочей ничего не боимся!
– А и покажем! – с каким-то вызовом сказала баба Зоя, допивая чай и поднимаясь. – Детям поможете?
– Обязательно! – серьезно ответил Прохоров, и Александра поняла, что на самом деле он клянется. Если уж Михаил с таким грозным видом что-то сказал, то он в лепешку разобьется, но обещание сдержит. И еще девочка смутно подозревала, что дети, которые начали преследовать Черноморова, и есть те, о ком говорил фантом в ее сне: «А в середине пути спасите двух странных детей. Они в западне, чудаку, приютившему их, не верьте! Если ослушаетесь, случится страшное!»
Смеркалось. Где-то вдалеке завыл серый падальщик. Старушки сидели за опустевшим столом, допивая холодный чай. Самовар уже совсем не парил, и не было сил и желания раздувать угли в его поддоне. Тьма постепенно сгущалась, и за пределами Юрьева в руинах собирались с последними силами мутанты, с таким трудом отбитые утром. Они непременно пойдут на штурм, и двум бабушкам нечего будет им противопоставить. Недолго продлится последняя битва. Обе женщины это отчетливо понимали. И обе вспоминали прошедшую не напрасно долгую жизнь. Ведь дожить до шестидесяти и семидесяти в то время, когда даже дети не доживают до десяти, – это уже достижение. А они застали и старые времена, когда мир процветал, и дети не мерли от неизвестных болезней и не рождались с лишними конечностями или рогатыми. Но раз уж последнему пристанищу бабушек, городу с почти девятисотлетней историей пришел конец, то пора белый свет покидать вместе с ним. Все равно здесь они уже все сделали. Детей родили и похоронили, мужей тоже. Осталось встретиться с ними. И где-то там, где ядерной катастрофы никогда не случалось, они вновь найдут друг друга и будут смотреть на мир, не тронутый войной, и обретут, наконец, покой.
– Ну что, Афанасьевна, махнем напоследок? – с хитрым видом спросила Зоя Павловна. Она протянула руку куда-то вниз и достала непочатую бутылку с мутной жидкостью. – Вот, берегла на праздник какой. А чем не праздник – наши похороны?
– А давай, дорогая, – махнула рукой Вера Афанасьевна. – Здоровой один фиг не помрешь!
Вой падальщика раздался ближе. Звери наступали, крались разрушенными улицами, старались незаметно подобраться к стенам, памятуя прошлую ночь, когда немало их сородичей полегло в битве. Кошаки, видимо, тоже собирались атаковать, но они – твари скрытные, лишним мяуканьем себя не выдадут.
Зоя Павловна разлила самогон прямо по чашкам и подвинула одну Вере Афанасьевне.
– Ну, давай, подруга! За нас, что ли? – сказала она, поднимая чашку.
– Нет, Зой! – покачала головой баба Вера, что в темноте было почти не видно. – Давай за Михаила! Пусть у него получится спасти детей! Ведь недаром он явился сюда?
– Наверное, само провидение его к нам послало! – кивнула баба Зоя. – Давай за него! И в последний бой. Звери уже близко.
– Очень близко, – прошептала бабушка Вера и выпила из чашки до дна. – За Михаила и детей!
– За них, родимых!
Кони были что надо: здоровенные, злые. Страшные зубы торчали из пасти, а копыта… таким копытам позавидовал бы любой лютый зверь, и, конечно же, побоялся бы приблизиться к лошади. Она бы просто размазала ими любую тварь, только раз наступив. Хорошо, что животные давно привыкли к запаху людей, иначе Михаил с дочерью ни за что не подошли бы к ним. Почуяв приближение чужих, кони забеспокоились и несколько раз клацнули совсем не конскими зубами у лица Прохорова, но властный голос Зои Павловны привел их в чувство:
– А ну, стоять! И не рыпаться!
– Ишь, разъярились, – потом уже сказала она Михаилу, – это они из-за нападения тварей так разволновались. Благо, конюшни крепкие, до коней не добрались. А то тут такая заваруха была бы…
Прохоровы попрощались с бабушками и после полудня уехали на буйных и своенравных жеребцах. Хорошо, что обзор по бокам животным ограничивали шоры, иначе почуявшие волю кони могли бы сбросить наездников. А так – рванули с места в карьер, словно их силой держали несколько дней в неволе, а внутри бурлил огненный котел, энергию которого некуда было девать. Как сказал Михаил: «Заводятся с пол-оборота. Целых десять лошадиных сил в одной лошади, каналья!»
Отец с дочерью до темноты покрыли гораздо большее расстояние, нежели успели бы пройти пешком. И стали всяко ближе к похитителям своих и чужих детей. Александра с непривычки намертво сжала поводья и расширившимися от страха глазами смотрела, как пролетают мимо деревья, а вдали скользят серые поля и полуразрушенные, испорченные непогодой деревни. Потом девочка немного пообвыкла и не вздрагивала всякий раз, когда конь издавал звук, больше похожий на рык, чем на конское ржание. Километр за километром дорога убегала назад, а впереди нескончаемой лентой, будто второпях брошенной кем-то на холмы, криво извивался все тот же серый асфальт. Казалось, ему не будет конца, если учесть, что страну раньше покрывала целая сеть дорог. Они разветвлялись, разбегались по окраинам, а потом где-то в совершенно невообразимом месте сливались вновь. И если бы не указатели, можно было оказаться в том же месте, откуда выехал.
Михаил же закипал все сильнее. Неадекватные действия этого мудака Черноморова, который почему-то силой забирал детей везде, где проезжал, разжигали в нем праведный гнев и желание расправиться с убийцей жен. Наказать за бессовестное и наглое самоуправство. А еще от коней, что неслись, будто пропитанные адреналином, мужчине передался азарт. Осознание собственной правоты словно расправило давно не раскрывавшиеся крылья, и ощущение внутренней силы возросло в разы. Прохоров все чаще подгонял животное, хотя этого и не требовалось: конь и так скакал во всю силу ног. Когда стало смеркаться, лошади проскочили мимо таблички «Елизарово». Еще пара минут – и проехали бы село, так и не остановившись.
Но только Прохоровы поравнялись с огромными силуэтами церквей, как Михаилу словно двинули по голове сковородкой. Показалось, что раздался звон, и голову пронзила странная боль, а вслед ей чей-то голос явственно произнес:
– Помогите!
Мужчина тут же осадил коня, которому пришлось нелегко: влажная, скользкая поверхность асфальта не дала ему быстро остановиться. Следом встала и Александра, которая тут же спросила:
– Ты тоже это слышал?
– Так же отчетливо, как и тебя, – кивнул отец. Фонарик, закрепленный на погоне куртки, светил в том направлении, куда отец поворачивал коня. И он-то и высветил высокую дверь храма с облезлой от краски поверхностью. – Только где нужна помощь? Нам не указали направления.