— Он такой милашка, — говорит мне Джоси в то время, как мы строим самодельную калитку из гибких веток деревьев, старых занавесов приватности и обрывков веревки. В задней части племенной пещеры есть небольшая пещерка, которая не используется, и она будет служить загоном для маленького двисти. — Хотя он очень кусачий.
— Вот поэтому-то я назвала его Чомпи*. Или ее. Я не уверена, мальчик это или девочка. — У Чомпи чересчур много шерсти, и он слишком сильно изворачивается, чтобы я могла проверить его гениталии, поэтому мы выбрали милое бесполое имя. А еще Чомпи три раза укусила меня, дважды — Джоси, и один разок Фарли. Он, несомненно, кусака.
*Прим. с английского: chomp — укусить, грызть, жевать, чавкать, разжевывать итд.
Пока мы крепим затвор калитки, маленький двисти скачет по своему стойлу, все обнюхивает, после чего проверяет, что это такое, несколько раз прикусив своими зубами. Он грызет кожаные покрывала, которые я положила ему, охапку скудных листьев, которые Фарли собирала всю вторую половину дня, и все остальное, к чему приближается.
— Ну и что ты будешь с ним делать? — спрашивает Джоси. Она протягивает пальцы через хлипкую калитку, и Чомпи подбегает, облизывая ее пальцы, издавая горестное блеяние. — Похоже, он проголодался.
— Ну… думаю, буду приручать. Лошадь может оказаться очень даже полезной.
— И все-таки он больше похож на оленя, скрещенного с бобтейлом, — задумчиво говорит Джоси. Она оглядывается на меня. — Хэйден бесится из-за него.
— Да пусть бесится. Мне плевать. И тебя тоже не должно волновать.
— А меня и не волнует, — тут же заявляет она. — Просто я знаю, что меньше всего ты хочешь выводить кого-либо из себя.
Она права, но меня почему-то гнев Хэйдена совсем не беспокоит. Во-первых, он всегда раздражен, и появление Чомпи ничего, по сути, не изменило. Ну, и еще Хэйден не проявлял ко мне ни малейшего интереса, поэтому рядом с ним я чувствую себя в полной безопасности. Салуху я тоже доверяю. Он бы не подарил мне малыша двисти, если б подумал, что это поощрило бы остальных к плохим поступкам.
Я оглядываюсь на костер и вижу, что там между своим отцом Борраном и старейшиной Вадреном сидит Салух. Они держат в руках острия копьев и, спокойно беседуя, затачивают их. Взгляд Салуха направлен на меня, а не на его копье. Даже сейчас он наблюдает за мной своими напряженными, блестящими глазами. Меня бросает в дрожь, и я поворачиваюсь обратно к своему маленькому питомцу.
— Мне нужно его покормить.
Все, что угодно, лишь бы отвлечься от того факта, что целенаправленное внимание Салуха заставляет меня чувствовать себя неуверенно.
Двисти питаются тонкими, жесткими растениями, которые умудряются расти на в основном пустынных холмах и долинах среди гор, которые мы называем своим домом. Но я выросла на ферме, и знаю, что, при отсутствии мамы, детенышей травоядных животных — таких, как жеребят и телят — можно кормить теплым пойлом. Я раздавливаю одну не-картофелину и добавляю воду до тех пор, пока она не представляет собой кашу. Я ввожу его в мочевой пузырь, который используется, чтобы носить воду, и отрезаю его конец, а Фарли придерживает Чомпи в то время, как я кормлю его. Требуется много времени, но нам удается заставить его немного поесть, и, когда он накормлен и возвращается в свое стойло, он намного спокойнее.
После целого дня, проведенного, присматривая за ним, и в мыслях о Салухе, я совсем без сил. Когда Фарли просит меня о том, чтобы разложить ее шкуры перед загоном, чтобы она могла бы присматривать за маленькими двисти, я с радостью соглашаюсь. Я готова забраться в свою собственную постель и хорошенько отоспаться.
Но даже лежа в постели, я продолжаю думать о Салухе и о том, что принесет завтрашний день. Я панически боюсь, что слечу с катушек и ему от меня достанется. От одной мысли о поцелуях я начинаю задыхаться, а когда закрываю глаза, то практически ощущаю покрытую галькой, оранжевую кожу на своей. Меня начинает трясти, тошнота подкатывает к горлу. От этих воспоминаний никак не избавиться, а мне бы хотелось, чтобы это произошло.
Я бы все отдала, только бы стать свободной.
САЛУХ
Когда утром Ти-фа-ни выходит из своей пещеры, ее глаза пусты и несчастны. Темные круги говорят о недосыпании, и я переживаю, не передумала ли она. Я тоже этой ночью плохо спал, но это было из-за того, что у меня член всю ночь стоял от самой мысли о том, что утром смогу прикоснуться к ней. Даже храп Хэйдена не мог отвлечь меня от мыслей о ней, ее нежной коже, ее пышном теле.
Но она не пришла, дабы заявить мне, что передумала. Улыбнувшись мне едва заметной улыбкой, она проверяет своего маленького двисти и передвигается по пещере, словно это был любой другой обычный день. Краем глаза я наблюдаю за ней, и тогда, когда терпеть уже не могу, я подхожу к ней. Она у пещеры двисти, тихо разговаривает с Фарли. Фарли не говорит на человеческом языке, но они довольно неплохо общаются, и совершенно очевидно, что Фарли очарована маленьким существом.
Ти-фа-ни оглядывается на меня и одаривает меня слабой, усталой улыбкой.
— Фарли вместо меня присмотрит за Чомпи, пока мы будем собирать травы.
— С тобой все в порядке? — она плохо выглядит.
— Просто кошмары, вот и все. — Улыбка не достигает ее глаз. — Я в порядке.
— Тогда я горю желанием собирать с тобой травы, — говорю ей спокойно. Ложь, слетевшая с моего языка, кажется неприятной, но если она так хочет это называть, так тому и быть.
Фарли, сжимая руки, смотрит то на меня, то на Ти-фа-ни.
— Вы что, собираетесь поймать еще комплектов двисти?
— Нет, — отвечаю я ей тихо. — Мы должны убедиться, выживет ли этот, прежде чем можно будет захватить еще. Мы с Ти-фа-ни идем собирать травы.
На юном личике Фарли застывает выражение замешательства.
— Ты что, будешь собирать травы? Но ты же охотник.
— Сегодня я сборщик трав, — заявляю я ей. — Ты присмотришь за существом Ти-фа-ни?
Она радостно кивает головой.
— Он меня больше не кусает. Это хороший знак.
— О чем это вы оба тут разговариваете? — спрашивает Ти-фа-ни.
Я перехожу на ее язык.
— Фарли желает нам удачи в сборе трав и с радостью присмотрит за твоим существом.
Улыбнувшись Фарли, она уходит в свою пещеру.
— Сейчас возьму свой плащ. — Мгновение спустя она возвращается, и с головы до пят закутывается в теплые шкуры. — Я готова.
— Давай пойдем, чтобы добраться вовремя. — Я поворачиваюсь к Фарли, но она хмуро смотрит на нас. — В чем дело?
— А ваши корзинки для трав? — спрашивает Фарли. — Они вам что, не нужны?
А, ну да. Я поворачиваюсь к Ти-фа-ни.
— Фарли спрашивает, где корзины для трав.
— О! — ее личико покрывается чарующующим человеческим румянцем, и она бежит обратно в свою пещеру. Мгновение спустя она выходит с двумя корзинами и сует одну мне в руки. — Мне так неловко.
— Не стоит, — говорю я ей. — Твои мысли сейчас в другом месте.
— Можешь повторить это еще раз, — бормочет она себе под нос.
— Твои мысли сейчас в другом месте, — послушно повторяю я.
Она лишь вздыхает.
— Это была риторическая просьба.
Слова для меня совершенно непонятны. Я окидываю ее удивленным взглядом, а она отмахивается от меня рукой, мол, пустяки. Ну ладно. С корзиной в руках я вместе с ней выхожу из пещеры.
Для ша-кхаев, чтобы добраться до пещеры, которую я приготовил, — это всего лишь короткая прогулка пешком; у нас шаги широкие, и мы неплохо справляемся со снегом. Однако для моей человеческой спутницы на это уходит больше времени. Шаги Ти-фа-ни короткие, и ей приходится стараться изо всех сил, так как при каждом шаге она проваливается в глубокий снег. Я замедляю свои шаги, чтобы она могла идти в ногу со мной, но я переживаю, что сделал скверный выбор. Может, стоило выбрать что-нибудь поближе к пещерам? Мне вовсе не хочется, чтобы она была слишком измотана для того, чтоб потренироваться со мной в спаривании ртами. Но она не жалуется по поводу прогулки, и я этим доволен; она сильнее, чем выглядит.
Впереди показывается вход в пещеру, и я указываю на него Ти-фа-ни.
— Вчера днем я принес шкуры, так что нам будет удобно. Давай я пойду убедиться, не ждут ли нас там хищники.
— Хищники? — спрашивает она настороженным голосом. Она плотнее затягивает свой тяжелый меховой плащ.
— Иногда случается, что мэтлаки прячутся в наших охотничьих пещерах. Они опасны, когда загнаны в угол. — Обычно они убивают всех, на кого натыкаются, потому что им не нравится запах ша-кхай. — Подожди здесь.
Кивнув головой, она забирает из моих рук корзину. Я вынимаю из ножен один из своих костяных ножей и приближаюсь к пещере. Внутри все в порядке, шкуры, которые я принес, нетронуты, и я взмахом руки показываю ей идти вперед. Ти-фа-ни входит в пещеру, и она настолько маленькая, что ей не нужно нагибаться, как мне, чтобы войти внутрь.
— Она крохотная, — говорит она с удивлением в голосе.
Я рычу, соглашаясь.
— Слишком маленькая, чтобы использовать его в качестве убежища для охотников, и слишком близко к главным пещерам. Но она идеально подходит для наших нужд.
Света, проникающего через вход, вполне достаточно, чтобы можно было видеть. Я не приносил сюда ни свечу, ни средства для разведения костра, так как к ночи нас здесь уже не будет. Пещера недостаточно теплая для нечто подобного, и она небезопасна для Ти-фа-ни.
Она ставит корзины у входа, но вперед не идет. Значит, она нервничает.
Я должен устроить так, чтобы ей было удобно. Я снимаю свой плащ и бросаю его в сторону, так как сейчас, когда я укрылся от ветра, стало слишком тепло. Затем я расстилаю шкуры, чтобы устроить ей прекрасное уютное гнездышко. Жестом рукой я указываю на них.
— Присядешь?
Она широко распахивает глаза, однако так и делает. Она зажимает свои маленькие человеческие ладошки между коленей и оглядывается вокруг, словно хочет смотреть куда угодно, только не на меня. Она нервничает. Я тоже. Я хочу сделать все правильно. Хочу погрузить ее в блаженство и заставить ее забыть тех, кто издевался над ней.