— О, ну…, — ее губы образовывают маленькое, пухленькое «О». — Я… я должна признать, что все до конца еще не продумала. Ну, мы могли бы потренироваться в поцелуях.
Спаривание устами, которое так любят люди? Мой член тут же твердеет, и вся моя выдержка уходит на то, чтобы не излиться на пол, прямо перед моей будущей парой от одной мысли о том, что, накрывав ее рот своим, я трахаю ее своим языком.
— Ша-кхаи не целуются.
— Но возможно, тебе захочется научиться, — произносит она и, отвернувшись, перемешивает свое месиво в очередной раз. — Вдруг ты создашь пару с человеком?
Неужели ей нравится подобная мысль? Из человеческих девушек остались лишь Джоси и Ти-фа-ни. Так неужели она говорит о себе?
— Тогда мне хотелось бы угодить ей.
— Конечно, речь идет о куда большем, чем поцелуи. Есть еще… прикосновения. И ласки, — прикусив губу, она вздрагивает. — Мне… надо бы попрактиковаться во всем этом.
Ее лицо отвернуто, взгляд отведен, но по ее сгорбленным плечам сразу видно, что она вернулась в то ужасное место. Все мое тело напрягается от желания утешить ее, но я знаю, что моим прикосновениям не будут рады. А это, вместе с ее съеживанием, и есть мой самый большой страх — что если Ти-фа-ни возненавидит мои прикосновения, потому что другие воспользовались ею? Мысль об этом просто убивает меня.
— Я все еще не решил, — рявкнув ей, я штурмом вылетаю из пещеры. Мне надо срочно уйти, пока она не испугалась еще больше, иначе моя потребность обнять ее и утешить станет непреодолимой.
Я не знаю, что мне делать. Мне нужен совет. Аехако отправился на охоту, а многие другие самцы никогда не имели свою пару. Есть Химало, но вряд ли он делает счастливой свою пару Айшу. Он не тот, к которому стоит обращаться за советом.
Однако есть кое-кто, кто приходит на ум.
* * *
Когда я просыпаюсь на следующее утро, Таушен хвастается Хэйдену.
— На сегодня я уже выиграл два красных семечка, и никому больше не удалось выиграть хотя бы одно. — Он с гордостью сует их под нос угрюмому охотнику. — Я получу время побыть наедине с Ти-фа-ни, и тогда она начнет мне резонировать!
Взбесившись, я вылезаю из своих шкур. Даже после того, как я снаружи облегчаюсь и на завтрак разделываюсь с куском вчерашнего копченого мяса, я все еще сержусь. Я должен отправиться на охоту. Поймать какую-нибудь дичь. Собраться с мыслями и прояснить голову от переживаний о Ти-фа-ни и самцах, которые без конца ее обхаживают. Да плевать, что они бегают за ней. Она будет резонировать мне. Она станет моей парой, и все их глупые семечки не будут иметь никакого значения.
Я возвращаюсь в пещеру, чтобы забрать копье и вижу Таушена, зашедшего взять сети. Он улыбается мне.
— Ухожу, чтобы поймать в реке самую крупную кес-рыбу! Пожелай мне удачи, чтобы я вернулся домой с третьим семечком.
Я прищуриваю глаза. Мне вовсе не хочется, чтобы ему улыбнулась удача. Но он в хорошем настроении и в предвкушении успеха и, не обращая внимания на мое молчание, направляется на сбор с остальными на их дневное состязание.
Хэйден смотрит на меня, скривив губы.
— А ты что не присоединяешься к их забавам, чтобы выиграть расположение самок?
Я качаю головой.
— У меня есть чем заняться.
— Ты прохлаждаешься без дела, — говорит он, куском кожи более жестко затягивая наконечник копья, после чего поднимается на ноги. — Тут много ртов, которых нужно прокормить, и с каждым днем их все больше. Мы не можем тратить время на то, чтобы все в этой пещере размазывали сопли и хандрили из-за того, нравятся ли они самкам или нет.
Так вот, значит, чем я занимаюсь? Я смотрю на Хэйдена, присевшего, чтоб завязать ремни на сапогах. Мы с ним мыслим одинаково: ухаживание — это ничто иное, как глупость, потому что резонанс — это единственное, что имеет значение. Но мне было предложено невероятное искушение, и я не знаю, достаточно ли я силен, чтобы продержаться до тех пор, пока мой кхай настигнет мое сердце.
— На кого ты сегодня охотишься? — спрашиваю я его. Я составлю компанию Хэйдену и обсужу свою проблему с ним. Хэйден уже пережил зов резонанса. В прошлом у него была самка. Он более сведущ. — На снежных кошек? Пернатых зверей?
— Двисти.
Я корчу лицо.
— Многовато двисти.
Мне вспоминаются слова Ти-фа-ни. Ей нравятся эти животные, и она не обрадуется услышав, что я охочусь на них.
— Много мяса. Минимальные усилия. — Он выпрямляется в полный рост. — Ну, ты идешь?
Кивнув головой, я беру свои копья. Он прав. Тут много ртов, которых нужно прокормить, и при таком большом количестве беременных самок все охотники чувствуют безотлагательную необходимость наполнить кладовки, дабы подготовиться к началу нового жестокого сезона. Последний вымел под чистую все хранившиеся продовольственные запасы, и с приближающимся изменением погоды детенышей будет больше, чем когда-либо прежде. Никто не должен страдать от голода. На двисти приходится охотиться, не смотря на то, какими красивыми они Ти-фа-ни кажутся. Она отличается практичностью. Она отнесется к этому с пониманием.
Мы с Хэйденом выходим из пещер и перебираемся в следующую долину, прежде чем замечаем следы. Двисти своими копытами на снегу оставляют характерные следы, по которым их легко выследить. Хэйден молчит, общаясь кивком головы и указывая пальцем, в каком направлении нам следует двигаться дальше. Я позволю ему вести нас, так как моя голова все еще полна мыслями о Ти-фа-ни и самцах, которые хотят заявить на нее свои права. Если я присоединюсь к их соперничеству, дальше-то что? А что если кто-нибудь другой победит меня лишь по счастливой случайности? В охоте я более умелый, чем Таушен, однако Хассен очень способный следопыт и он очень сильный. Ваза в силу своего возраста обладает многими знаниями. А Бек? Бек настолько упрям, что похож на клыкастого, который, вцепившись во что-то своими зубами, никогда не сдастся — не отдаст.
Сама мысль о том, чтобы из-за Ти-фа-ни состязаться с членами собственного племени, меня бесит. Сегодня… меня переполняет раздражение. Охота пойдет мне на пользу.
Мы выслеживаем ближайшее стадо и приближаемся. Пока мы обходим двисти широким кругом, ветер меняет направление, и, учуяв наш запах, они начинают нервничать. Хэйден окидывает меня возмущенным взглядом, будто каким-то образом в этом виноват я. Как только мы наступаем, они разбегаются в разные стороны, и я промахиваюсь, мое копье приземляется далеко от цели. Хэйден сбивает жирного двисти, а остальное стадо спасается бегством за следующий холм.
— Дерьмово охотишься, — высказывается Хэйден, пока мы пробираемся сквозь снег, чтобы забрать свое оружие. — Ты прицелился еще хуже, чем мэтлаки.
Так оно и было. Меня по-прежнему отвлекают мысли о Ти-фа-ни. Я вырываю копье из земли.
— Хэйден, у меня проблема.
— Я заметил. Тебе не помешало бы поработать над меткостью. — Он выдергивает копье из двисти, затем наклоняется, чтобы перерезать горло и слить кровь.
Я взрываюсь смехом.
— Если б только это была проблемой, что беспокоит меня.
— Тебя это должно беспокоить, — угрюмо указывает он.
— Я беспокоюсь о своей паре.
— Что? — он резко поднимает голову, отрываясь от резания и, прищурившись, смотрит на меня. — Неужто ты резонируешь?
— Еще нет. Но буду.
Фыркнув, он возвращается к дичи.
— Глупость какая-то.
Я сжимаю ладонь в кулак и держу его над своим сердцем.
— Я знаю, что Ти-фа-ни моя. Я это чувствую своей душой. Просто нужно подождать отклик моего кхая.
— Ну, раз ты так утверждаешь… — голос Хэйдена насыщен неверием, покуда он вспарывает живот у зверя и начинает удалять потроха. Как только он закончит обрабатывать тушу, он привяжет ее к своему копью и отнесет в пещеру, чтобы остальные ею насытились, а потом он вернется обратно, чтобы проверить свои ловушки. Хэйден охотится без устали, оставаясь там дольше, чем любой другой из племени. По-моему, это отчасти из-за того, что так он спасается от своих собственных мыслей.
— Да, утверждаю.
— Тогда в чем проблема? Я понятия не имею, как заставить кхая напевать.
Я опираюсь на свое копье.
— Ти-фа-ни… тяжело пострадала. Она не хочет, чтобы самцы к ней прикасались.
Он озадаченно смотрит на меня, и я разъясняю произошедшее настолько, насколько могу все объяснить. Что те, кто привезли ее сюда, спаривались с ней без ее согласия, а также о том, что остальные ее пугают. Что она хочет попрактиковаться со мной в шкурах. Все это время Хэйден хмурит брови, до тех пор, пока его хмурое лицо не впивается в меня со всей свирепостью.
— Та самая самка, которую ты хочешь, приглашает тебя к себе в шкуры, а ты тратишь день на меня, да еще и поскуливаешь?
Он не понимает, из-за чего я так переживаю.
— Я хранил себя до резонанса. Я хотел, чтобы она понимала, что она станет моей навсегда, когда прикоснусь к ней. Но теперь меня беспокоит, что если я прикоснусь к ней, а она это плохо воспримет, добром это не закончится. Меня беспокоит, что резонанс может одолеть меня, и я причиню ей вред.
Хэйден лишь качает головой.
— Так возьми ее и заставь ее кричать. Лижи ее долго и усердно, и обо всем остальном она просто забудет.
— Но… ведь нет резонанса. Еще нет. — Я потираю грудь, вдохновляя свой кхай. Я твердо убежден, что буду резонировать одной лишь Ти-фа-ни, но где-то в глубине души я все же полон сомнений. — А что, если я доставлю ей удовольствие, а потом она начнет резонировать другому?
— Тогда она будет резонировать другому, — заявляет он безапелляционно. — Скажи, мне показалось, будто ты уверен, что ей суждено стать твоей парой?
— Я и правда уверен. Вот только я не уверен, послушается ли мой кхай. Я… не хочу заполучить ее только для того, чтобы тут же потерять. — Мне плохо от одной мысли об этом. Если бы она начала резонировать другому, я пожелал бы ей счастья, но, что до меня самого, то это было бы непрекращающимся страданием. — По-твоему, как мне поступить?
— Как по мне, то тебе следует перестать скулить и начать действовать. — Встав на ноги, он очищает руки. — Скажи, ты хочешь прикоснуться к ней?