позволяем себе быть, плыть по течению энергий в постоянной трансформации, и в отказе от раздутого отождествления с эго-состоянием как ядром нашего бытия[103].
Западные теологии, однако, поставили все свои фишки на теистический квадрат, тот, где есть единое божество: всемогущее, всезнающее, вездесущее и обладающее моральным обликом (последнее качество, кстати, нередко похоже на наше). Учитывая эти атрибуты, такое верховное божество не может утверждать, что смотрит куда-то в сторону, озабоченно, бессильно или безразлично, когда происходят страдания или несправедливость. Из этой тревожной связи вырастает теневой аспект западных теологий, дисциплина под названием теодицея, задача которой – исследовать и, возможно, примирить зло и страдание с любовью и добротой. Сколько бы софистики или напряженной логики ни требовалось, чтобы все получилось, унитарная природа божественного должна быть сохранена любой ценой. Хотя многие аргументы теодицеи обращены к разуму, лишь немногие из них удовлетворяют сердце. Более того, этот проект теодицеи тревожит и западную терапию, учитывая наши часто не подвергаемые анализу предпосылки, что существуют коллективные ожидания поведения общества, предполагающие определение здравомыслия и ужас перед аморальным, о чем свидетельствует наша медленная терминологическая эволюция от «морального безумия» к «расстройствам характера», «расстройствам личности» и даже, возможно, современное использование эвфемизма расстройство, а не зло.
Юнгианская концепция тени
Не нужно обладать большим психологическим знанием, чтобы понять, что в целом эти теологии, эти imago Dei[104] возникают из проекций и часто говорят нам больше о психическом состоянии теолога, чем о таинственном Другом. Юнг даже написал на эту тему книгу «Ответ Иову», в которой рекомендовал культурную психотерапию для таких расщепленных племенных или коллективных образов, поскольку они перекладывают темную сторону космоса на фигуру козла отпущения, дьявола или сатану, а не на образ, охватывающий всю полноту бытия. Такие репрессивные расщепления Юнг назвал Тенью, которая может переживаться как на личном, так и на коллективном уровне. Совсем недавно была опубликована переписка Юнга со святым отцом Виктором Уайтом, английским доминиканцем, на тему зла. В этом обмене мнениями Юнг оспаривает позицию Римской церкви, согласно которой Бог – это Summum Bonum[105], и его не трогает зло, а зло – это всего лишь privatio boni, отсутствие добра. Юнг скорее отстаивает онтологический статус зла и утверждает, что любая теогония, не включающая темную сторону космоса, просто неполна.
Чаще всего Тень проявляется в нашей личной жизни через бессознательное, выливаясь в саморазрушительный выбор, нарциссические планы или даже непрожитую жизнь, передаваемую детям, которые несут ее в последующие поколения. Юнг утверждал, что самое большое бремя, которое приходится нести ребенку, это непрожитая жизнь родителя. Таким образом, где бы мы ни были заблокированы, угнетены, лишены прав, наши дети будут точно так же заблокированы, будут бороться за то, чтобы освободиться от нашего наследия, или бессознательно разработают «план лечения», начиная от обезболивания конфликта, отвлечения от него и заканчивая попытками его разрешить. В любом случае они все еще несут на себе бремя отречения от прошлого. То, как многие из нас, представителей целительских профессий, несут это огромное невыполнимое задание по «исправлению» того, что не так в других, воспроизводится через то, что Юнг называл архетипом «раненого целителя». Позорно, что так много наших учебных процессов игнорируют эту интрапсихическую патологизирующую особенность, которая лежит глубоко в душе большинства терапевтов и толкает многих к тревоге, стрессу, злоупотреблению психоактивными веществами и выгоранию. Только одна эта конфигурация, не получившая должного внимания, двигатель профессиональной идентификации, представляет собой одну из главных теней нашей профессии.
Тень не является синонимом зла как такового. Это метафора, воплощающая то, от чего эго-сознание, личное или коллективное, предпочитает отречься. То, что во мне вызывает дискомфорт, то, что я предпочитаю подавлять, отрицать, отбрасывать, это моя Тень. Соответственно Тень может также воплощать некоторые из моих лучших качеств, такие как креативность, желание, спонтанность, все эмоциональные движения, которые в какой-то момент нашего развития оказались дорогостоящими или противоречащими укладу семьи или культурного контекста.
Тень проецируется на других. То, от чего я хочу отречься в себе, я увижу в вас и осужу это. (Соринка в глазу ближнего гораздо заметнее, чем бревно в моем собственном.) Часто то, что нам больше всего не нравится в других, – это воплощения аспектов нашей собственной Тени. На коллективном уровне проекция Тени является источником фанатизма, предрассудков, сексизма, эйджизма и любой категорической враждебности. Чем более напряженным является культурный климат, чем бессознательнее и трусливее население, тем больше мы будем искать виноватого, какого-то козла отпущения, на которого можно переложить груз нашей собственной психологической лени. Лично побывав в Бухенвальде, Маутхаузене, Дахау, Берген-Бельсоне, Освенциме и Биркенау и прочитав утреннюю газету, я знаю, что рельсы подобных проекций ведут в концлагеря, к погромам и на поля убийств, разбросанные по всей планете. А поскольку я живу в охваченной страхом, разделенной стране, я вижу, как такие проекции Тени проявляются в виде истерии, назначения козлов отпущения и подстрекательства к насилию.
Можно также быть поглощенным Тенью и упиваться ею: Laissez les bons temps rouler[106] (пусть катятся хорошие времена), обкуриться, насладиться праведностью чистого гнева, сойти с ума, погреться в сладком соблазне Schadenfreude[107]. Поскольку Тень содержит в себе огромную энергию, зачерпнув ее, мы часто испытываем прилив бодрости. Как однажды заметил Ницше, «удивительно, как хорошо звучат плохие доводы и плохая музыка, когда человек идет навстречу врагу».
Тень можно сделать осознанной и призвать к смирению, чтобы избавить от самомнения, фантазий, преувеличений. Обычно мы приходим к такому выводу трудным путем из-за ущерба, который мы нанесли себе или другим, или нас призывают к осознанию накапливающиеся последствия, которые тянутся за нашими отдельными историями. Более того, большая часть наших теневых счетов возникает из-за того, что мы ведем ограниченные, приниженные, робкие жизни. Мы и многие наши клиенты живем робко, и наша собственная душа выражает свою противоположную точку зрения, скатываясь к депрессии, унынию, употреблению наркотиков, включая фундаментализм, тягу к развлечениям, расстройства желания и различных форм mauvais foi (самообмана), в которых нас обвинял Жан-Поль Сартр. Как шутил Юнг, все мы ходим в ботинках, которые нам малы. Больше всего мы страдаем от общей бесцельности нашей жизни. Призыв учитывать Тень всегда просит нас повзрослеть, перестать винить родителей или партнеров и рискнуть стать целостным, а не условно добрым. Хотя симптомы, с которыми приходят наши клиенты, могут быть разными, большинство из них страдают не столько от зла этого мира, сколько от непрожитой жизни, которая тлеет внутри них.
Кто-то может возразить, что эти рассуждения о Тени – скорее философские вопросы, чем психологические. На это я бы ответил, что да, это философские вопросы, и некоторые из величайших умов древности мучились этими же вопросами. Мне бы хотелось, чтобы в программах подготовки терапевтов больше внимания уделялось философии, поскольку в конечном итоге мы являемся суммой наших «философий», осознанных или нет. Каждый комплекс – это воплощенная философия, уходящая корнями в прошлое субъекта, осколок личности, соматическое проявление, мини-сценарий или сценарий и склонность к повторению. Многие из наших травм имеют феноменологически сформированные «философии» себя и мира, и все мы склонны совершать «ошибку чрезмерного обобщения», а именно: то, что казалось истинным тогда, экстраполируется на будущее и создает те отвратительные шаблоны, которые сбивают с толку наши сокровенные фантазии о свободе выбора. Хотелось бы, чтобы больше терапевтов научились избегать логических ошибок, которые философы выявляли на протяжении тысячелетий, потому что наши клиенты и их культура буквально в них утопают. Точно так же, каким бы иррациональным ни был мир и какими бы причудливыми и своеобразными ни были наши чувства, все мы могли бы время от времени использовать этот старый инструмент, разум, чтобы проложить путь через сумрачный лес нашей жизни. И в-третьих, развитие зрелой философии жизни, требующей от нас ответственности, признающей реальность привязанностей и потерь, связывающей нас с высшим, сослужит хорошую службу любому человеку, в какие бы бурные моря ни забрасывала нас судьба.
Кроме того, одно из главных достоинств работы со сновидениями заключается в том, что эго клиента вступает в диалог с другим, более глубоким внутренним источником. Ведь сны – это, в конце концов, чьи-то мечты, но откуда берется такая изобретательность, такая креативность и проницательность и каково их намерение? Когда клиент задумывается о том, что в нем живет глубокая мудрость, то, что Юнг называл двухмиллионнолетней личностью, он получает более широкий доступ к личному пути и может вернуть себе личный авторитет, променянный на тысячу адаптаций, к которым когда-то вынуждала детская зависимость. Как из экстрапсихического диалога терапии, так и из интрапсихического диалога в ходе самоанализа может раскрыться более широкая жизнь, мир Тени становится более светлым и предоставит возможность более широкого сознательного выбора.