Но сейчас настроение было меланхоличным, и Прохоров просто молчал, вспоминая своих жен. Он надеялся, что души этих замечательных женщин, с которыми ему довелось разделить жизнь, кров и рождение детей, сейчас где-то там, среди звезд. И они свободны от тел и путешествуют среди бесконечных и красивых миров.
– Здорово, – наконец сказал мальчик.
– Точно! – согласился мужчина. – Я всегда любил звезды! Особенно когда был маленьким.
– У тебя был отец? – почему-то спросил Озимов.
– Конечно! Отцы у всех есть.
– Сомневаюсь, – возразил Руслан. Он помолчал, а потом добавил: – Я своего не знал.
– Я думаю, он у тебя был замечательным человеком! – Михаил положил большую ладонь на худенькое плечо мальчика и притянул его к себе. – Только вот многих достойных забрала с собой ядерная война. Верю и в то, что он не хотел уходить, но ему пришлось. И ты верь.
– Я его все равно не знал, – пожал плечами Озимов. – А тебя вот знаю. Ты тоже достойный человек.
– Хм, – Прохоров улыбнулся, глядя в темно-звездную даль. – Наверное, ты прав. Мои дети не жалуются пока что.
– Они у тебя хорошие, – согласился Руслан, – а у них есть ты. Можно спросить?
– Конечно, спрашивай! – Михаил готовился услышать что угодно, но то, что услышал, растрогало до слез.
– А можно, ты станешь и нашим отцом? – через секунду Озимов поспешно добавил: – Не! Мы не будем отнимать тебя у твоих детей. Но ведь, когда у тебя есть отец, и он такой достойный, как ты, это ж здорово? Будь хоть просто так отцом, ну… на расстоянии, что ли.
– Отец полка, – сказал Михаил в ночь, потом добавил: – Боже, что ты делаешь со всеми нами?
Мужчина крепко обнял Руслана.
– Конечно, я буду вам отцом. Какие проблемы? Я не только буду вам отцом понарошку, но постараюсь быть самым настоящим, взаправдашним отцом. Пойдет?
– У тебя получится, – улыбнулся Руслан. – Многие дети этого хотят. Я их спрашивал!
– Отлично! – согласился Прохоров, пытаясь осознать, насколько большую семью приобрел. – А теперь давай посмотрим на звезды и созвездия…
– А что это? Созвездия?
– Ну, это скопления звезд, – ответил Михаил. – Самое известное созвездие – Большая Медведица. Вон она! Видишь ковш? Не видишь? Да вот же семь звезд! Соедини их воображаемыми линиями. А? Что? Увидел? Молодчина! Вот это называется созвездие.
Они еще помолчали, потом мальчик тихо произнес:
– А я вижу созвездие Кати…
– Какой Кати? – не понял Прохоров. Он такого созвездия никогда в жизни не видел и не знал.
– Нашей Кати, что погибла, – Руслан задрожал от охвативших его чувств, потом показал на небо. – Смотри! Вот тут и тут соединить – платок, тут и здесь – платьице, а если здесь провести и тут соединить – воздушный шарик.
– И правда! Вижу, – согласился Михаил. – Но почему Катя?
– Она мне как-то рассказывала, – стал объяснять мальчик, – что очень любит воздушные шары. Просто обожает! Хоть и видела только на картинках. И вот однажды она увидела такой шарик в небе. Только квадратный. И бежала, бежала за ним! Пока не уткнулась в рыжего клоуна. В Черноморова! А он убил ее семью! Всю! А потом… убил ее! Это же несправедливо! Верно?
– Точно! – тихо подтвердил Прохоров.
– Как думаешь? Это она там? – Озимов показал пальцем в только что придуманное созвездие. – Ищет свой шарик?
– Я порой думаю, – медленно заговорил мужчина, – что мы все достойны звезд. Но самые достойные всегда оказываются там. Кто зачем. А вот Катя – чтобы поймать шарик! Давай так и назовем созвездие? Катя и шарик? Ведь у нового мира должны быть свои новые созвездия…
– Давай, – согласился Руслан. – А я каждую ночь буду сюда ходить и… разговаривать с Катей! Ведь ей одной там так одиноко!
– Мы все сюда будем иногда приходить, – тихо добавил Прохоров. – Чтобы разговаривать с такими далекими теперь близкими.
Мальчик тихонечко запел срывающимся голосом:
Мы с тобою будем навсегда
Вместе, рядом, все это навечно!
Вдруг случится какая беда?
Изживем мы беду беспечно:
Я тебе помогу, а ты – мне!
Я тебя поддержу безвозмездно,
Ну а ты мне подаришь букет
Нежной, дружеской, «нашей» песни…
Навсегда, навсегда, навсегда!
Навсегда мы с тобою вместе,
И пусть даже умрут города,
Мы друг другу поем эту песню.
Навсегда, навсегда, навсегда
Мы скуем сердца наши покрепче,
Нас минует любая беда,
И о смерти не будет и речи…
Мы с тобою будем на века
Неразрывно связаны вместе.
Все равно, что такое судьба,
Посмеемся над нею песней.
Даже если жизнь разлучит,
Ты иль я будем помнить о связи:
Где-то там, среди звезд, мирно спит
Друг из детства, убитый мразью…
Как ни скорбно сидеть и смотреть,
Но судьба подарила мне звезды.
Небеса твоим голосом будут петь,
А созвездия – отражаться в слезах.
Я иль ты будем вместе смотреть —
Ты со звезд, я ж – с Земли. Бесконечность…
И вместе с тобой будем петь
О том, что дружба бывает вечной.
Навсегда, навсегда, навсегда!
Навсегда мы с тобою вместе,
И пусть даже умрут города,
Мы друг другу поем эту песню.
Навсегда, навсегда, навсегда
Мы скуем сердца наши покрепче,
Нас минует любая беда,
И о смерти не будет и речи…[16]
Обычный, ничем не примечательный день. Только проснулся после суточной работы, налил кофе и уткнулся в компьютер, не понимая, что от него хочу – слишком утомительная для мозга суточная работа. Какое-то время сидел, пялился в намалеванный на обоях монитора дивный морской пейзаж и, наконец, развернулся и посмотрел в окно.
Вечерело. Окна выходили на запад. Быстро несущиеся по алому небосклону рваные тучи будоражили воображение, а ярко-красное предзакатное солнце словно растопило горизонт, окрасив и тучи, и землю в алые тона. Само солнце было похоже на ярко-красный раскаленный газовый шар, вырвавшийся из недр неимоверно жаркой печки и готовый вот-вот окунуть землю в огненный котел расплавленного вещества.
Очень красиво, подумалось мне. И не будь я писателем-фантастом, если б не узрел в открывшейся картине атомный взрыв, слизывающий огненным жаром быстрорастущей плазмы нашу землю. Как символично, подумалось вдруг. Огненное око ядерного апокалипсиса раскрывается как раз на западе: оттуда всегда веяло угрозой. Как глаз Саурона, как… Но не в этом дело.
Мне вдруг представилось, что если «вот-прямо-сейчас» наступил он – так часто описываемый многими, да и мной (чего лукавить?), – Армагеддон? Что я буду делать в таком случае?
Воображение заиграло яркими красками, наконец разбудив мозг окончательно.
Я слишком явно понял, что не знаю, как будут развиваться стремительные события часа «X». То, что события будут стремительными, не вызывало сомнений. Ужас сковал мои члены. И я завороженно уставился на удивительно дивный и страшно-похожий на реальный ядерный взрыв пейзаж.
Неужели вот так и сгорю в пожаре, сидя на компьютерном стуле и глупо пялясь, как бушующая за окном энергия пожирает все на своем пути? Сносит здания, плавит камни и сжигает леса, высушивает целые водоемы и превращает воду в радиоактивный пар. Как огромный шар на глазах распухает, проглатывает все на своем пути и быстро-быстро приближается ко мне. А я глупо улыбаюсь и продолжаю смотреть, отказываясь верить в сюрреалистичную картину, и что скоро тоже превращусь в пепел, который потом смешается с пеплом всего сущего, разнесется ветром и посеется где-нибудь в совершенно невообразимом месте.
Хотел бы я стать пеплом? Увы, как-то не очень. Как и миллионы, миллиарды людей по всему свету. А что мы могли? Мы – маленькие люди на несравненно огромной Земле? Разбегаться, как блохи, в стороны от гигантской ядерной мухобойки? Ну да, наверное, если успели бы. Не так-то просто опередить смерть, несущуюся с громадной скоростью. Вернее, невозможно. Так, ладно, думал я, а что если бы мне посчастливилось не увидеть ядерного ока? Допустим, они открылись бы в другом месте нашей необъятной страны? А меня не задело бы…
Э, нет! Ядерная война задела бы всех! На всех уровнях социального устройства, и жизнь изменилась бы, если вообще осталась, кардинально. Затронуты оказались бы все. Даже ничего не ведающие жители Новой Зеландии или того же Перу. Им бы, живущим вдалеке от грозных и самоуверенных, обладающих атомным оружием цивилизаций, тоже досталось. Ведь планета – один организм, и воздушные или водные массы в конечном итоге разнесли бы радиацию по всей земле. А также пепел миллионов людей, принявших первый удар на себя. Не получилось бы отсидеться даже в Антарктиде, да у нас, простых обывателей, и нет такой возможности. И тогда б миллиарды, триллионы серых частиц разнеслись бы по миру, заражая чумой нового атомного века всех остальных…
Это к чему я? Да к тому, что случись нечто подобное, я, наверное, как и многие, просто не знал бы, что делать. Одно дело – красиво рассуждать на бумаге, другое – оказаться на месте событий. Да, конечно, я скорее повел бы себя как один известный герой – «еще бы побарахтался», но «долго ли?» – вот вопрос.
Сидя в удобном компьютерном кресле и разглядывая убывающий закат, я все глубже погружался в неестественное для меня уныние и горечь. Я уже почти чувствовал всеми фибрами тела весь ужас оцепенения, который охватывает человека, когда он видит надвигающуюся неминуемую беду, какой бы она ни была, – цунами, оползень, лавина. Да что лукавить – иногда и в простом автомобиле страшно, когда перед тобой кто-то резко тормозит, и ты чувствуешь, что еще чуть-чуть, вот-вот, и не успеешь… А тут… Ядерный взрыв перед глазами (если, конечно, учитывать, что самой вспышки не видел – иначе б ослеп) – какая реакция? Ужас, неимов